Red is my favourite colour (СИ) - bzlkt

— Говорю, переспим? — сигарета упала в уголок рта, пока она пальцами поджигала её.

— Это шутка?

— А тебе смешно?

— Вообще нет.

Вместо ответа пожала плечами. Затянулась, выдохнула струйку серого дыма.

Невероятно возбуждающее зрелище.

Огонь вспыхнул моментально, точно разряд молнии. Она успела только охнуть, когда я подхватил её под бёдра и уложил спиной на какой-то мешок. Сигарета мягко упала и затлела. Отпрянул, стал изучать её безэмоциональное лицо. Пытался уловить хоть бы намёк на застенчивый румянец — тщетно.

Я наблюдал за ней два месяца, но никак не мог привыкнуть к такой раскрепощённости. Её движения, походка, мимика, редкий смех — изменилось всё. Приобрело угловатость, остроконечность, ожесточённость. Они ходили с Уизли почти каждый день в тот злосчастный паб, и я знал, зачем. Это разрывало душу на куски, но в то же время распаляло желание до таких масштабов, что с каждым днём становилось всё сложнее себя контролировать.

— Долго смотреть будешь? — недовольно насупилась и попыталась встать. Я остановил её, удерживая за плечо. Потянулся к ней губами. Она резко и грубо схватила меня одной рукой за подбородок и отвернула от себя. — Никаких поцелуев. И переходи уже к делу. — Принялась расстёгивать пуговицы рубашки, но пальцы не слушались.

«Всё-таки волнуется», — подумал я не без удовольствия.

Перехватил её руку и, жадно впившись истосковавшимися губами в бархатную кожу её шеи, заскользил пальцами по неподатливым пуговицам. Амелия стоически молчала. Ни стона. Лишь тяжёлое и шумное дыхание.

Лимоны. Их нет. Она больше не пахнет так, как раньше, я это знал. Но в голове пульсацией всплывали воспоминания, в которых тот свежий яркий аромат как наяву. Однако её кожа пахнет по-прежнему. Ничего не поменялось и никогда не поменяется, как бы она ни старалась. Я навсегда запомнил этот запах с того самого случая в пещере. Он опьянил, сковал и затянул в свой плен, ну а я охотно поддался и готов поддаваться раз за разом, лишь бы он больше никогда меня не покинул.

Её шея покрывалась мурашками от моих поцелуев, и за этим было невероятно интересно и трепетно наблюдать. Я оттягивал момент, упиваясь нашей близостью. Хотелось бы мне, чтобы она подавалась навстречу, нетерпеливо извивалась или хотя бы улыбалась. Но я прекрасно понимал, что бесполезно этого ждать, и был к этому готов.

Расправившись с её рубашкой, долго не решался зайти дальше — исступлённо зарывался носом в её короткие волосы, как мечтал очень давно. Сжимал её запястья, будто проверяя, точно ли это не сон? Настоящая ли она или призрак?

Она заелозила, шумно выдохнула. Я запустил обжигающе горячую руку в разрез рубашки, положил её на вздымающуюся грудь. Дыхание перехватило, когда затвердевший сосок уткнулся прямо в ладонь. Я прижался лбом к её животу и сглотнул подступившее волнение.

Возбуждение налило глаза кровью, а тонкая мутная плёнка затуманила их. Всё вокруг погрузилось в марево, и я, не помня себя от желания, принялся гладить все доступные мне участки кожи, целовать и кусать её шею, руки, грудь, живот.

Пуговица раз. Пуговица два. Три. Четыре.

— Брюки,— саркастически усмехнулся в нетерпении расправиться с целой коллекцией невыносимых застёжек. Сделано.

Она умелым движением приподнялась, позволяя мне себя раздеть. Я наблюдал за этим с любопытством — казалось, всё, что сейчас происходит, для неё невероятно буднично и привычно. Представлял, как всё это проделывает с ней Уизли каждый день. Неужели я делаю всё то же самое? Она почувствует хоть какую-нибудь разницу? Бредовый поток мыслей.

Её бёдра контрастировали холодом с уже покрасневшей от поцелуев грудью. Я жадным и сумасшедшим взглядом охватывал всю её фигуру, лежащую подо мной. От этого вида закладывало уши, учащённо билось сердце, почти выпрыгивая из груди. Оно ухало, подступало к горлу, и мне хотелось уже выплюнуть его наконец, чтобы не мешало своим стуком.

