Снайпер должен стрелять - Валерий Прохватилов

«Господи, — подумал доктор, — как в кино, шестнадцатый век». Вера чувствовала себя совершенно потерянной. Как только они вошли, Бэдфул уставился на нее и смотрел, не отрывая глаз.

«Не так уж он стар», — подумал доктор. Так оно и было. Бэдфулу шел шестьдесят второй год. Не столько старость, сколько болезни изнурили его. Глаза его слезились, под глазами висели свинцовые мешки, щеки ввалились.

— Подойди поближе, — неожиданно твердым голосом сказал он.

Вера, несмотря на растерянность, поняла, что обращаются к ней. Она подошла и, не слишком сознавая, что делает, опустилась перед каталкой на колени. Не отрывая от нее глаз, Бэдфул положил руку ей на плечо и крепко сжал его, словно желая убедиться, что перед ним не видение.

— Вера, — как бы про себя произнес он, — вылитая, вылитая мать.

— Где письма? — Глаза его сурово смотрели на секретаря. Тот немедленно взял папку из рук доктора и положил ему на колени.

— Оставьте нас, — потребовал Бэдфул.

Судорога перекосила лицо доктора, когда он покидал кабинет. Еще бы! На него даже не взглянули, его даже не удосужились представить. Наплевать, он понял, что здесь дело выиграно, оставались формальности.

Наутро он опять звонил по телефону.

— Герберт? Говорит доктор Хестер. Вы не могли бы соединить меня с нашим депутатом? Хорошо. Я жду.

Через пять минут раздался звонок.

— Доктор Хестер? Рад вас слышать. Жена? О! С ней все в порядке. Замечу, доктор, только благодаря вам. Еще раз примите мою благодарность. Имею ли я дела с этой адвокатской фирмой? О да! Я вас понял. Все, что от меня зависит, я сделаю.

И еще был звонок. На этот раз доктор звонил министру, прося защиты от вмешательства в его личные дела частной сыскной конторы. И здесь помощь ему обещали.

Через три дня после визита к нему доктора и Веры старый Бэдфул умер. Судьба благоволила к чаяниям Хестера. Однако не все складывалось так, как ему хотелось бы. Как ни торопил он Уэйбла, тот терпеливо объяснял ему, что есть формальности, которые обойти нельзя. Более того, их и не следует обходить, чтобы не мучаться потом, отбиваясь от родственников, могущих выступить с притязаниями на ту или иную часть наследства. Кроме того, уверял он, существуют определенные юридические традиции, которые ни одна уважающая себя фирма не позволит нарушить, и прочее, и прочее.

Дождался доктор и звонка Доулинга. Тот прямо ему сказал, что готов выслушать или принять в письменном виде любые претензии в адрес любой конторы, ущемляющей честь и достоинство доктора, и, если таковые претензии есть, проведя дознание, выступить с инициативой передачи соответствующих материалов в суд. «Я, — заявил Доулинг, — не бросаю слов на ветер и говорю все это в присутствии министра такого-то и его помощника, которого обязуюсь держать в курсе дел доктора Хестера». Крыть, как говорится, было нечем, оставалось утешаться тем, что вроде бы, если верить Доулингу, полиция никаким боком не причастна к его, доктора, делам.

Монды не успокаивались. Дело доходило до курьеза. Под окном гостиной Джеймс обнаружил окурок и представил ему, развернув на ладони платок. Рядом поместил еще один.

— Что это значит? — зло спросил доктор, поскольку ситуация казалась ему в высшей степени нелепой.

— Первый окурок, — со значением сказал Джеймс, — мы обнаружили под окном гостиной, второй…

— Где-где? — переспросил доктор.

— Под окном гостиной.

— Какой гостиной?

— Вашей, сэр.

Доктор истерически засмеялся.

— Вы хотите сказать, сэр, — издевательски нажал он на обращении, — что у меня под окном кто-то курит?

— Я могу сказать вполне определенно, сэр. Этот окурок принадлежит одному из сотрудников Монда. Его зовут Вацлав.

— А вы не даром кормитесь здесь, Джеймс?

— Нет, сэр. Вы оказались правы, мы действительно имеем дело с профессионалами высшего класса.

А через два дня одного из сотрудников Джеймса обнаружили на участке связанным и с собственными перчатками во рту.

— Что все это значит? — кричал Хестер. — Вы же заявляли, что для вас нет ничего невозможного.

— Совершенно верно, сэр. Здесь нужны более решительные меры.

— Что вы предлагаете?

— Убрать Вацлава.

— Отпадает, никаких мокрых дел, ни в какой ситуации. Что-нибудь поумней.

— Организовать покушение.

— На кого?

— На девчонку. Она почти все время одна в машине.

— Хорошо. Но только пугнуть ее, не более того. Пугнуть, чтобы Лоуренс вынужден был приставить к ней охрану.

