Всего один век. Хроника моей жизни - Маргарита Былинкина

Всю первую половину 70-х я продолжала снимать дачу — комнату с кухней и террасой — в Малино. Однако теперь это уже была не деревенская хибарка с керосинкой и не жилье в домике с электроплиткой, а вполне приличное помещение в кирпичном доме с газовой плитой, для которой хозяин привозил баллоны. Дачный комфорт с годами наглядно вырос, за исключением одной его важной составляющей — туалета. Хлипкий деревянный чулан прежних десятилетий не изменил ни своего архитектурного облика, ни местонахождения: как стоял во дворе или в саду, так там и остался. Правда, на нашем последнем дачном участке подходы к гиблому месту прикрывала большая цветочная клумба, служившая отличным дезодоратором и озонатором.

Старшим научным сотрудникам следовало бывать в институте всего два «явочных» дня. У меня неспешно шла кропотливая работа над энциклопедией. В остальные, так называемые «библиотечные», дни я могла заниматься на даче переводом.

Мама в дни хорошего самочувствия любила сидеть на террасе за пишущей машинкой и перепечатывать мои рукописи. Мне доставляло большое удовольствие видеть, что она в мое отсутствие не скучает, и слышать, как уютно тюкает наш портативный «рейнметалл». Когда я по вечерам возвращалась из Москвы, то уже у калитки меня встречал металлический говорок машинки. А когда я опускала на пол тяжелую авоську с продуктами, мама, бывало, говорила: «Подожди минутку, я сейчас. Вот — последняя страница. Интересно!» И это меня особенно трогало.

Затем мы обе, довольные друг другом, выгружали из сумки привезенную снедь и садились на террасе ужинать, а в потемневшем саду вместо машинки радостно стрекотали кузнечики.

Когда я летним утром снова уезжала на сутки в Москву, мама всегда вручала мне записочки со своими поручениями: что надо купить или из дому привезти. Кроме того, эти записки казались мне чем-то вроде доброго напутствия и оберега от всяких напастей. Потому я их не выбрасывала и сохраняла, а в конце концов они поведали о том, чем питались люди с достатком в брежневские годы. Моя зарплата в 330 рублей плюс мамина пенсия позволяли нам считать себя представителями советского среднего класса.

Вот они, эти клочки бумаги с маминым круглым крупным почерком, дорогие свидетельства быта и любви.

4.VI.74

Моей дочечке, привези:

1) Колбасы 1/2 кг.

2) Помидоры 1 кг и огурцы 1/2 кг.

3) Хлеб черный и батон.

4) Творог 2 пачки — диетический

5) Куру болгарскую (куру не обязательно! Можно обойтись и без нее!) Или уточку маленькую.

Всё!!

Спи сладко, не волнуйся, не поднимай тяжелую сумку!

Целую, твоя мама

19.VIII.74

Моей Маргошечке

Привези:

1) Котлет 15 шт., или «куренка» иностранного, или мясо — какое будет.

2) Яйца — 1 десяток

3) Коврижки черные — 5 штук

4) Сырки «Дружба» 5 шт.

5) Помидор 1/2 кг.

6) Творог.

Всё!!!

Спи сладко, целую крепко, жду, любящая мама.

P.S. Выключи холодильник, полей цветы.

В июле 73-го года умерла мамина старшая сестра, наша красавица тетя Маруся, когда-то напрасно окончившая Харьковскую консерваторию и пережившая нескольких мужей. Мария Александровна, урожденная Березовская, скончалась в больнице на 79-году жизни, и последними ее словами были: «Я не хочу жить». Мы с мамой похоронили ее на Химкинском кладбище, где на небольшом красно-мраморном памятнике стоит фамилия Краснова М.А. — по ее предпоследнему, единственно любимому мужу. Из числа потомков Александра Иосифовича Березовского оставались двое: мама и я.

В летнюю пору 70-х в Малино, как когда-то в Костино, кроме скудно представленного рода Березовских, собирались потомки Александра Платоновича Потоловского, некогда расстрелянного в Ялте. Представители рода Потоловских были многочисленны и разнообразны, дети и внуки дочерей Александра Платоновича Людмилы (или тети Милуши) и Наталии (или тети Наташи) в переменном составе посещали последних, снимавших в Малино летнее жилье.

Мы играли в карты, гуляли по лесу, болтали и шутили, но времена менялись, видоизменялись отношения, истончались духовные связи.

В середине лета 73-го года едва не пришел конец вековому общению представителей двух кланов.

В июле месяце тетя Милуша решила широко отпраздновать свое семидесятилетие. К этой поре она стала седовласой увядшей женщиной, хотя зеленые навыкате глаза могли светиться и метать молнии, некогда наповал разившие и врангелевцев, и чекистов.

В палисаднике у деревянного домишки, где тетя Милуша жила со своей уже двадцатишестилетней дочерью Мариной и внуком, шустрым чернявым Максимкой, собралась компания родственников и дачных соседей. Из Баку приехала ее почти сорокалетняя племянница Наталья (дочь Льва Потоловского); у нее тоже была родовая, хотя и тускневшая мета Потоловских: зеленые глаза, но без молний. С ней приехал ее муж, добрый и основательный Роман Бускивадзе. На трех деревянных столах громоздились бутылки и тарелки с закусками. Роман жарил шашлыки, будоражащий запах которых заставлял гостей завороженно глядеть на огонь. Наконец шашлыки на столе, вино льется рекой, салаты подчистую сметаются с тарелок, слышатся громкие здравицы, всем весело, все целуют тетю Милушу.

Такую картину пиршества мы с мамой могли только вообразить. Ибо в это время нас там не было.

Подарок — набор духов в синих флаконах — я купила заранее, но мы сидели дома. «Потому что, — сказала мама, — Милуша меня на юбилей не пригласила». Да, это был не обычный день рождения, а юбилей, но особого приглашения маме не последовало. Хотя, как она с горечью заметила, соседи по даче и то были приглашены.

Наконец, почти к темноте, за нами пришла Марина. Почему, мол, вы, тетя Лида и Маргоша, к нам не являетесь.

Мы явились. Тетя Милуша сидела бочком на краю стола и в блаженной прострации затягивалась сигаретой. На столах было пусто, как после нашествия немцев. В воздухе еще носился слабый шашлычный запах, да где-то притаилась недопитая бутылка вина.

«Лида, там еще есть салат. Возьми себе…» — сказала тетя Милуша, тихо покачивая ногой и пуская дымок в свежий темнеющий воздух.

Дело, конечно, не в еде и питье, и потому, поздравив именинницу, мы скоро отправились домой. Маму такой юбилейный прием поразил в самое сердце, обида оказалась такой острой, что их полувековое совместное странствие во времени на том и завершилось.

То, что для одного — пустяк, для другого — травма. Тетя Милуша никогда не придавала значения условностям. Ежегодно она сама по себе приходила на мой день рождения, а, заходя к нам в гости, шла на кухню, поднимала крышки кастрюль и запросто объявляла: «Что-то я, девочки, сегодня недоела…». Она наверно, была уверена, что и Лида явится на ее большое торжество без церемоний. Но Лида со своими больными нервами, измотанная гипертонией и недавно пережившая смерть тети Маруси, стала еще более чутко, даже болезненно реагировать на отношение к себе других, даже близких людей. Она ждала и готовилась к торжествам: ведь им, ялтинским девицам-красавицам, уже по 70! И думала, что, конечно, будет в числе первых, кого пригласят на праздник. В старости разочарование одного дня может убить чувства многих лет. Старинные попутчицы-подруги перестали общаться.