Теория праздного класса - Торстейн Веблен

Есть такое чувство — обычно смутное и не признаваемое открыто в тех многочисленных речах, которые произносятся самим апологетом спорта, однако обыкновенно ощущаемое в манере его рассуждения, — что эти занятия спортом, как и вообще область хищнических побуждений и хищнического образа мысли, лежащие в основе характера спортсмена, здравому смыслу вовсе не соответствуют. «Что до большинства убийц, они являются личностями крайне безнравственными». Это изречение дает, с точки зрения человека высоконравственного, оценку хищническому темпераменту и дисциплинирующим следствиям его открытого выражения и практики применения. Рассматриваемое с такой точки зрения, это изречение дает указание на трезвое понимание в его официальном выражении зрелыми людьми степени пригодности хищнического образа мысли для достижения целей коллективной жизни. Чувствуется, что такая подразумеваемая позиция направлена против всякой деятельности, связанной с усвоением хищнической позиции, и что на тех, кто выступает за восстановление в правах хищнического темперамента и за те практические навыки, которые его укрепляют, ложится бремя доказательства своей точки зрения. Существует сильное общественное мнение в пользу рассматриваемых развлечений и предприятий, но в то же время в общности налицо широко распространенное представление, что такое основание общественного мнения нуждается в узаконивании. К необходимому узакониванию обыкновенно стремятся, доказывая, что, хотя результат занятий спортом фактически является хищническим, социально разобщающим, хотя непосредственное действие этих занятий происходит в направлении атавистического возврата к наклонностям, которые никакой пользы для производства не представляют, — все же косвенным и отдаленным образом — через посредство некоего не сразу осознаваемого процесса выработки полярно противоположного эффекта или, возможно, ответного раздражения — занятия спортом, как понимается, воспитывают склад ума, который может быть полезным для социальных или производственных целей. Другими словами, хотя занятия спортом носят характер завистнической доблестной деятельности, полагается, что каким-то слабым и незаметным действием они приводят к развитию склада характера, благоприятствующего независтнической деятельности. Обычно пытаются доказать все это эмпирически или же полагают, что эмпирический вывод должен быть очевиден каждому, стоит только подумать. В приведении такого доказательства данного тезиса как-то хитро избегается ненадежная почва логики, вывод следствия из его причины, и показывается только то, что спортом воспитываются упоминавшиеся выше «мужественные качества». Но так как именно эти качества необходимы (с экономической точки зрения) для узаконивания, цепь доказательства обрывается там, где она должна начинаться. Можно сказать в более общих экономических терминах, что эти оправдания являются попыткой показать вопреки логике вещей, что занятия спортом на самом деле способствуют развитию того, что в широком смысле можно назвать мастерством. Мыслящий защитник спортивных занятий не успокоится, пока ему не удастся убедить себя или других, что именно в этом заключается их действие, и обычно, надо признать, не успокаивается. Его неудовлетворенность собственным оправданием рассматриваемых занятий обычно обнаруживается его резким тоном и тем пылом, с которым он нагромождает категоричные утверждения в поддержку своей точки зрения.

Однако зачем нужны оправдания? Если общественное мнение в пользу занятий спортом находит свое широкое распространение, почему сам этот факт не является достаточно узаконивающим? В результате длительной выучки доблестью, которой человеческий род подвергался на хищнической и квазимиролюбивой стадиях развития общества, мужчинам наших дней передался темперамент, находящий удовлетворение в этих выражениях свирепости и хитрости. В таком случае почему нельзя принять эти занятия спортом в качестве узаконенного выражения нормальных, здоровых человеческих свойств? Какая еще существует норма, на уровне которой нужно жить, кроме той, что дана в совокупности выражающихся в чувствах современного человека склонностей, включая такую наследственную черту, как доблесть? Скрытой нормой, к которой мы в данный момент апеллируем, является инстинкт мастерства, инстинкт более фундаментальный, в более древние времена ставший предписанием для человека, нежели расположение к хищническому соперничеству. Последнее является лишь особым проявлением инстинкта мастерства, его вариантом, относительно поздним и преходящим, несмотря на его значительную абсолютную давность. Хищническое побуждение к соперничеству — или инстинкт спортивного мастерства, как его вполне можно было бы назвать, — является существенным образом неустойчивым по сравнению с начальным инстинктом, инстинктом мастерства, от которого хищническое соперничество, развившись из него, стало отличаться. Поверяясь этой скрытой жизненной нормой, хищническое соперничество, а следовательно, и спортивная жизнь оказываются несостоятельными.

Нельзя, конечно, в сжатом виде изложить то, каким образом и в какой мере институт праздного класса способствует сохранению занятий спортом и завистнической деятельности. Из уже приведенных фактов явствует, что по наклонностям и духовному настрою праздный класс более расположен к воинственной позиции и вражде, чем классы, занятые в производстве. Нечто подобное, видимо, справедливо в отношении занятий спортом. Однако институт праздного класса оказывает свое влияние на широкое распространение таких чувств в отношении увлечения спортом главным образом в своем косвенном воздействии, через посредство канонов внешне пристойного существования. Такое косвенное влияние происходит почти однозначным «образом в направлении дальнейшего выживания хищнического склада характера и хищнических привычек; и это справедливо даже в отношении тех разновидностей спортивных увлечений, которые предписываются высшим праздносветским кодексом приличий; таковы, например, кулачные бои на приз, петушиные бои и другие вульгарные выражения спортивного нрава. Что бы ни гласил самый последний, удостоверенный и подробный список «приличий, общепризнанные законы благопристойности, санкционированные институтом праздного класса, недвусмысленно заявляют, что соперничество и расточительство — это хорошо, а все что им противоположно, — позорно. В сумеречном освещении подвалов общества детали кодекса приличий не схватываются с той легкостью, которой можно было бы желать, а те общие каноны, которые лежат в основе благопристойности, применяются как-то неосмысленно, почти не подвергаясь сомнению в отношении размера их полномочий или подробно санкционированных исключений.