Французский шелк - Сандра Браун

— Ты же меня знаешь, милая. — Высвободившись из объятий Клэр, Ясмин подмигнула ей и прищелкнула языком. — Всегда на острие ножа.

Клэр рассмеялась. Перед ней была настоящая Ясмин. На мгновение в сознании промелькнуло, не звонок ли Алистера Петри, предложившего примирение, был тому объяснением. Тогда была бы понятна и та особая тщательность, с которой Ясмин оделась сегодня вечером.

— Мне волноваться, если ты будешь задерживаться?

— Нет, не жди меня. Пока. Я включу сигнализацию на выходе.

— Спасибо. Пока.

Клэр подождала, пока Ясмин прошла через склад. В дверях она обернулась и весело помахала рукой.

Даже на таком расстоянии Клэр расслышала, как звякнули браслеты на запястье Ясмин.

Поднявшись наверх, Клэр зашла к Мэри Кэтрин — она мирно спала. Уже закрывая дверь спальни, Клэр замерла от испуга — в нос ударил запах дыма.

Когда модернизировали старинное здание, Клэр щедро заплатила и за совершенную противопожарную систему, и за детекторы дыма, понимая, что пожар неминуемо приведет к огромным финансовым потерям и, не дай бог, к человеческим жертвам. И все равно, даже с такими мерами предосторожности она панически боялась огня.

Клэр уловила, что дым тянется из спальни Ясмин. В последнее время она не заходила сюда, но до разрыва с Алистером Ясмин редко когда запиралась. И сейчас Клэр без колебаний открыла дверь.

Переступив порог комнаты, Клэр испытала чувство, которое привело в шок не только ее нервную систему, но и обоняние. Инстинктивно зажав рукой нос и рот, она сделала несколько шагов вперед, подойдя к импровизированному алтарю, который прежде служил обычным ночным столиком.

Стоявшие по его периметру свечи нещадно дымили и трещали, отбрасывая зловещие тени на стены. По поверхности столика были разбросаны какие-то травы, разбрызганы масла. Они-то как раз и были источником мерзких запахов, наполнявших комнату. Но не всех.

В центре алтаря стояла грубая глиняная чаша. В ней лежали внутренности какого-то зверька. Когда-то, вероятно, еще можно было определить какого. Сейчас же они выглядели отвратительным кровавым месивом. От его запаха Клэр едва не вырвало.

Поверхность алтаря была старательно расписана кровью символическими узорами. Маленькая копия Алистера Петри — кукла, которую Клэр уже однажды видела и теперь узнала, — была обезглавлена и кастрирована. Прямо в сердце торчала отвратительная булавка.

— Бог мой, — застонала Клэр, пятясь назад, спасаясь от зловещего кошмара. — О боже, Ясмин. Нет!

Как только пришла Гарри, откликнувшаяся на ее отчаянный звонок, Клэр тут же прыгнула в машину и помчалась в район престижных загородных резиденций у озера Понша-ртрэн, где с женой и детьми жил конгрессмен Алистер Петри. Она молила бога, чтобы не опоздать.

— Хотите, чтобы я подождал? — Таксист, обернувшись, разинул рот на свою ослепительную пассажирку.

— Нет, спасибо. — Ясмин протянула ему двадцатидолларовую бумажку. — Сдачи не надо.

— Благодарю, мисс. Очень признателен. Э-э, ваше лицо кажется мне знакомым. Я только хотел спросить, могли я вас где-то видеть? Вы, верно, знаменитость?

— Я была фотомоделью. Может быть, вы и видели мои фотографии в журналах.

Он хлопнул себя ладонью полбу.

— Бог ты мой! Точно! — Таксист оскалился, обнажив гнилые, прокуренные зубы. — Кто бы мог подумать, что именно вы окажетесь в моей колымаге? Единственная знаменитость, которую мне довелось везти до вас, была та дама с телевидения — ну, что рассказывает про кулинарные рецепты.

— Какая-то Джулия. Знаете, я был бы рад за вами попозже заехать. Могу дать вам мою карточку. Позвоните, когда освободитесь и нужно будет забрать вас.

Ясмин покачала головой и вышла из машины.

— Спасибо.

— Что ж, пока. Было очень приятно. — Таксист включил зажигание, помахал рукой и отъехал. Ясмин смотрела, как он удаляется. Она улыбалась, довольная, что доставила парню такую радость. Теперь он будет месяцы, а может, и годы рассказывать всем, как ехала в его машине Ясмин, и именно в ту ночь, когда она по-настоящему прославится.

— Удачи тебе, дорогой, — прошептала она в неподвижный вечерний воздух. Стоя у обочины, она смотрела на величественный особняк на противоположной стороне улицы. Его вид вполне годился для почтовой открытки. Даже испанский бородатый мох, свисавший с ветвей старинных дубов в парке, и тот был само совершенство.

На окне столовой, погруженной в темноту, следов крови уже не было. Их смыли на следующее утро после того, как по заказу Ясмин в дом был «доставлен» дохлый цыпленок. Она сама тогда ездила проверить. К ее сожалению, в доме царило спокойствие, и никаких признаков паники после столь жуткого ночного сюрприза она тогда не уловила.

Да, Алистер еще не знал, что такое настоящий страх. Пока не знал.

Ясмин сошла с обочины и направилась на противоположную сторону улицы. Запустив руку в большую кожаную сумку, висевшую на плече, она вытащила револьвер. Хотя весь этот мучительно тянувшийся день она беспрерывно проверяла барабан, сейчас ей в очередной раз необходимо было убедиться, что все патроны на месте.

Ясмин уже шла по дорожке, разделявшей лужайку перед домом строго пополам. Походка ее была уверенной, величественной, как некогда на подиумах крупнейших домов моды мира. Нью-Йорк, Париж, Милан. Никто не умел так двигаться, как Ясмин. Ее походка была неподражаема. Многие пытались, но никому так и не удалось достичь такого удивительного сочетания чувственности движений бедер и плеч с элегантностью и грацией.

Она колебалась лишь долю секунды, стоя на нижней ступеньке лестницы, затем стремительно поднялась к широкой входной двери и нажала кнопку звонка.

— Папа, у меня в субботу футбол. Может, тебе удастся прийти на матч, как ты думаешь? Я стою на воротах.

Алистер Петри протянул руку через обеденный стол и потрепал сыну волосы.

— Я постараюсь. Это все, что я могу обещать. Но я постараюсь.

— Здорово! Вот будет здорово! — просиял мальчуган. Со дня того инцидента с дохлым цыпленком, который стоил ему десяти лет жизни, Алистер очень изменился. Несколько дней он пребывал в состоянии жуткого страха, выбираясь из дома лишь в случаях крайней необходимости и только в сопровождении телохранителей, которых наняли по настоянию Белль.

Когда он выступал с трибуны со своими программными речами, у него дрожали колени — так он боялся покушения. Ночами, во сне, он видел, как неумолимо приближается к нему пуля и, попадая прямо в лоб, с треском раскалывает голову, словно арбуз. Алистер почему-то всегда оказывался очевидцем собственной гибели и просыпался в слезах, насмерть перепуганный.