Жатва скорби - Роберт Конквест

Эта специальная комиссия ЦК прибыла в Ростов в начале ноября 1932 года. 2 ноября состоялось совместное заседание этой комиссии с Северо-Кавказским краевым комитетом, и были назначены специальные полномочные представители для каждого района.[7] 4 ноября прославившийся своей жестокостью проводник сталинского террора Шкирятов был утвержден председателем Комиссии по чистке партии на Северном Кавказе и особенно на Кубани от «врагов коммунизма, проводящих кулацкую политику»; спустя два дня было приказано провести аналогичную чистку «организаторов кулацкого сопротивления» в комсомоле.[8]

12 ноября Шеболдаев объявил, что колхозами управляют кулацкие банды. Так, например, бывший красный партизан, награжденный орденом Красной Звезды, теперь, став председателем колхоза, скрыл половину собранного хлеба. В самом деле, можно привести десятки и сотни случаев, когда колхозы, возглавляемые коммунистами, «крали» хлеб. Он сказал также, что подобное преступление «наиболее широко распространено на Кубани», где, по его мнению, сохранилось множество белогвардейских кадров, и критиковал некоторые станицы, в особенности прославленную Полтавскую, где две трети крестьян все еще оставались единоличниками и которая в свое время была известна «активным сопротивлением советским властям».[9]

Срыв плана привел к «постыдным провалам» в десяти районах и серьезным ошибкам еще в одиннадцати. 24 ноября были осуждены 9 секретарей райкомов; судебный приговор был вынесен также директору совхоза и другим. Один колхоз был раскритикован за раздачу всего-навсего двух килограммов зерна на человека нуждающимся членам колхоза. За подобные же нарушения была уволена треть рабочих и руководителей «Кубани» – крупного совхоза с 35 000 акров земли, который в течение многих лет считался образцовым коммунистическим совхозом; около ста из приблизительно 150 членов местной партячейки были исключены из партии.[10]

Сэр Джон Мейнард, который посетил эти места и вообще отрицал наличие там голода, рассказывает о депортации с Северного Кавказа и особенно с Кубани коммунистов и чиновников высокого ранга, которые были в сговоре с крестьянами, и добавляет, что смертность в этих районах была «очень высокой».[11]

Было объявлено, что Кубань и Дон требуют особого военного надзора под предлогом вспышки холеры (традиционный метод, к которому прибегли и в Новочеркасске, когда в 1962 году там были беспорядки).[12] По сведениям наблюдателя, сочувствующего режиму, в январе 1933 года на Северном Кавказе была создана специальная комиссия, уполномоченная «добиваться принудительного труда и выселять, ссылать и наказывать, даже смертью, всех сопротивляющихся».[13] В каждой тюремной камере Ростова теперь содержалось по 50 задержанных.[14]

Критика, с какой Шеболдаев обрушился 12 ноября на станицу Полтавскую, оказалась не просто словесной угрозой. 17 декабря был объявлен приказ председателя исполкома Северо-Кавказского края о депортации всех 27 000 жителей этой станицы.

До 1925 года в Полтавской шло партизанское движение, и отдельные отряды сохранялись еще долго. В 1929–1930 гг. 300 из 5600 семейств было выслано и 250 человек осуждено за невыполнение зерновых поставок, из них 40 было расстреляно. Женский бунт возглавляли вдовы красных партизан. В 1930–1931 гг. было арестовано несколько мнимых членов «Союза вызволения Украины».[15]

Теперь, в декабре 1932 года, здесь возникло настоящее восстание, убивали агентов НКВД и активистов; станица перешла в руки восставших, которые рассылали эскадроны, чтобы поднять соседние хутора. Однако они замешкались, правительство сумело сконцентрировать превосходящие силы и после тяжелой схватки отвоевать Полтавскую обратно.

Начальник НКВД Кубаев отдал приказ выслать все население станицы, поскольку она была захвачена кулаками – за исключением нескольких лояльных граждан. В связи с этим объявили «военное положение», и все жители станицы были оповещены развешенными везде объявлениями о том, что любое нарушение приказов будет караться «высшей мерой социальной защиты, РАССТРЕЛОМ». Это касалось тех, кто «вел агитацию, распространял провокационные слухи, вызывал панику или грабил имущество и товары»[16]. В станицу переселили русских и переименовали ее в Красноармейскую.