Руки собственнически сминали её мраморно-белые ягодицы, прямо как в том сне под ледяным душем. Их мякоть упруго сжималась под моими пальцами, и я возбуждался ещё больше. Сколько ни пытался заглянуть ей в глаза и увидеть там хоть что-нибудь, она отводила взгляд или смыкала веки.

Я обязательно растоплю этот лёд между нами.

В штанах стало нестерпимо тесно, и я горько улыбнулся своим мыслям, сколько же раз желал и приближал этот миг. Пальцы скользнули по её напряжённому лицу, защипнули мочку уха, спустились к шее, нежно провели по шраму от моего Круцио, зажали мягкую грудь, прощекотали дорожку по животу и ниже. Она коротко пискнула и сжалась, когда я погрузил два пальца внутрь. Испугался. Недоумевающе всматривался в её искажённое болью лицо. Отступил.

— У вас с Уизли ничего не было?

— А можно как-то обойтись без разговоров? — наконец залилась румянцем. Я хотел воспарить от счастья, глядя на эту картину. Внутри всё трепыхалось и клокотало. «У них с Уизли нихрена не было!»

— Нельзя. — Я встал, опёршись о мешок коленом.

Она, надув щёки, раздражённо выдохнула и откинулась на своё ложе, стукнулась затылком о что-то твёрдое, ругнулась, недовольно забурчала.

Я ходил по палатке в поисках чего-то, из чего можно было соорудить нормальное спальное место. Достал пару спальных мешков из верблюжьей шерсти, какое-то одеяло, пару подушек. Постоял, подумал. С помощью палочки добавил ещё подушек и одеял, чтобы наверняка. Амелия всё это время лежала на мешке, распластав руки. Я наблюдал с восхищением и жадностью, как голодный зверь за своей добычей. Еле сдерживал себя, чтобы не подойти и не впиться ртом в нежную розовую грудь. Я бы растерзал свою каштановую красоту, как стервятник. Выпил бы её без остатка. Почти невозможно устоять.

Когда всё было готово, подошёл к ней сбоку и, просунув обе руки под её тёплое тело, поднял с мешка и понёс к импровизированной кровати. За стеной завывала вьюга, и я сам был готов завыть волком от нетерпения.

Она не сопротивлялась, даже не повернула на меня головы. Обмякла в моих руках и будто спала. Когда укуталась мягким коконом одеяла, начала дрожать. Я удивился, принялся наскоро расстёгивать свою рубашку и стягивать брюки, чтобы потом тоже юркнуть под одеяло и прижаться к ней всем телом. Она дрожала, как лист на ветру, и только потом я понял, что она плачет. В груди обожгло виной, жалостью и отчаянием. Она прижимала своё мокрое от слёз лицо к моей шее, а я в неистовстве гладил её по макушке, целовал лоб, зарывался в волосы.

Один мокрый и несмелый поцелуй в шею. Она подарила мне его, словно знак, что разрешает. Легла на спину, провалилась в пышные подушки и нагромождения одеял, а я навис сверху, обдал горячим дыханием её покрытую испариной кожу.

Мягким и нежным движением накрыл ладонью низ её вздымающегося живота. Скользнул ниже, аккуратно погружаясь внутрь, внимательно следил за её мимикой. Она напряглась вокруг моего пальца, но затем разом расслабилась, и я продолжил неспешные и медленные движения. В какой-то момент подалась навстречу, выдала протяжный стон, и меня накрыло волной так, что комната вокруг закружилась вихрем, калейдоскопом красок.

Подхватил её под коленками и притянул ближе к себе, упираясь пахом в её бёдра. Думал, буду долго решаться, а потом и вовсе передумаю от страха, но возбуждение взяло верх. Придерживая пальцами основание члена, пару раз головкой провёл по мокрой плоти, забирая часть её смазки себе.

Амелия не тряслась, не жалась и даже не отворачивалась. Мазала таким же сумасшедшим взглядом по мне, то и дело задерживая его внизу. Я смущался от её пристального внимания, но потом это стало приносить только удовольствие, и я с готовностью и решительностью подтянулся ближе.