Кризис доверия - Светлана Кузнецова

вернется. Единственное, о чем мне известно: она устраивает убежище для того, кого ты спас.

— Дока хотят вызвать на поединок, убив его отпрыска. Зачем?

— Если до тебя еще не дошло, не мне прояснять! — неожиданно разозлился Ард.

Впрочем, он тотчас умолк, закрыл глаза скрестил руки, отрешаясь от всего окружающего мира и успокаивая бурю в душе. Похоже, его тоже достал мир неравных возможностей. Только другого не имелось ни у кого из них.

— Я сделал тебе чай, — сообщил Кир примирительно.

— Я, признаться, был изумлен тому, что Ижи подчинилась твоему решению.

— Я спас ее. Наверное, поэтому.

Ард покачал головой, не открыв глаз и не меняя позы.

— Должен был возникнуть противоположный эффект.

— Юная принцесса и ее верный рыцарь?

Ард кивнул.

— Тьфу, гадость какая! Не дождется.

Ард улыбнулся и открыл глаза.

— Благодарю, — сказал он, принимая кружку с оленем. — Если она придет к тебе…

— Вправлю мозги насколько смогу.

Ард рассмеялся:

— Ты все же уникальный человек.

— Не-а. Пресловутая свобода воли, — возразил Кир. — Вы живете по неким вселенским правилам, вам за ослушание воли свыше прилетает быстро и неотвратимо, а мы живем только своей головой и — куда же без нее? — совестью. Мы — мерило своих поступков и морали, не кто-то другой. Помню, когда Россия первой договорилась с фангами, европейцы обвинили нас предателями человеческой цивилизации и стали гнобить всех тех, кто жил с ними рядом. Эмигранты ведь — дело нормальное, это потом мы вынуждены были закрыть границы, и то лишь после волны терактов. Так вот, доходило до того, что русских не пускали в больницы, даже если срочно требовалась помощь, для них закрылись магазины и рестораны, их заставили носить нашивки, а когда этих всех европейских зачеловеков у нас стали звать фашистами и нацистами, они обиделись. Поскольку были искренне уверены, будто их поведение единственно верное.

— Потому ты зовешь не принимающих нас соплеменников нацистами? — спросил Ард. — Меня, признаться, подобное удивляло, мы ведь… в общем, я не уверен, что люди и фанги — именно разные расы, а не виды или…

— Это неважно. По сути ведь одно и тоже. Мы живем вместе в одном городе, одной стране. И вы, и мы согласились с правилами друг другу не мешать. Вас, считай, приняли за своих, сколь бы смешно это ни звучало.

— Отчего смешно? Вовсе нет.

— Но раз вы и мы вместе, то с какой такой стати вам хотят зла, когда вы сами зла не делаете? Потому что вы пьете, а не едите? Нацики — это те, кто ненавидит по какому-либо признаку, ничем не противоречащему принятым законам. Например, по цвету кожи или религии, форме черепа или носа. Для меня расчеловечивание других — признак расчеловечивания собственного. Отсюда и мое отношение к ушлепкам.

— Законы ведь можно принять разные, Ки-И-рилл.

— На бумаге, несомненно. Но у каждого человека есть свое мерило: чувство справедливости, если хочешь.

— И у тебя?

Кир фыркнул.

— Самое смешное, оно, оказывается, бывает гибким.

— Сложно с людьми.

— Зато интересно.

— А это? — кивнув на коробочку, поинтересовался Ард.

— Шахматы. Очень полезная в плане развития логического мышления игра, и я собираюсь тебя ей обучить.

* * *

— Кирилл…

«А все же правильно я отослал фангов», — подумал Кир.

Неадекват-нацист Павел Седых был из породы людей говорильни, но не дела. Не то, что его папаша, лично отправленный Киром в места не столь отдаленные. Тот в свое время даже киллера нанял, чтобы избавиться от мешавшего ему соседа.

Паша после посадки на нары родителя на всех углах трубил о том, что возьмет нож и вспорет «менту» кишки. Доорался. Напоролся на Лерку, которая в отличие от брата словесные помои без внимания не оставляла, причем, предпочитала действовать, а не говорить. Убогий отчего-то решил, будто девушка для него добыча по зубам, а потом две недели отсиживался дома и очень старательно скрывал, кто его так отделал.

— Чего тебе, Паша? — закрывая квартиру, поинтересовался Кир. — Если пришел за солью, то у меня нет: для тебя нет.

— В глаза тебе пришел посмотреть, предатель!

— М… Какие словеса…

— Ты действительно не понимаешь, что они нелюди?

— Прекрасно понимаю, — Кир отвернулся от двери и посмотрел в глаза Паше, как тот и хотел. Паша отвернулся почти сразу.

— Ты же сражался против них!

— Верно.

— А теперь продался!

— Ты пришел читать мне свои исковерканные морали? На что-то агитировать?

— Поедем со мной! Ты послушаешь людей, все поймешь! — сказал тот неожиданно.

Особенно в свете объявленной охоты подобное выглядело очень «заманчиво».

— А если не пойму и тем паче не соглашусь, эти же люди меня и порвут, не так ли?..

— Испугался?! Я так и знал, что зассышь!

Кир мысленно зааплодировал. И даже задумался на секунду над тем, именно ли Паша вырос таким дефективным, или мерить собеседника по себе — нормально для таких вот отморозков в принципе. Вроде бы, когда сам Кир был сильно младше, ему и в голову не приходило взять на слабо, например, Василя Дмитрича. Как-то и так ясно было, что не поведется, еще и посмотрит, как на недалекого или альтернативно одаренного. Или все дело в отсутствии тормозов и перелившейся через край борзости с искусственно раздутой наглостью самого сына бывшего чиновника, привыкшего считать себя выше других по праву рождения?

По-хорошему, Пашу стоило бы не жалеть, а уже давно подводить под статью и сажать в колонию. Захоти Кир, найти нужную статью не составило бы труда. Но Паша в основном только изрыгал словеса. Действовали за него другие — поджигали двери, грабили магазины, отжимали телефоны — вот их Кир ловил с удовольствием и передавал в соответствующие руки, чем снискал любовь и уважение местного участкового (и его же ворчание). Участковый получал благодарности, слыл неподкупным, находился на хорошем счету у начальства, но замять дело за вознаграждение уже не мог: чувствовал спинным мозгом, что с него будет спрос, причем скорый.