О событиях в Полтавской в назидательных целях писали очень широко. Однако подобные же эпизоды имели место и в Уманской (с населением в 30 000 человек), Урюпинской, Мишатовской, Медведковской и в других станицах.[17] В Армавире судили повстанцев из станицы Лабинск, им вынесли множество смертных приговоров, хотя полностью население станицы депортировано не было.[18] Рой Медведев пишет, что в общем 16 станиц депортировали на Крайний Север, а население их составляло около 200 000 человек.[19] Некоторые станицы, как Ивановская, потеряли только половину своего населения, отправившегося в ссылку, однако эта половина учтена в общем числе высланных.[20]

Солдат рассказывает о том, что он увидел в казачьей станице Брюховецкая Армавирского района, в которой прежде жило 20 000 жителей. Здесь, как и в других местах, за несколько месяцев до его приезда была жестоко подавлена попытка к восстанию, и все, кто остался в живых – мужчины, женщины, дети и инвалиды, – были депортированы, кроме нескольких стариков и старух. Сорняки на улицах росли, как в джунглях, за ними почти не видно было разрушенных и опустевших домов.[21]

В один из домов он вошел:

«За полминуты, что я пробыл там, я увидел два человеческих трупа. На полу сидела старуха, седая, растрепанная голова ее свисала на грудь. Она оперлась о кровать и широко расставила ноги. Руки ее были скрещены на груди. Она так и умерла, отдала Богу душу со скрещенными руками. Старческая желтая рука протянулась с кровати и покоилась на ее седой голове. На кровати лежал старик в домотканной сорочке и кальсонах. Голые ступни, свисавшие с края кровати, говорили о том, что ногам этим пришлось немало потопать по земле. Мне не было видно лицо старика, повернутое к стене. К стыду своему должен признаться, мне было очень страшно. Особенно потрясла меня почему-то эта рука, лежащая на голове у старой женщины. Возможно, последним усилием старик опустил руку на голову своей мертвой жены и так и ушел в мир иной. Когда они умерли – неделю назад, а может быть, и две?»

И все-таки в этой станице был один живой человек. Голый мужчина с длинными волосами и бородой сражался под акацией с кошками за обладание дохлым голубем. Он сошел с ума, но солдат сумел по кусочкам, фразам воссоздать его жизнь. Он был коммунистом, председателем местного сельсовета. Но когда началась коллективизация, он порвал свой партийный билет и присоединился к восставшим. Большинство было убито, но ему удалось спрятаться в малярийных болотах в тучах кубанских комаров. Жена и дети его были депортированы вместе с остальными. Он же каким-го чудом пережил зиму и потом вернулся в свой старый дом – последний обитатель когда-то большого, цветущего поселения.[22]

Так же как на самой Украине и, пожалуй, еще шире украинские национальность и культура подвергались здесь жестокому преследованию.

На одной только Кубани в 1926 году жило 1 412 276 украинцев, а на всем Северном Кавказе их было 3 107 900. В 20-х годах было создано много украинских школ, находившихся под эгидой Скрыпника, народного комиссара просвещения Украины. В Краснодаре был Украинский педагогический институт, а в Полтавской – Украинский педагогический техникум.

В декабре 1929 года несколько украинских академиков кубанского происхождения в ходе общей чистки украинской культуры были арестованы[23].

В 1932–1933 гг. в здешней газете «Молот», как и на Украине, постоянно печатались статьи о «местном национализме».[24] В начале 1933 года несколько культурных и политических деятелей на Кубани были арестованы, в том числе большая часть профессуры в обоих украинских учебных заведениях. Вся учебная работа теперь велась не на украинском, а на русском языке. Между 1933-м и 1937 гг. все 746 украинских начальных школ были превращены на Кубани в русские школы[25].

Разрушенная и истребленная – более чем истребленная – депортацией и денационализацией, эта область, возможно, пострадала более всех остальных. Советы одержали полную победу над ее населением.

Тех же, кто не был депортирован, одолевал голод. Методы здесь были те же, какие мы уже описывали ранее. Мы цитировали свидетельство Михаила Шолохова, преданного приверженца режима, которое относится к области донских казаков, где он сам жил.