Амальтея (сборник) - Виталий Пищенко

— А нагишом-то в тайге — слыханное ли дело? Изодрался весь, опух с укусов. Мошка жрет — сил нет. Думал, не дойду. Наутро — дождь. День льет, ночь пришла — просвета нет. Иду, голову задрал… Как луна выглянет, так я уж прыжками через бурелом да чащобу. Как башку не сломал…

Старик вздохнул и выпустил клуб дыма.

— На третьи сутки вышел на базовку. Признал. Ране слыхивал, что есть такая, верст полета от нашей деревни. Еще с полдня на гумне хоронился. Мужиков нет. Бабы все. Трое их там было. Старуха, да молодая с дочкой. Не стерпел, окликнул молодуху. А та и пугаться не думала. Да…

Старик усмехнулся едва слышно.

— Вот так и вышло… День я еще у нее отходил. Отпарила она мой испуг в бане, отходила. На телеге свезла до станции. В мужнино одела и свезла. Навещал я ее потом. Поняла она, что к чему со мной в первый раз было. Тосковала, что летать не может. Уж я бился с ней, бился… Не могу, говорит, Еремей, хоть ты что со мной делай. Оно и верно. Уж коли от бога, так от бога, а нет, так не вложишь. Доколе душа болит, дотоле летать будешь. А уж коли зажил справно да сытно, то уж не обессудь — отдай, что брал. Так и расстались с Марией. А потом уж и других ведьмаков повстречал.

— Кого? — оторопел Антон.

— Ведьмаков, — спокойно ответил старик, — которые способные. Так и на шабаш попал. Иван, кузнец с соседней деревни, свел. Он и сейчас жив: пишет когда… Там мне крепко досталось, что посторонних я в это дело впутал. Про Марию, стало быть, разговор был. Оно, конечно, и верно. Времена были — не чета нынешним. Народ шибко дремучий был. Раз-два, и петуха тебе подпустят. Особенно до баб это дело опасное. В их ить начало-то другое. В нас от мысли сила, а в их — наоборот — от души. А с душой, знамо дело, как совладать? Да баба, она баба и есть. Где не сдержится, порчу наведет… Потому и боялись огласки пуще смерти. Ну и закружило меня, завертело. А ведьмы как на подбор всегда… Наталья одна была…

Старик закашлялся, засипел трубкой, пуская искры. Замолчал.

— Заговорил я тебя. Светать скоро будет. Далеко лететь-то?

Антон ответил.

— М-м-м… бывал я у вас, — кивнул головой старик.

И тут Антона осенило. Он вспомнил, где и когда видел этого старика. Он подходил к Антону на выставке, попросил картину. Антон даже вспомнил, что именно просил старик: “Пристань”. “Волны так только у деревни моей шумят… На закате…” — бормотал он, поспевая за Антоном. Верхоянцев подошел тогда к раме, выдернул без слов картонку, протянул ее старику. И прежде чем в воздухе повисла неловкость, пожал ему руку.

— Полечу я, — сказал Антон.

— Счастливо, — откликнулся старик. — Про луну не забывай. На шабаш попадешь, поклон там… От Еремея, скажи, Столетова.

Антон поднимался вверх спокойный и уверенный в своих силах. Все выходило естественно. Неразрывна связь времен. Вот пришел и его черед принять эстафету. “Ведьмак”… — засмеялся Антон. Племя неустроенных, род неудачников… “Коли зажил сыто, да справно…” Действительно, сытых творцов не бывает…

— Алексей! — раздался звонкий женский голос.

Антон кувыркнулся от испуга и закрутил головой. На светлеющем небосклоне видна была стремительно приближающаяся фигурка. Развевающаяся копна волос и белый купальник. Ведьма!

Прежде чем Антон опомнился, их тела сшиблись. С налета оседлав Антона, ведьма крепко прижала его лицо к груди.

— Ага-а! — торжествующе кричала ведьма, и они, кувыркаясь, падали в бездну. Но вот она, смеясь, отпустила Антона, и улыбка сбежала с ее лица.

— Ты кто такой? — спросила она, отпрянув.

Ошалевший Антон глотнул воздух.

— Новенький, что ли? — обрадованно продолжала ведьма.

Она тряхнула головой, и волосы закрыли белизну незагоревшей кожи. Взяв Антона за плечи, ведьма вгляделась в него.

— Батюшки! Никак Верхоянцев? Что же ты раньше-то не летал? Еще на выставке были у тебя, думали, должен полететь… Или ты не знаешь, где шабашим?.. Вот что, Верхоянцев… Пиши мой телефон. Сюда пиши, — постучала она Антона по лбу. — Ох и тетеря ты… — она с сомнением оглядела Антона. Тот приосанился и поддернул трусы. — Значит, так… Запоминай: сорок два! Повтори.

— Сорок два, — эхом откликнулся Антон.

— Девятнадцать.

— Девятнадцать, — механически повторил Антон, так и не придя в себя.

— Сорок девять.

— Сорок девять, — послушно кивнул головой Антон.

— А теперь дуй домой, Верхоянцев, — мягко добавила ведьма. — Да не смотри ты на меня так… Что же ты, ведьмы не видел, что ли?.. Я найду тебя на неделе… Домой, домой, Антон Дмитриевич! Больно несобранный вы сегодня. Не дай бог, ахнетесь где-нибудь. Все вопросы потом.

Выгнувшись змейкой, ведьма сверкнула телом и быстро исчезла на светлом небосклоне.

Антон повисел, приходя в себя, почесался немного, бормоча, глянул на редеющие звезды над головой и, вздохнув, набрал скорость.

Ориентировался он неплохо и спустя каких-нибудь тридцать минут лета был над городком. Торопливо зашел на свой дом и, чувствуя, что лететь становится все труднее, подрулил к окну спальни. Силы оставили его, когда он вцепился руками в подоконник и, тяжело дыша, перевалился в комнату. Сонное тепло кровати было так желанно, а усталость так велика, что он застонал от удовольствия и канул в сон.

Снились ему теплые волны тайги, в проплешинах которой горели огромные, в полнеба, костры, и усатый Еремей Столетов в кителе и форменной фуражке, родивший хороводы с нагими, веселыми ведьмами.

Александр Шведов

ТРЕТЬЯ СТРЕЛА

Жил-был на свете, как водится, старик. И было у него, как вы” наверно, уже догадались, три сына. Ну, и уж поскольку люди тут собрались начитанные, одной традиции ради, напомню: двое было умных, а третий… а вот и нет! Совершенно я с вами не согласен, что он был дурак. Он был студент! Что? Одно и то же? Гм-м… можно поспорить, но не сейчас.

Итак, третий был студент. Вполне законно возникает вопрос: кто же тогда были средний и старший? Старший был врач, а средний… средний? Гм… кажется, что-то связанное с ЭВМ. Ну, не суть важно.

Значит, жили они, поживали, и все было оно ничего, да втемяшилось старику в голову — женить сыновей. И не просто женить, а всех разом.

Надо тут сказать, что папаша упрям был, и ежели какая мыслишка ему на ум взбредет, то он хоть тресни, а на своем настоит.

Выносил он эту идею до полного созревания, да раз за обедом и говорит:

— Ну вот, сынки, слушайте, значит, мою отцовскую волю. — И он внимательно посмотрел на трех сыновей, сидящих за обеденным столом, желая знать, какое впечатление на них оказало это торжественное вступление.