Руны огненных птиц - Анна Ёрм
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однажды она спросила у него два костяных гребешка, не рассказав, зачем они нужны, так Хирви вскоре отыскал ей и их. А может, и сам вырезал.
Грима посматривала на Хирви с лукавством и лёгким корыстным обожанием, но Илька до сих пор не сказала ей о том, что мужчина предложил ей отправиться в город вместе с его племенем. А ещё она помнила ту тёмную зимнюю ночь, когда Хирви и Ахто вошли в её дом, намереваясь убить её. Она никак не могла простить этого мужчине. И принеси он хоть корзину серебра, она не пошла бы с ним. И за него, как бы того ни хотелось Гриме.
Провалившись в свои мысли, Илька не сразу услышала шум. Где-то совсем близко промчался кабаний косяк, взвизгивая и взрывая острыми копытами серый снег. Нойта замерла, порадовавшись, что звери не заметили её, а после спешно пошла домой.
Постаревшее за день солнце разучилось греть и покатилось к заходу, меняя цвет небес и облаков. Снова начало подмораживать. Снег покрылся ледяной коркой, а на ветвях, унизанных прозрачными каплями, образовалась наледь.
Ситрик сидел на бревне у дома, выцарапывая на дощечках руны, – в доме ему уже было темно. Он был лишь в двух рубашках, и пуговица на вороте была расстёгнута. Холод ему был не страшен. Но в снег он всё равно закутывался во все одёжки, чтобы не промокнуть. Его серебристые, почти белые волосы за зиму отросли. Они росли быстро и были такими густыми, что Ильке оставалось только завидовать – её косичка как была куцым крысиным хвостиком, так им и осталась.
Стащив с ног лыжи, девушка села рядом и принялась рассматривать работу Ситрика. Она не знала руны, какими писали руости, но находила в их тонких образах красоту, схожую с той, что виделась ей в орнаментах вышивки, украшавшей одежду.
Чувствуя опустошённость и слабость, Илька привалилась на плечо парня, коротко вздохнув. Ситрик перестал резать руны, чтобы не потревожить отдых нойты. Он остановил руку с ножом, тем самым, что Вёлунд подарил Ильке. Ничего не спрашивал, а только молчал, понимая, что Илька не хочет и не может говорить, застряв в чёрно-красной горечи с привкусом пепла и золы на губах.
– Пошли в дом, – лишь сказал он, заметив покрасневший нос девушки, и Илька согласилась.
Она поела через силу, заставив себя давиться грибной похлёбкой с ячменём и луком, и сразу легла спать, отвернувшись от всего мира и уставившись в тёмную стену. Впервые за зиму и весну она не ткала. Все слова, что Илька искала прежде для покрова, сгорели в ней всего за один день. Молитвы небу и земле источили её, сделав тонкой и слабой.
Когда к ней вернутся силы, она обязательно закончит Зелёный покров.
Скоро пришла большая вода. Снег таял быстро, затапливая лес, но реки ещё оставались подо льдом, хрупким и мутным, как рыбьи глаза. Дом Ильки стоял на небольшой вершинке, а потому вода ему была не страшна, но с крыши текло прямо в дом так, будто над жилищем вздумали плакать овдовевшие великанши.
Илька и Ситрик успели набрать достаточно запасов, чтобы переждать паводок. Теперь они почти весь день сидели в жилище иль выходили наружу у дома. Садились на бревно вместе с Иголкой, что поселилась у них вскоре после пожара, и раз за разом обсуждали руны и пели их, повторяя. Ситрик так учился языку, на котором говорили племена лесных людей, а Илька запоминала чужие песни, отыскивая в них слова, в которых могла таиться сила Юмалы.
Однажды, когда воды стало немногим меньше, к ним пришёл Хирви, принеся в руках кантеле. Они сели на бревне все вместе, и Хирви принялся играть, показывая, чему научился. Ситрик морщился, внимая его музыке, Иголка смеялась, а Илька давила вежливую улыбку. Так продолжалось, пока из дома не выглянула Грима и не зашипела на Ильку, чтобы та успокоила шумного гостя.
– Давай я попробую, – произнёс Ситрик, протягивая руку к кантеле.
Хирви недоверчиво покосился на него, однако инструмент отдал.
– Ты-то откуда знаешь, как играть? – спросил он, тряхнув бородой и пухлыми щеками.
Ситрик не ответил и, устроив инструмент на коленках, принялся перебирать струны, запоминая их звучание и тон. К пальцам его вернулась чувствительность ещё зимой, когда он прял вместе с Илькой и Иголкой. Может, то травы, ещё не ставшие Зелёным покровом, исцелили его, а может, просто пришло время…
– Во даёт, – пробормотал Хирви, слушая, как Ситрик пытался наловчиться обращаться с инструментом. Его поиск звуков походил на музыку больше, чем все старания мужчины.
Вскоре кантеле запело, наполнив сырой и звенящий водой лес музыкой. Кажется, птицы перестали петь, чтобы не перебивать инструмент, а пальцы Ситрика бегали по струнам, вытаскивая из них десятки нежных голосов. Кантеле пело не так, как тальхарпа, к которой парень успел привыкнуть. В его звучании не было битв и свиста ветра в лебединых крыльях валькирий, не было рёва моря, гудящего, точно камни, поднимающиеся со дна к самым волнам. Зато было в нём много птичьего гомона и всплеска озёрных вод, шелеста женских юбок и пронзительного, но тихого свиста охотничьих стрел, любви и печали, сплетённых воедино, как несколько конских волос в струне.
Илька усмехалась, слушая игру Ситрика, тогда как остальные дивились, погрузившись в мелодию с головой, как в недвижимую воду маленького лесного озера. Она помнила, что это нёккен научил парня так играть…
Пока ещё звучала музыка, Илька встала и прошла в дом, оставив дверь приоткрытой. Она взяла в руки челнок и принялась ткать, вплетая игру музыканта в полотно Зелёного покрова. Она не пела в этот раз и даже не шептала – голоса кантеле было достаточно.
Полотно уж было с четыре росточка Ильки, и нитки кончались. Близок был конец покрова, и скоро уж срежет нойта ткань заговорённым ножом, освобождая её из плена ткацкой рамы.
Ситрик играл долго, и Илька, упав в музыку, не заметила, как закончилась длина ниток. Оставалось доткать кусок шириной с несколько ладоней, и Зелёный покров будет готов.
