Серьезное и смешное - Алексей Григорьевич Алексеев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но вот пришел запоздавший Матвей Блантер. Его познакомили с руководителем ансамбля, тот что-то сказал японочкам, и они заахали, заволновались, засмеялись и запели «Катюшу» по-японски! А затем сорвались с мест и выстроились длинной очередью перед автором, и он по-конвейеру стал писать «М. Блантер», «М. Блантер», «М. Блантер» — сорок раз! Вот это популярность!
И, оказывается, его в пятьдесят восьмом году выписывали в Японию. И, оказывается, как я потом прочитал, в Японии есть «поющие бары», где молодежь поет хором. О популярности русских песен можно судить уже по тому, что самый известный бар называется «Катюша».
И еще, оказывается, как рассказывают побывавшие за рубежом артисты, везде поют «Катюшу», в каждой стране на свои слова!
И еще, оказывается, что наш «почин» с «Джоном Греем» был урожайным: не только «Катюшу», но и «В лесу прифронтовом» и «До свиданья, города и хаты» и много других песен Моти пели, поют и будут петь!
* * *
Однажды перелистывал я второй томик своего любимого поэта Некрасова. Остановился на стихотворении «Балет». Ба-алет? Нет ли чего-нибудь интересного для конферанса о балете? Внимание! Есть! Конечно, есть! Хотя с первых же строк Некрасов предупреждает, будто писал «никого не желая сердить», но вещь явно сатирическая, издевка в каждой строке: и над сладострастными старичками балетоманами, и над банкиршами и купчихами, у которых «сто тысяч рублей, что ни грудь», и совсем немножко иронизирует поэт над балериной «волшебницей Петипа».
Хотя она чудесно танцует трепака, неуместным кажется Некрасову появление на сцене, русского мужика перед этой публикой, и он советует балерине:
«Ты мила, ты воздушно легка,
Так танцуй же ты «Деву Дуная»,
Но в покое оставь мужика».
Дальше идут якобы покаянные куплеты от имени самого автора-балетомана. Вот именно их-то захотелось мне читать в концертах перед балетом. Вот они.
«Я был престранных правил,
Поругивал балет.
Но раз бинокль подставил
Мне генерал сосед.
Я взял его с поклоном
И с час не возвращал,
«Однако вы — а с т р о н о м!» —
Сказал мне генерал.
Признаться, я немножко
Смутился (о, профан!).
«Нет… я… но эта ножка,
Но эти плечи… стан…»
Шептал я генералу,
А он, смеясь, в ответ:
«В стремленьи к идеалу
Дурного, впрочем, нет».
. . . . . . . . . . . . . . . .
Взвилася ножка вправо —
Мы вправо… — Берегись!
Не вывихни сустава,
Приятель… «Фора! Bis!»
…Очень зло… читать опасно! Если перед классическими танцорами — обидятся! Так перед кем же? И стал я искать. И нашел, и читал. Конечно, я говорил зрителям и о том, какая произошла в наши дни разительная перемена: исчезли сановные старички и купчихи в ложах, и нынче ничуть не неудобно для танцовщицы быть на сцене мужиком — ведь и в партере и в ложах сидят сегодняшние «мужики» — колхозники со средним и высшим образованием!
Но тут придется мне сделать отступление. И большое.
Давным-давно я выпустил в первый раз на сцену молоденькую, хорошенькую, стройненькую, талантливую девчушку-танцовщицу Аню. Публике она очень понравилась, зал требовал «биса», но она отказалась! Я обозлился: как?! Девчонка! Ее вызывают, радоваться должна, а она разводит тут! И заставил ее танцевать.
Впрочем, я скоро забыл и ее имя и ее танцы.
А немного позже, когда я работал в Театре оперетты, был у нас в танцевальной группе совсем молодой парень, красавец, здоровяк и хороший танцор Миша. А еще немного позже в Большом зале Консерватории вдруг вижу — Аня и Миша вместе! Акробатические танцы.
В тот раз из-за всяких забот на сцене и за кулисами танца их я не видел, но заметил, как по окончании его две точеные фигурки без конца выбегали на аплодисменты, приседали, кланялись направо и налево много раз!
После концерта мы вспомнили прежние встречи. Анечка припомнила, как я на нее накричал, но назвала меня своим крестным папой. И до сих пор называет. И мне это, сознаюсь, приятно.
С того дня эта пара стала одним из лучших эстрадных номеров. «Акробатические танцы» — так обыкновенно называют этот вид хореографии, но к танцам Анны Редель и Михаила Хрусталева это определение не подходит. Акробатический танец, акробатический этюд — это немного танца и гораздо больше акробатики, что уже сродни спорту. Этот вид легкой атлетики стал настолько популярным, что могучие парни и девушки-статуэтки из самодеятельности показывают такие поддержки, позы, трюки, от которых у зрителей кровь стынет, а наших профгеркулесов аж иногда завидки берут!
Конечно, и в танцах Редель и Хрусталева сила — вещь необходимая, но вы ее не замечали, у нее была служебная роль. К тому же существовавшие когда-то резкие границы между классическим танцем и акробатикой немного поистерлись, за последние десятилетия самая классическая классика Большого театра в Москве и Кировского в Ленинграде включила в свою технику немало акробатических приемов. Тридцать лет назад это считалось недопустимым. Замечательная танцовщица Екатерина Васильевна Гельцер, блестящая техничка своего времени, танцуя, делала тридцать два фуэте (вращение вокруг себя на пальцах одной ноги). И вдруг, однажды в концерте уже году в тридцатом она увидела, что молодая танцовщица Большого театра делает их шестьдесят четыре! Как вознегодовала Екатерина Васильевна! «Это не танцовщица, — возмущалась она, — это акробатка из цирка!» А теперь? Скоро будут сто двадцать восемь делать, и хоть бы что!
И, конечно, не акробатическая и не акробатико-классическая техника делали Редель и Хрусталева своеобразными, запоминающимися, нет, когда в дуэте, в трио голоса певцов звучат, как один, говорят: «у них голоса сливаются». Вот Анна и Михаил сливались в танце, природа чеканила их одного для другого! И что бы они ни танцевали — вальсы, мазурки, молдовы или поэмы, сонеты, улыбчатые новеллы о счастье, о любви, о молодости, задоре, — это всегда были танцы-рассказы.
Вот они возвращаются с бала, утомленные, чуть-чуть опьяненные не то вином, не то любовью, — уютная, нежная пара! А вот они на катке — ее первые шаги под его руководством, — немножко смешная пара (этот танец почему-то начал ставить я, и
