Яд для королевы - Жюльетта Бенцони

— Два дня тому назад я арестовал убийц графини де Брекур.

— Господи! Может ли такое быть? И как же это случилось?

— Спасибо Жакмену, моему помощнику. Он сидел в одной харчевне на острове Сите и заметил, как какой-то мужчина предлагает другому купить у него браслет. Жакмен присмотрелся и увидел в его руках украшение с камеями, а как раз такой браслет и был на вашей тетушке в день ее трагической гибели.

— А как вы узнали, какие драгоценности были на ней в тот день?

— Домоправительница замка Прюнуа, некая Маргарита, описала их все с мельчайшими подробностями. Жакмен, не будь дураком, мигом схватил негодяя и отправился с ним в Шатле, а уж там мы без особого труда вытянули из него имена сообщников. Их было четверо, и мне с моим другом Дегре не составило никакого труда найти их всех. Мы посадили шайку под замок, и месье де ла Рейни в тот же вечер выудил у них всю историю. Нанял их для этого недоброго дела ла Пивардьер.

— А... моя мать тоже причастна к этому недоброму делу?

— Они ничего не говорили о вашей матери. Что, впрочем, совершенно естественно: где это видано, чтобы женщина нанимала убийц? Но это отнюдь не служит основанием для того, чтобы думать, что она не причастна к убийству. Я очень хотел бы отыскать улики, которые подтвердили бы, что она отравила вашего отца.

— Господи, боже мой! — простонала Шарлотта. — Так значит, бедная моя тетя была права? И где же можно найти улики?

— Здесь, в вашем доме. К несчастью, у меня нет никаких показаний против нее, а значит, я не имею права искать и улики. К тому же она заперлась в той самой комнате, где спрятаны эти улики.

— Так моя мать здесь?

— Да. Я же только что сказал вам. Когда она поняла, что я приехал арестовать ла Пивардьера, она метала громы и молнии, а потом отправилась в кабинет вашего отца и заперлась там. Но перед этим заявила, что все наши поиски будут тщетными, потому что ла Пивардьера здесь нет. Так оно и оказалось. Мы уже все перевернули вверх дном, но его так и не нашли. Только в одной из спален, которую нам указал мажордом, нашли несколько его вещиц. Впрочем, эти вещи могут принадлежать кому угодно. Выходит, нам здесь больше делать нечего, и мы собираемся уезжать.

— Но если я правильно вас поняла, то главная улика находится в кабинете моего отца, где сейчас заперлась моя мать. А что, если именно там она прячет и ла Пивардьера?

— Кабинет я уже осмотрел. А почему вы так подумали? Из него есть тайный ход?

— Есть, но он находится не в кабинете. Он начинается под лестницей и ведет за городские стены, спускаясь к подошве холма...

— Так чего же мы ждем? Покажите, где эта лазейка! Теперь я понимаю, как удалось сбежать ла Пивардьеру!

Они вернулись в дом. Шарлотта попробовала привести в действие механизм потайного хода, как показывал ей когда-то отец, забавляя ее, но у нее ничего не вышло. Она пыталась еще и еще, и все так же безуспешно. Потайной ход не открывался.

— Наверное, его заперли с обратной стороны, — вздохнула она.

— А вы знаете место, куда он выходит за городской стеной?

— Нет, не знаю. Отец строго-настрого запретил мне спускаться туда. Он говорил, что лестница сделана еще во времена Религиозных войн[73], что ступени изветшали и стали очень опасными. Он взял с меня клятву, чтобы я никогда туда не ходила.

— Так стоило ли его вам показывать? Я думаю, что нет.

Услышав слова Альбана, Шарлотта вспыхнула.

— Кто вы такой, чтобы судить моего отца? — возвысила она голос. — Мой отец был лучше всех, он был самым чудесным человеком на свете! Я любила его! — воскликнула она, и в голосе у нее зазвенели слезы.

— Ах, вот оно как? Он, конечно, был бы необыкновенно горд сегодня, увидев, как его дочь заигрывает с полицейской ищейкой!

Ни Шарлотта, ни Альбан не заметили, как к ним подошла Мария-Жанна де Фонтенак и остановилась неподалеку, скрестив на груди руки и презрительно скривив губы.

Как ни изумилась Шарлотта ее нежданному появлению, она тут же опомнилась и заговорила, гордо выпрямившись.

— Ах, вот это кто! Здесь, оказывается, моя мать! — В ее голосе звучало презрение, ничуть не уступающее материнскому. — Неужели вы думаете, отец меньше гордился бы вами, если б узнал, как вы, его супруга, без устали предавали его, послужили причиной его смерти и, пользуясь вашим же выражением, заигрывали с убийцей его любимой сестры?

Мать и дочь ни разу не виделись с той поры, когда Шарлотта сбежала из монастыря урсулинок, а времени с того дня утекло немало — год и еще несколько месяцев, никак не меньше. И вот теперь, стоя рядом, они, не отрываясь, разглядывали друг друга, обнаруживая, какими они стали. В памяти Шарлотты жила красивая моложавая женщина, всегда нарядно и модно одетая в розовые или бледно-голубые платья. Мария-Жанна считала, что эти цвета больше всего идут к золотой сияющей короне ее волос. Но время течет быстро, разрушая все на своем пути, и от розовой атласной куклы, которая — Шарлотта и не подозревала об этом! — пробудила когда-то аппетит вечно голодного Людовика, мало что осталось. Тускло поблескивали золотисто-карие глаза, вокруг которых уже обозначились мелкие морщинки. Их пытались скрыть при помощи крема и пудры, но они были заметны точно так же, как и темные мешки под глазами, и красноватый цвет лица, говорящий о растущем пристрастии к крепким напиткам. На лице появились морщины, а у губ — горькая складка, хотя Шарлотта помнила их еще такими розовыми, такими свежими... От моды мадам де Фонтенак отставать не желала, и была одета в элегантное бархатное платье цвета морской волны, украшенное вышивкой из золотых ниток, на плечах у нее красовалась короткая накидка в тон, в которую она куталась. Руки в митенках[74] из белых кружев были унизаны кольцами, а фонтанж с золотой филигранью — драгоценными камнями.

Мария-Жанна с гневом смотрела на стоящую перед ней высокую стройную девушку в скромном коричневом шерстяном платье с белым батистовым воротником. Лицо ее было свежо, как роза, великолепные пепельные волосы убраны в аккуратную прическу, а удлиненные зеленые глаза, унаследованные от отца, смотрели спокойно и решительно.

Альбан стоял между ними, глядел то на одну, то на другую, и про себя не мог не удивляться, что они могли быть матерью и дочерью. Между тем мадам де Фонтенак снова ринулась в бой:

— Как легко без малейших на то оснований высказывать претензии и давать оценки, не разбирая правых и виноватых! Вы заслуживаете хорошей порки, и я надеюсь, что в один прекрасный день ее получите... Когда попадете наконец в монастырь с суровым уставом, где вас ждут не дождутся.