Ярость - Карин Слотер

— Да, — согласилась Джойс с грустной улыбкой. — Думаю, она была бы рада.

— Все, с меня довольно! — выкрикнула Лидия.

— Думаю, вам следует аккуратнее подбирать слова, разговаривая со мной, — предупредил Джон.

Лидия уперлась рукой в бок.

— У вас нет никаких оснований, требуемых для уголовного дела. Даже с учетом этих последних… инсинуаций… ты будешь выступать против моего сына, и у тебя нет никаких доказательств.

— В гражданском процессе «бремя доказательства»[23] проще. Вы и сами это знаете.

— Вы хотя бы представляете себе, на сколько лет я смогу растянуть показания под присягой и вообще слушание этого дела? — Она улыбнулась крокодильей улыбкой, блеснув жемчужно-белыми зубами. Потом заговорила тихим, ломающимся голосом: — Я старая женщина. Это ужасный удар для меня. У меня были хорошие времена и плохие…

— Я могу заморозить все ваши активы, — сообщил ей Джон. — Я уверен, у вас будет предостаточно плохих времен, когда вы будете жить в однокомнатной квартирке на Буфордхайвей.

— Вы не смеете мне угрожать!

— А как насчет прессы? — спросил он. — Джойс вас нашла. Я уверен, что найдут и репортеры. Особенно если им в этом немного помочь.

— Я звоню в полицию! — предупредила Лидия, твердой походкой направившись к телефону.

— Все, о чем я вас прошу, — это заявление под присягой. Просто скажите им, что это Майкл засадил меня за решетку, что это он убил Мэри Элис, и вы меня никогда больше не увидите.

— Я звоню в полицию, чтобы они выбросили вас из моего дома!

— А как вам понравится, если группа репортеров разобьет палаточный лагерь перед вашим крыльцом? Как вам понравится отвечать на их вопросы о том, что вы знали, что ваш сын убийца, но ничего не сделали, чтобы остановить его?

Она сняла одну из массивных золотых сережек и поднесла трубку к уху.

— Я ничего об этом не знала.

— Там, в погребе, Майкл рассказал мне одну интересную вещь.

Ее рука зависла над кнопками, хотя номер она уже набрала.

— Он уже знал, что умрет. Он был абсолютно уверен, что умрет, и ему захотелось мне кое-что сказать.

Лидии опустила трубку на плечо, и телефонный шнур ударил по металлическому столику.

— Майкл сказал, что это он убил Мэри Элис и что вы знали об этом. Он сказал, что это была ваша идея — засадить в тюрьму меня. Он сказал, что вы с самого начала спланировали все это. — Он подмигнул ей. — Предсмертные признания нельзя считать слухами, верно? Тем более, если человек точно знал, что умирает.

Ее костлявая рука сжала телефонную трубку

— Никто тебе не поверит!

— Помните копа, которого он захватил? Женщину, которую Майкл похитил и избил до полусмерти, которую собирался изнасиловать и убить? — Он понизил голос, словно сообщал ей какой-то секрет. — Она тоже слышала, как он это сказал.

Столик покачнулся и ударился о стену, когда Лидия оперлась на него. Глаза ее горели ненавистью.

— Как вы думаете, — спросил Джон, — к кому прислушается прокурор, когда будет принимать решение, выдвигать ли против вас обвинения в препятствовании отправлению правосудия, неправомерном лишении свободы и тайном сговоре?

В трубке зашумело, и механический голос посоветовал Лидии, если она хочет позвонить, положить трубку и попробовать еще раз.

— Прокурор придет к нам, — продолжал Джон. — Он спросит меня и Джойс, хотим ли мы выдвинуть против вас обвинения или оставим все так, как есть. — В трубке слышались короткие гудки, эхом разносившиеся в гулком большом зале. — Позвольте сообщить вам одну вещь, которая пришла мне в голову: Майкл был хищником, а вы его привратником. Вы были человеком, который знал, кто он такой на самом деле, тем не менее разрешили ему разгуливать на свободе.

— Нет…

— Тогда вперед! — бросил Джон. — Набирайте номер. Звоните.

Лидия в упор смотрела на него, ноздри ее раздулись, в глазах стояли слезы ярости. Он как будто читал ее мысли: ее острый юридический ум прорабатывал разные точки зрения, рассматривал все возможные варианты. Где-то в доме, в этой ухоженной белой тюрьме, забили часы. Джон молча считал удары, дожидаясь своего часа.

— Хорошо, — наконец сказала она. — Хорошо.

Джон понимал, что Лидия имеет в виду, но он хотел услышать, как она произнесет это, хотел заставить ее сказать это вслух.

— Что хорошо?

Ее рука дрожала так сильно, что она с трудом положила трубку обратно на аппарат.

Она не могла смотреть ему в глаза. От унижения голос ее звучал сдавленно:

— Скажите, что я должна сделать.

