Князья веры. Кн. 1. Патриарх всея Руси - Александр Ильич Антонов

Фёдор Мстиславский, думая укротить Иова неприятным напоминанием о нечистом деле. Иов посмотрел на Фёдора сурово, изрёк твёрдо, будто припечатал каждую букву:

— Князь Фёдор, святая церковь сказала своё слово, и Господь Бог утвердил его: нет за Борисом греха в смерти царевича Дмитрия. Аминь!

Мстиславский понял, что не проломить ему каменной стены, которой оградил Бориса патриарх и, понурив седую голову, ушёл. Иов не поскупился, осенил его вслед крестным знамением и следил за ним, пока тот не покинул палат.

На душе у патриарха осталась горечь после беседы с князем. Понял Иов, что не раз ещё Романовы бросят упрёк Борису, да и ему, патриарху, за несчастные майские дни 1591 года. Он сходил помолился в домашней церкви, а потом вернулся в трапезную, где его ждали священнослужители.

И состоялась тайная беседа. Мудрый и решительный Иов предпринимал последний шаг. Он отдавал себе отчёт, что рискует всеми благами жизни, если этот шаг окажется неверным. За неудачей его ждёт монастырь, назначенный самим собой. Да что ж, он был готов вынести любые испытания, лишь бы восторжествовала милость Господня и Борис взошёл на престол ради народного благополучия. Было во имя чего рисковать. И он повёл такую речь:

— Дети мои и братья, отец православия, Иисус Христос, повелел мне сказать вам, что судьба державы в наших руках, но мы выпустим её из рук, сделав один неверный шаг. Мы стоим у черты последнего шага. Он может стать и первым шагом успеха. Да преклоните колени и выслушайте то, что скажу. — Иов опустился на колени первым, и все последовали его примеру. Он продолжал: — Готовы ли вы принести в жертву свои животы?

— Во имя Отца и Сына и Святого Духа — готовы! — ответили дружно иерархи.

— Аминь!.. Скажу так, — продолжал Иов, — если завтра государь Борис Фёдорович не смилуется над нами и воспротивится воле Государственного Собора, то мы разрешим его клятву не быть царём России. Но мы придём всей силою России и Москвы в монастырь и отлучим его от церкви! Согласны ли вы?

— Во имя Отца и Сына и Святого Духа! Согласны!

— Аминь! — Голос Иова набрал силу. Он встал, воздел к небу руки. — Там же, в монастыре, мы сложим с себя сиятельство, кресты и панагии, оставим иконы чудотворные, запретим службу и пение во святых храмах, предадим народ отчаянию, а царство гибели, мятежам, кровопролитию! И виновник сего неведомого зла да ответствует пред Богом в день Страшного суда! Аминь!

— Во имя Отца и Сына и Святого духа! Аминь! — единодушно ответили иерархи.

— Встаньте, дети и братья мои! Благодарю вас от имени Всевышнего за единодушие, достойное истинных сынов веры и православной церкви.

Все встали. Они увидели Иова преображённым. Голова его была гордо вскинута, весь он, обычно кроткий и добрый человек, выражал решимость мужественного воина Христова, вставшего защищать свою державу от разрушения и сиротства. И все иерархи были готовы на самоотречение и самопожертвование. Так бывало всегда на Руси, когда в трудную минуту нужно было постоять за честь и независимость Отчизны.

Укрепляя дух единомышленников, Иов запел псалом Давида «Не ревнуй злодеям, не завидуй делающим беззаконие».

— «...Ибо они, как трава, скоро будут подкошены, — пел Иов, — и, как зеленеющий злак, увянут».

И все подхватили:

— «Уповай на Господа, и делай добро; живи на земле и храни истину...»

А поздним вечером, после пения псалмов, Иов повелел, чтобы с утра во всех московских церквах и соборах, в монастырях и обителях служили праздничные молебны с образами, чтобы благовестили все колокола вслед за «Лебедем».

Спал в эту ночь, накануне больших перемен, Иов хорошо, как уже давно не спал, проснулся бодрый и готовый ко всему, что сам определил.

И лишь только наступило утро, заговорили колокола, возвещая благостный день. Он вставал над Москвой тихий, безметельный, с просинями в небе средь высоких облаков. И вся Москва поднялась навстречу необычному дню, что-то сдвинулось в ней. Ещё никто ничего не знал, но чуткие сердца уже предвещали благость. Отворились храмы, и толпы горожан потянулись в них под высокий перезвон колоколов, спешили услышать слова, вселяющие надежду. Движение в Москве зародилось таким многолюдным, что казалось, в избах и домах не осталось ни одного горожанина. Богослужение шло во всех церквах и соборах.

А после богослужения патриарх и всё духовенство взяли иконы, знаменитые славными воспоминаниями, и как святые знамёна отечества понесли их к Новодевичьему монастырю. За духовенством потянулись бояре, дворяне, воинство, торговые и ремесленные люди, крестьяне, приехавшие на торжища, — все к Новодевичьему монастырю, не зная истинной цели движения.

Москва до сих пор не видела подобных шествий. Шли к стенам монастыря женщины с детишками на руках, шли старцы, калеки, нищие, стрельцы, полицейские чины, приказные дьяки, ремесленники, монахи всех московских монастырей.

В многотысячной толпе шли и недруги Иова и Бориса. Бельский с вооружённой челядью шёл словно на битву, шли Дионисий, Иоаким, а следом монахи Борисоглебского монастыря, кои не хотели видеть на троне Бориса Годунова. Шествовал где-то в стороне от Бельского Василий Щелкалов, и тоже с холопами и дьяками своего приказа.

Да шли они не потому, что хотели затеять свару, а в уповании на чудо, всё ещё питая надежды, что Годунов примет монашеский постриг. Но их мрачные лица не портили общего радужного настроения, питаемого искренней верой в разумность своего избранника.

И вот показался Новодевичий монастырь. Из распахнутых ворот навстречу людскому морю шла процессия во главе с игуменьей. Впереди юные послушницы в белых одеждах несли икону Смоленской Божьей Матери, славную многими воспоминаниями.

Монастырь пришёл в оживление сразу же, как по Москве покатились торжественные звоны. На эти звоны отозвались все монастырские колокола. Да и прислушались к ним царица Ирина и её брат Борис. Ещё не зная, ради чего они затеяны, Ирина поспешила увидеть брата. А пока шла, узнала от черниц, что вся Москва идёт за Борисом на царствие брать. Помолившись, Ирина вошла к брату в келью, велела ему идти к воротам монастыря, навстречу новой судьбе.

— Прошу тебя именем матери, именем Христа Спасителя, иди, любезный братец, возьми державу и трон, — сказала Ирина твёрдо.

И Борис покорился воле сестры, воле судьбы. Он не стал больше её испытывать, не стал огорчать сестру, страдающую за осиротевшую Русь. Он ушёл из кельи, появился на дворе, с обнажённой головой подошёл к патриарху и поднял лицо. Оно было новым, другим, каким