Древо миров - Андре Олдмен

— Но Тавискарон сорвался с Корабля Мертвецов, потеряв ветвь, — сказал Конн, уже догадываясь, что это не так, и Ариман опять остался в выигрыше.

— Золотую Ветвь нельзя потерять, — подтвердил его догадку темный бог. — Колдунишка так желал добраться до своей цели, что прибыл прямиком ко мне вместе со своей варджной.

— Он говорил что-то о летучих кораблях ямбаллахов… О всеобщей гармонии…

— Ну конечно, какой чародей не мечтает о всеобщей гармонии, которой станет управлять самолично. Что же касается летучих кораблей: ямбаллахи и фоморы были когда-то ветвями одного звездного народа, летучие челноки были и у тех, и у других. Ты видел их, наверное, на крыше замка. Так что колдун добился желаемого…

Он хлопнул в сухие ладоши, и звук вышел неожиданно оглушительным.

Из темноты затопали, и пред очи своего повелителя явился Тавискарон Звездное Яйцо. Выглядел он весьма молодцевато. Вместо колпака голову его украшал яйцеобразный белый шлем с серебряными звездами на красной полосе. Халат колдун сменил на тесный мундирчик с черными позументами и какими-то странными плошками, обшитыми золотыми висюльками, на плечах. Подойдя строевым шагом к подножию трона, колдун вытянулся, прижал левый кулачок к груди и проорал тонким голосом:

— Главнокомандующий летучими непобедимыми силами фоморов, кавалер ордена Пожирающей Пасти, Тавискарон Тучегонитель явился по вашему зову, о великий Владыка Тьмы!

— Вот видишь, — сказал Ариман Конну, — он вполне доволен. Эй, Тучегонитель, борта челнам надраил?

— Так точно! — ликующе доложил Тавискарон. — И мелом чистил, и замшей протирал. Блестят, как новенькие!

— Молодец. Скоро ты поведешь наши непобедимые летучие армады разить неприятеля.

— Слушаюсь и повинуюсь!

— Надо говорить: «Рад сложить голову!», это будет вернее. А сейчас ступай к Эльтире, посмотри, как там она…

Колдун сделал налево кругом и удалился, громко топая коваными башмаками.

— Хорош, а? — хмыкнул Ариман щучьей пастью. Конн заметил, что человеческое лицо на груди страшилища рта не раскрывает. — Такой по первому зову станет города рушить и селения жечь. Во имя великой гармонии. У меня еще такие есть. Скучные, впрочем, людишки, когда вырвусь отсюда, сожгу вместе с крепостью. Теперь взгляни сюда.

Угол комнаты озарился мягким светом: там в изящной вазе стояла Золотая Ветвь.

— Высшие Иерархи, о коих вы, смертные, даже не подозреваете, играют в мою пользу, — самодовольно молвил Ариман. — Золотая Ветвь попала мне в руки именно тогда, когда нужно. Теперь она восстановит силу моего Сердца — медленно, постепенно, но восстановит. Заклятие Благих не нарушено, я овладел камнем, когда Сила едва теплится в нем, но пройдет время…

— Ты еще не отобрал у меня перстень, — оборвал его Конн, — для этого меня нужно сначала убить.

— Поверь, это очень просто сделать, — Ариман поиграл огненными каплями на кончиках пальцев, — но я не стану тебя убивать. И перстень пока оставь себе, никуда он не денется. Возможно, когда ты познакомишься с моей невестой, сам отдашь. Ибо зачем человеку чужое сердце, когда его собственное разбито?

Жуткий хохот эхом отразился от железных стен.

— Ты плохо разбираешься в людях, темный бог, — сказал король. — Сегодня я дрался с человеком, который рисковал жизнью, чтобы вернуть сердце, проросшее алым цветком на поле Черного Садовника. А за мое можешь не беспокоиться, пока оно бьется в груди, его никому не разбить!

— Как знать, как знать, юноша. — Голос Аримана перешел в свист. — Я удаляюс-сь, ос-ставляю тебя любоватьс-ся искус-с-ством!

Черный трон дрогнул и стал опускаться. Когда исчезла уродливая голова, железные плиты сомкнулись и затворили отверстие в полу. Золотая Ветвь запылала ярким светом, разогнав мрак. Еще одна плита со скрежетом отъехала в сторону, открывая небольшую, украшенную цветами комнату. — Там были подрамники с холстами и столики с кистями и красками.

Возле одного из холстов, задумчиво помахивая кистью, стояла Эльтира.

Глава одиннадцатая

Богиня случая

И был их корабль подобен огненным колесам,

Одно из коих вращалось поперек другого,

И тысячи глаз блестели на ободьях каждого колеса…

И летевшие в них разили громами и молниями

И повергали…

Рядом, одобрительно причмокивая, топтался Тавискарон Тучегонитель.

— О, я вижу вы поладили, — обратил он к подошедшему королю сморщенное личико. — Очень мудро, юноша. Повелитель фоморов представляет силу, которая изменит мир. Великая честь быть рядом со столь грозным властителем в час, когда…

— Пошел вон, — негромко сказал Конн.

Колдун часто замигал.

— Это вы кому, извиняюсь?

— Тебе, падаль.

— Но позвольте… мои лета… мой чин, наконец…

Конн без лишних слов ухватил главнокомандующего за воротник мундира и дал ему хорошего пинка. Кавалер ордена Пожирающей Пасти пролетел локтей двадцать и с размаху врезался своим шлемом в железную стену.

Шлем издал странный квакающий звук, сплющился в верхней части и стал похож на поварской колпак.

— Это не мое, — заголосил Тучегонитель, стоя на коленях и разглядывая повреждения своего головного убора, — мне выдали… я пожалуюсь…

— Сейчас твоя голова станет похожа на эту каску, — пообещал Конн.

Колдун горестно завыл и побежал на четвереньках в угол, где виднелась маленькая дверка. Отбежав на безопасное расстояние, Тавискарон гордо выпрямился и возгласил:

— Мы еще посчитаемся, юнец желторотый! Мы таких будем в смоле варить, львам рыкающим скармливать…

Заметив, что король сделал шаг в его сторону, колдун юркнул в дверку и исчез.

— Никогда не видела вас таким… несдержанным, Ваше Величество, — сказала Эльтира, приседая в церемонном поклоне.

— Надо было вышвырнуть его за борт возле Мокрой Мороси, — сказал король, стараясь унять гнев. — Да его и пламень, коим Хель умерших в тени обращает, не пробрал бы: гнилой насквозь…

— Вы слишком строги к людям, — улыбнулась девушка, — старичок со странностями, но умеет ценить прекрасное.

— А вы слишком забывчивы, дорогая, — насупился Конн, — Помните, как вас ранили в моем дворце, когда начался бунт? Помните Корабль Мертвецов, который чуть было не увлек вас на Серые Равнины? Или Ариман околдовал вас? Я проделал опасный путь, чтобы разыскать и вернуть к жизни свою возлюбленную, и вот, застаю ее возле холста, толкующую с каким-то гнусным колдунишкой о живописи!