Мария Федоровна - Александр Боханов

Надо было безотлагательно решать и еще один важнейший государственный вопрос: устройство семейной жизни нового Царя. Невеста находилась в Ливадии и 21 октября в 10 часов утра в маленькой Ливадийской дворцовой церкви была миропомазана, став православной благоверной Великой княгиней Александрой Федоровной. Надлежало определиться со свадьбой.

Невеста успела получить благословение Александра III, но возникла драматическая коллизия: как устроить свадьбу, чтобы не оскорбить память ушедшего и не нарушить церковный закон и традицию. Жизнь и смерть, горе и радость, надежда и безысходность — можно ли их совместить? Как соединить несопоставимое?

Мать и Сын пришли к мысли, что уместно провести скромный обряд венчания сразу же после миропомазания, под крышей Ливадийского дома, пока их незабвенный отец и муж находится с ними. Но это предложение вызвало бурную реакцию в Императорской Фамилии. Большинство родственников считало, что нельзя этого делать в семейной обстановке, что брак Царя — акт государственного значения и это все надлежит осуществлять лишь в столице.

У Марии Федоровны не было сил спорить, а Николай II еще слишком терялся перед своими старшими по возрасту родственниками и не находил в себе мужества им противоречить. Было решено отложить бракосочетание до Петербурга. Пока же главные заботы вызывали предстоящие похороны.

Вся Империя оплакивала смерть Монарха. Большой, далекий, грозный, он вызывал страх, восхищение и раболепный восторг у подавляющей части населения. Он обитал где-то в заоблачной выси, почти там же, где Господь, олицетворяя закон, высшую правду, суд честный и скорый. Все те же непорядки и несправедливости, вокруг наблюдавшиеся, это — от чиновников, от бессовестных богачей и бар-белоручек. Царь не знает. Вот если ему бы рассказать…

Мало кому из простых людей выпадало счастье лицезреть Самодержца хоть издали. Вернувшиеся со службы солдаты рассказывали односельчанам, как раз, на учениях, они видели «самого Царя». И вопросам не было конца, и сидели долгими осенними вечерами в тесных крестьянских избах и слушали, бессчетное количество раз повторенные, повествования о ЦАРЕ.

Другие же вспоминали, что вот тем годом, когда на Троицын день ударил мороз, они были в губернском городе, там как раз проезжал Государь. Такой большой, грозный, ну впрямь как Илья-пророк на колеснице. Кто-то вспоминал иные незабываемые случаи встреч. И обсуждали, и горевали, и многие плакали на панихидах в церквах, плакали, как будто расставались с самым близким. Александра III любили многие подданные, любили так, как только и могут любить правителя в России: безмерно, необъяснимо, до конца. Так же страстно в России умеют и ненавидеть…

Царица-Вдова была безутешна. 23 октября в Ливадию прибыли из Англии Алике и Берти, и Мария Федоровна была счастлива горьким счастьем, что ее милая Алике будет с ней теперь. Герцогиня Уэльская осталась надолго. Она провела в России два с половиной месяца, не отходя почти от несчастной Минни.

Через неделю после смерти Александра III, 27 октября, в половине девятого утра гроб с телом покойного покинул Царскую резиденцию в Ливадии. Его на плечах несли казаки и стрелки конвоя. Эти несколько километров до Ялты Мария Федоровна шла пешком за гробом, и, из-за уважения к ней, все остальные тоже двигались пешком. Сохранились фотографии той печальной церемонии, на которой с большим трудом можно разглядеть небольшую женскую фигуру Марии Федоровны, почти слившуюся с толпой женщин в траурных одеяниях.

В тот же день, ближе к вечеру, прибыли в Севастополь, где уже ждал специальный поезд. Здесь состоялась и еще одна тяжелая церемония: Мария Федоровна прощалась с сыном Георгием, которому надо было возвращаться в Абастуман. В 17 часов 20 минут поезд тронулся. Покойному предстояло преодолеть еще многие сотни верст, чтобы обрести последнее пристанище в далекой северной столице, в родовой усыпальнице Царской Династии.

Царица почти не выходила из своего купе. С ней вместе все время была лишь сестра. Сердце болело, не переставая. Вся жизнь осталась позади, а что будет впереди — один Господь ведает. 28 октября исполнилась годовщина их свадьбы. Боже мой, неужели всё это было на самом деле! Как любила этот день раньше, как была по-настоящему счастлива. А теперь, через двадцать восемь лет после того незабываемого октября, она едет в поезде с гробом Саши! Господь милостив к ней, иначе давно бы лишилась рассудка!

Она нашла в себе силы сесть за письмо сыну Георгию. После происшедшего он стал ей еще дороже, сделался самым близким: несчастный больной мальчик, совсем один, в немыслимой глуши, после всего перенесенного. Он плакал в Ливадии так горячо и так часто, что матери, самой находившейся в потрясенном состоянии, даже несколько раз приходилось его успокаивать. Она ни о чем другом не могла писать, кроме того, что занимало её всю, с чем не расставалась ни на мгновение.

«Ты знаешь, как тяжело опять быть в разлуке с тобой, особенно теперь, в это ужасное время! И это путешествие в том самом вагоне, где только пять недель назад наш Ангел Папа был вместе с нами! Видеть его место на диване всегда пустым! Повсюду, повсюду мне кажется, что в любой момент он может войти. Мне чудится, что я вижу, как сейчас появится его дорогая фигура. И я все не могу осознать и заставить войти в мою голову эту страшную мысль, что все кончено, правда, кончено, и что мы должны продолжать жить на этой грустной земле уже без него!»

На грустной земле было пусто и одиноко. Если бы не милая сестра Алике, то не знала, как бы и справилась со всем, что наваливалось каждый день. Надо было держаться. По пути следования всё время бывали остановки, служились панихиды, и Царица-Вдова на них присутствовала. Она обязана была делать своё дело достойно, во имя памяти ее незабвенного.

1 ноября прибыли в Петербург. Здесь встречала вся Фамилия, высшие должностные лица. Четыре часа от вокзала многолюдная и скорбная процессия тянулась до Петропавловской крепости. После панихиды поехали в Аничков. Снова нахлынуло непередаваемое отчаяние.

«С того момента, как началась для меня эта чернота, мы пережили тяжелые и душераздирающие моменты, и главным образом это был приезд сюда, в наш любимый Аничков, где мы были так счастливы в течение 28 лет. А теперь всё кажется мне таким пустым и страшным. Любимые комнаты, когда-то такие родные и симпатичные, а теперь пустые и грустные. Я чувствую себя в них абсолютно потерянной. Я ощущаю, что душа их покинула», — писала мать сыну в Абастуман.

Каждый день служились панихиды в крепости, и в Аничкове, и ни одной Императрица не пропустила. Было очень тяжело, неимоверно трудно. 2 ноября Мария Федоровна потеряла сознание по пути в церковь. Забеспокоились, забегали. Но как только пришла в себя, не сетуя, продолжала нести земную тяжелую ношу и как вдова, и как Царица.