Глава 40

18 февраля 2006 года

Уилл сидел, слушал альбом «Дьяволы и пыль» Брюса Спрингстина и вычесывал собаку. Он не понимал, почему соседка настаивала на том, что ее нужно вычесывать. Шерсть у Бетти была очень короткая, она у нее практически не лезла. Уилл догадывался, что смысл этой процедуры был исключительно в том, чтобы доставить собаке удовольствие, хотя его соседка никогда не производила впечатление человека, переживающего за комфорт своего домашнего любимца.

Не то чтобы он наделял это животное человеческими качествами, но хорошее вычесывание щеткой ей явно нравилось.

В дверь позвонили, и рука Уилла замерла. Еще один звонок, затем отрывистый стук в дверь.

Уилл вздохнул, отложил щетку в сторону и опустил закатанные рукава рубашки. Взяв Бетти на руки, он отправился к двери.

— Какого черта так долго?

— Я догадывался, что это ты.

Энджи скорчила гримасу, что было непросто, учитывая, что лицо ее еще не зажило. Лоб был заклеен несколькими пластырями-бабочками для стягивания ран, а щека уже превратилась из темно-синей в желтую. Швы на пальцах были закрыты антисептическим пластырем. На ее правую руку была наложена неоново-розовая пластиковая шина, а вокруг запястья, в том месте, где были стянуты сломанные кости, торчали металлические стержни.

Он взглянул ей через плечо и увидел припаркованный на улице автомобиль.

— Так ты приехала на машине?

— Арестуй меня за это.

— Но почему? — спросил он. — Мне что, запирать тебя на замок, чтобы ты не шлялась по городу?

— Не в этот раз.

— Уж не хочешь ли ты бросить меня ради Джона?

Она рассмеялась.

— Один придурок уже испоганил ему половину жизни. Думаю, мне нужно оставить его в покое, чтобы хотя бы вторую половину он прожил в мире.

— Ты не спала с ним?

— Конечно же, я с ним спала.

Плечи Уилла поникли, хотя он не мог сказать, что очень этим удивлен.

— Может, зайдешь в дом?

— Давай останемся здесь, — предложила Энджи, неловко пытаясь присесть на крыльцо.

Уилл с неохотой присоединился к ней. Он прижимал собаку к груди, и Бетти опустила голову, уткнувшись мордой ему в жилет.

— Сегодня суббота, — сообщила Энджи. — Почему ты в костюме?

— Я в нем хорошо выгляжу.

Энджи толкнула его плечом.

— Ты так думаешь? — насмешливо спросила она.

Он попытался обратить все в шутку.

— Ты же знаешь, я не ношу нижнее белье.

Она глухо и вульгарно хохотнула.

Уилл улыбнулся, ему нравилась эта непринужденность между ними.

— Почему, когда ты говоришь об этом, у тебя получается сексуально, а у меня — нет?

— Потому что мужики, которые не носят нижнего белья, обычно околачиваются вокруг детских игровых площадок с полными карманами сладостей.

— У меня в карманах тоже есть конфеты, — сказал он. — Сунь руку и убедись.

Она снова рассмеялась.

— Какой же вы болтун, мистер Трент! Это только слова.

— Да, — согласился он. — Видимо, ты права.

Они сидели и смотрели на улицу Ветерок доносил с Понсе-де-Леон шум оживленного уличного движения, гудки машин, крики людей. Уилл еще издалека услышал перезвон «музыки ветра», и мимо их дома проехал велосипедист.

— Я люблю тебя, — очень тихо сказала Энджи.

Бетти беспокойно пошевелилась. Уилл почувствовал, как в груди у него что-то дрогнуло.

— Я знаю.

— Ты моя жизнь. Ты всегда был рядом со мной.

— Я по-прежнему с тобой.

Она тяжело вздохнула.

— Когда я была в погребе, я разговаривала с тобой. Перед тем как ты пришел. — Она замолчала, и он понял, что она вспоминает это ужасное место. — Я тогда пообещала, что если выберусь оттуда живой, то оставлю тебя.

— Я никогда не ждал, что ты станешь выполнять свои обещания.

Она снова умолкла. Мимо проехал еще один велосипедист, металлический скрип колес напоминал хор кузнечиков на лугу. Уилл хотел обнять Энджи за плечи, но вспомнил о ее ранах. Она обернулась к нему.

— Я действительно плохая для тебя.

— Для меня плохими являются многие вещи. — Он начал перечислять. — Шоколад. Заменитель сахара. Табачный дым.

— Страсть, — сказала она, прижимая сжатую в кулак руку к груди. — Я хочу, чтобы у тебя появилась страсть, Уилл. Я хочу, чтобы ты узнал, каково это — влюбиться в кого-нибудь, не спать по ночам, думая, что ты умрешь, если не будешь вместе с этим человеком.