Мемуары - Лени Рифеншталь

В Доломитовых Альпах, в районе Розенгартена, на Чампеди, или по-немецки Химмельсвизе,[324] я нашла все нужные нам горные пейзажи. Выбрала и идеальное место для хижины Педро, здесь же собирались снимать и его схватку с волком. Через некоторое время мы получили согласие доктора Гржимека, а еще до этого приступили к съемкам прочих сцен. Работать с Эйхбергером было сплошным удовольствием. Его естественность перед камерой изумляла нас.

Спустя три недели работа в Доломитовых Альпах была прервана. Декорации в Крюне наконец достроили. Дорогостоящие съемки деревни общим планом с бесчисленными статистами требовалось закончить до начала зимы. А начать их мы смогли лишь в середине сентября. Слишком поздно.

Выручить могло только одно — если очень повезет с погодой. Прежде всего следовало провести групповые съемки. Мои зарнтальские крестьяне, столь великолепно зарекомендовавшие себя в «Голубом свете» и очень походившие на жителей севера Испании, согласились участвовать в съемках. Для усиления испанского колорита я еще в августе поручила Гаральду Рейнлю подыскать и цыган, молодых мужчин, девушек и детей. Он нашел их в Зальцбурге. Журналисты впоследствии утверждали, будто я лично отбирала цыган и использовала их в качестве рабов. На самом деле лагерь, в котором доктор Рейнль вместе с Хуго Ленером, одним из руководителей съемок, нашел подходящих цыган, в то время не был концентрационным. Сама я присутствовать там не могла, поскольку в это самое время находилась еще в Доломитовых Альпах, подыскивая натуру для съемок.

Цыгане, как взрослые, так и дети, стали нашими любимцами. Почти со всеми этими людьми мы встречались и после войны. Съемки, рассказывали они, были прекраснейшим временем в их жизни. Никто не заставлял их так говорить.

Пока мы работали в Крюне, я поручила Арнольду Фанку при помощи Гржимека снять в Доломитовых Альпах сцены с волком. Когда через месяц просмотрели отснятый материал в кинотеатре в Миттенвальде — Фанк потратил на съемки десять тысяч метров пленки, — стало ясно, что всё, за исключением пары эпизодов, никуда не годится. Перестраховавшись, режиссер велел оператору снимать со слишком большого расстояния. При таком удалении от камеры вместо волка можно было использовать и кошку — никто бы ничего не заметил. Я ужасно расстроилась. Но дальше все пошло еще хуже.

Через несколько дней руководитель съемок телеграфировал мне: «Волк сдох, Гржимек в отчаянии. Вынуждены прервать работу». Доктор Гржимек искренне скорбел о своем Чингизе. Дело в том, что его питомец однажды попросту объелся и у него случился заворот кишок. Мы были в полной растерянности, схватка Педро с волком — одна из ключевых сцен фильма. Нам не оставалось ничего иного, как срочно искать нового зверя.

«Роккабруна» стала тем временем популярным местом для туристов. Усиливающийся наплыв посетителей мешал работе, к тому же из кинодеревни кто-то украл ценный реквизит — лампы, решетки из кованого железа, старинные кружки, которые художники-декораторы привезли из Испании. Нам пришлось потребовать защиты полиции. А когда мы однажды утром проснулись, горы оказались покрытыми снегом. К счастью, после вторжения теплого воздуха он быстро растаял.

Но тут нас поджидал еще один сюрприз. Когда появились зарнтальские крестьяне, я едва смогла их узнать. Они сбрили свои великолепные бороды и теперь наслаждались произведенным на нас эффектом. Дело в том, что они не планировали долго задерживаться в Крюне, поскольку нужно было помогать дома при уборке урожая. Предполагалось, что съемки скоро закончатся, но из-за плохой погоды работа затянулась еще на некоторое время. Когда их просьбы отпустить домой не помогли, крестьяне и придумали эту хитрость, но недооценили нашего руководителя съемок. По распоряжению Фихтнера, гример наклеил участникам массовки новые бороды. Но мне стало жаль их, и большинство я отправила домой — с просьбой срочно прислать себе замену. В результате новых крестьян приехало вдвое больше, чем требовалось.