По докладу Джеймса, операция прошла блестяще, и к Мари приставили охранника, одного из сотрудников Монда. Стив Конорс понимал, что рискует. В попытке покушения он видел и другую цель — спровоцировать Мондов обратиться в полицию. Если же этого не произойдет, то есть если ему не предъявят каких-либо обвинений, значит, Монды не ищут предлога арестовать его, а хотят докопаться до его тайны.

Из того, что слышал Хестер о Лоуренсе, из того, что почерпнул из газет, в которых имя Монда мелькало не раз, он мог заключить, что имеет дело с незаурядным человеком. Хочет постичь все? Готов идти до конца? О! — это доктор мог понять. Это делало честь Лоуренсу, но, как ни странно, облегчало положение Конорса, поскольку в тайну, хранителем которой был он сам, по его мнению, никто проникнуть не мог.

Шли дни, полиция не тревожила его. И хотя дело с оформлением наследства затянулось, доктор начал успокаиваться. Вот тут-то и был нанесен его уверенности, пожалуй, самый жестокий удар.

Глава четырнадцатая

Крах

Выполняя указания доктора, один из людей Джеймса проник-таки в дом Мондов. Акция была проведена примитивно, но грубость, с какой она осуществлялась, как раз и устраивала доктора. Он с самого начала смотрел на нее как на провокацию. Добраться удалось лишь до рабочего стола Мари, но и того, что удалось добыть, оказалось более чем достаточно, чтобы впасть в панику и начать форсировать события.

Джонатан Хестер смотрел на фотографию Стива Конорса. Фотопортрет сделали, использовав, по-видимому, какой-то групповой снимок тех времен, когда молодому человеку льстила возможность запечатлеться в компании маститых ученых. И хотя Стив на снимке выглядел значительно моложе Джонатана, в том, что это одно и то же лицо, сомневаться не приходилось. Вопросительный знак, поставленный на обороте фотографии, явно относился не к проблеме идентификации Хестера и Конорса, а к чему-то другому. Строить иллюзии на этот счет доктор не собирался — Монды подкапывали фундамент, на котором Стив Конорс строил свое будущее.

И все же обескураживала не фотография. Чем внимательнее изучал доктор попавшие к нему в руки бумаги, тем больше убеждался в серьезности того поиска, который вели Монды. Заинтересовали его прежде всего выписки из научных статей, правда, десяти-двенадцатилетней давности, но касающиеся и его самого, и его коллег по той лаборатории, что сгорела, якобы похоронив в огне Стива Конорса. Характер цитат явно говорил о том, что Мари интересует проблема парачеловека в ее крайних формах и что она не заблуждается насчет Бертье. Догадка доктора о цели, которую ставят перед собою Монды, подтвердилась. Но как далеко продвинулись они, преследуя эту цель? И опять хотелось доктору обмануться. Но вот лежал перед ним листок, на котором быстро, словно под чью-то диктовку, оказались записанными химические формулы — практически полный набор тех препаратов, которыми пользовались они с Линдой. Конечно, не сами по себе препараты приподнимали завесу над одним из главных открытий молодого Стива Конорса, побудившим его скрыться и поменять образ жизни. Но стоило грамотно оценить некоторые из них, как характер занятий доктора мог показаться не столь уж темным, как ему бы хотелось.

Была и вторая — радиационная сторона тайны, но ведь и в ее особенностях можно было разобраться, если завладеть аппаратурой, которой он пользовался.

Но опять-таки не это оказывалось сейчас главным. Поэтому наиболее внимательно доктор исследовал рабочие записи Мари — ее записную книжку, которая тоже оказалась в его руках. Записи в ней делались для себя, часто просто для памяти, они изобиловали сокращениями, какими-то значками, символами, много, видимо, значащими для того, кто их делал, и мало что говорящими постороннему. Их-то и следовало прежде всего расшифровать.

Практически не требовалось устанавливать время записи. Почти всегда она делалась на соответствующем календарном листе. Иногда угадывался адресат записи. Сам Хестер чаще всего проходил под грифом «Д-р», что, конечно же, означало «доктор». В то же время «Д» могло означать и «доктор» и «Доулинг», что принципиально меняло смысл записи. «ВЦ» означало, скорее всего, не «вычислительный центр», а «Вацлав». Иногда запись казалась очень простой. Например, «Ар — Вера — Д-р». «Ар» могло, правда, означать или «Арри», или «Арбо», но вся цепочка смысла от этого не приобретала. Там же, где доктору удавалось до него добраться, ничего хорошего для себя он не находил. Ему удалось расшифровать запись от 11 сентября. Выглядела она так: «Оп. инф. ВЦ подг. для М. к 17». Хестер не без основания полагал, что это означает: «Оперативную информацию Вацлава подготовить для Монда к 17 часам». Сопоставление показало ему, что эту информацию Вацлав, вероятнее всего, получил тогда, когда Джеймс продемонстрировал ему злосчастные окурки.