Для сцен верховой езды следовало срочно разыскать лошадь и дублера для Минетги. Фихтнер уже обо всем позаботился, и мне лишь оставалось лично поблагодарить генерала Дитля,[325] согласившегося предоставить нам лошадь и наездника. Когда я оказалась в Миттенвальде у казармы, то первым делом увидела гнедого жеребца. Под уздцы его держал офицер, которому предстояло дублировать Минетги. Я не поверила своим глазам: это оказался именно тот человек, который так долго рассматривал меня в поезде. На нем были все те же небрежно наброшенная на плечи накидка и сдвинутая набекрень фуражка. Выражение его лица вновь показалось мне дерзким. Стараясь не подавать виду, что творится у меня в душе, я протянула ему руку. Он также ничем не выдал, что однажды мы уже встречались. Обмолвившись несколькими вежливыми фразами, мы распрощались.

Была ли эта встреча всего лишь простой случайностью? Возникло ощущение, что на меня снова надвигается опасность. Я стремилась сделать все, чтобы больше не попадаться на глаза этому человеку. Только бы не пережить опять то, что я испытала одиннадцать лет назад, когда меня оставил Ганс Шнеебергер.

Еще перед съемками сцен с верховой ездой мне стало кое-что известно об этом офицере. Его звали Петер Якоб, старший лейтенант горнострелковых войск, активный боец армии, с первого дня войны на фронте. В походе на Францию он получил Железный крест I степени, был легко ранен, а в Миттенвальде проводил отпуск.

Хотя Петер Якоб пока не участвовал в съемках, он каждый день приходил на площадку. Мы не обменялись с ним ни единым словом. Когда Петер ужинал в гостинице вместе со всеми, стараясь подружиться с остальными сотрудниками, я же просила приносить еду прямо в номер и не спускалась в ресторан. Мои люди, заметившие это, предположили, что молодой человек мне несимпатичен. Все было как раз наоборот — я спасалась бегством. Но избегать его слишком долго оказалось невозможно. В костюме Минетти офицер издалека как две капли воды походил на отсутствующего актера. В сценарии присутствовал эпизод, когда я сижу на лошади у него за спиной. Пришлось сделать несколько дублей, поскольку конь, обеспокоенный обилием людей, начал часто вставать на дыбы. Наконец и этот фрагмент был отснят.

Но если я полагала, что теперь-то уж больше не увижу молодого офицера, то глубоко ошибалась. Он по-прежнему ежедневно находился вблизи съемочных площадок. Петер Якоб успел подружиться с некоторыми из моих сотрудников и каждый вечер сидел с ними в ресторане. Когда я узнала, что он даже снял номер в нашей гостинице, то пришла в ярость. Назойливость только усилила мое сопротивление.

Моей молоденькой служанке Марихен, вменялось в обязанность присматривать за костюмерной, располагавшейся на первом этаже, рядом с моим номером. Когда я по окончании съемок пришла переодеться, девушка приложила палец к губам и указала на кушетку, на которой в полном обмундировании, притворившись спящим, возлежал старший лейтенант Якоб. Марихен прошептала мне на ухо, что дала ему таблетки от головной боли. Я взяла платья и пошла в спальню. Служанка принесла мне бутылку минеральной воды и попрощалась — она жила в другом номере.

Тут в дверь постучали. На мой вопрос, кто там, ответа не последовало. Стучать стали сильнее. Я не открывала, и тогда на дверь обрушился настоящий град ударов. С возмущением я слегка приоткрыла ее. Петер Якоб просунул в щель сапог, затем протиснулся сам, запер дверь на ключ и, преодолев бурное, но недолгое сопротивление, овладел мной.

Никогда прежде я не знала такой страсти, никогда еще меня так не любили. Это событие оказалось настолько значительным, что изменило всю мою жизнь. Началась большая любовь. Когда отпуск Петера Якоба закончился, я не могла сосчитать, сколько раз он со мной попрощался. Это было словно прощание навсегда.

Мы еще не успели закончить работу, когда окончательно установилась зима. Не оставалось ничего иного, как перенести натурные съемки в Крюне на следующее лето. Это обстоятельство не только вызвало непредвиденные расходы, но и принесло дополнительные сложности. Так, например, никто не рассчитывал, что нашим огромным декорациям придется зимовать. Но больше всего хлопот возникло из-за того, что многие актеры, занятые в «Долине», входили в труппу Грюндгенса, согласившегося освободить их лишь после долгих переговоров и только на период павильонных съемок.

Тем временем в Бабельсберге художники по декорациям Граве и Изабелла Плобергер превзошли самих себя. Их работа была просто восхитительна. Особенно впечатлял внутренний двор замка. Он выглядел настолько правдоподобно, что казалось, будто находишься в Альгамбре. Только мы перед первым съемочным днем успели опробовать освещение, как тут же из Министерства пропаганды пришло сообщение, что необходимо освободить павильоны — они якобы срочно понадобились для съемки важных в военном отношении фильмов «Ом Крюгер» и «Старый и молодой король».