Галантные дамы - Пьер де Бурдей Брантом

class="p1">А миловидные обитательницы Витре, в пору войн Лиги, осажденного господином де Меркёром, не щадя себя, проводили на стенах все время, притом сохраняя достойный облик и не жалея прекрасных одеяний, чтобы таковое зрелище подбодрило остальных; они выказали немалое мужество и стойкость; впрочем, доблестные деяния в минуты бедствия равно почитаемы и у неустрашимых мужей, и у столь же отважных дам.

Самоотверженно поступили и благородные жены карфагенские, когда увидели, что их отцы, мужья и братья, родственники и прочие воины перестали стрелять во врага, поскольку тетивы их луков истрепались и порвались, ибо сражение было долгим, а лен, пенька, шелк и все прочее пришло к концу; тогда они отрезали свои дивные белокурые волосы, не пожалев столь необходимого украшения; потом собственными белыми нежными ручками ссучили тетиву и принесли в дар воинам. Позволяю вам самим представить, с каким волнением и вновь пробудившейся отвагой те натянули тетиву на свои луки и продолжили сражение в честь прелестниц, что решились на такую жертву.

В «Истории Неаполя» мы также можем прочесть о том, как знаменитый капитан Сфорца, бывший на службе у королевы Иоанны II, попал в плен к супругу этой властительницы; его бросили связанным в тесный застенок – и быть бы ему без головы, если бы сестра его Маргарита не вооружилась и не выступила с войском на его защиту; она билась так храбро, что сама полонила четырех неаполитанских рыцарей из знатнейших семей, передав королю, что их постигнет та же участь, что его пленников. Тот был вынужден заключить с ней договор и отпустить капитана на волю. Вот какая оказалась у него отважная и достойная сестра! Меж тем я знавал немало жен и родственниц, которые могли бы сделать что-либо похожее и спасти своих близких, коим грозила верная погибель без их поддержки и подмоги, – они же ни на что не решились.

Сейчас от рассказа о благородных и прекрасных особах, явивших смелость, в трудный час собравшись и поддерживая друг дружку, я перейду к восхвалению тех, что отличились поодиночке. И начну с древности, приведя из всех возможных примеров поступок Зенобии, каковая после смерти супруга не стала, как прочие, терять время на сожаления и слезы о покойном, но овладела царством ради своих детей и пошла войной на римлян и на императора Аврелиана, под чьей властью она тогда пребывала; много забот причинила она римлянам за восемь лет междоусобия, пока во время одной вылазки не была пленена и доставлена к императору. На его вопрос, как ей хватило дерзости восстать против властителей римских, она ответила лишь: «Вот теперь-то я только и узнала, что вы мой император, поскольку вы меня одолели». Он был так доволен своей победой и столь возгордился ею, что решил устроить пышный и величественный триумф, заставив Зенобию идти перед триумфальной колесницей в богатых одеждах и украшениях, жемчуге и драгоценных каменьях, а вдобавок – с руками, ногами и всем телом, закованными в золотые цепи, в знак пленения и рабства; так что под тяжестью драгоценных оков она была принуждена часто останавливаться без сил во время процессии. Но и здесь она представляет нам образец благородного поведения, ибо хотя Зенобия была повержена в бою и попала в рабство, но с благодарностью отнеслась к триумфатору, ожидавшему, пока она посреди шествия сможет перевести дух и набраться новых сил. Похвальна также и любезна терпимость, с какой властитель римский позволял пленнице как следует передохнуть: не торопил ее и не требовал, чтобы она шла быстрее, нежели могла. Так мы и не знаем, кто из них более достоин хвалы: Аврелиан или царица, что, возможно, проделывала все это по предварительному с ним уговору, не из трусости и малодушия, а затем, чтобы увеличить его славу и показать всему свету, что готова принять из его рук и малую награду на закате своего блистательного пути; меж тем император терпеливо ждал, пока она медленно одолевает ступеньку за ступенькой, тем более что ее неспешность продлевала время всей церемонии и позволяла почтенной публике и народу налюбоваться ею и даже позавидовать ей в таких прекрасных оковах, ибо она, по слухам, превосходила красотой всех, о ком говорили либо писали. Она была прелестно сложена и высока ростом, отличалась отменной грацией и величием; а лицо ее, с черными, ярко блестевшими глазами, оставалось весьма миловидным. Среди прочих ее чар особо привлекали белоснежные, очень ровные зубы, а также – живой ум, не лишенный скромности, искренности, а когда надо, уместной сдержанности; и сверх того – здравые и красивые речи, которые она вела голосом ясным и чистым: ведь ей до того приходилось самой излагать своим военачальникам, как она намерена вести битву, и часто обращаться к воинам с напутственным словом.

Не сомневаюсь, что в великолепных женских одеяниях она выглядела не хуже, чем в полном боевом облачении, ведь прелесть нежного пола для нас важнее прочего; здесь надобно заметить, что император пожелал вывести Зенобию при своей триумфальной колеснице в ее подлинном женственном обличье, отчего внешность мятежной царицы только выиграла, дав народу вдосталь наглядеться на ее совершенства и красоту; а еще остается добавить, что, пленившись ее великолепием, император решился отведать ее чар, а насладившись ими однажды, продолжал наслаждаться и далее; отсюда выходит, что хотя он и победил ее в одном, зато в другом и он и она одержали равную победу.

Меня только удивляет, почему при всей красоте Зенобии император не сделал ее своей законной наложницей; а еще она могла бы, с его разрешения или благодаря попустительству сената, открыть свое заведение или устроить дом свиданий, как поступила Флора, а тем самым обогатиться, накопив добра и денег работою своего тела и постельными баталиями; в то заведение могли бы захаживать великие мужи Рима, какие бы пожелали: ведь есть же особая услада и удовлетворение в том, чтобы попрать под собою царственность и великолепие – и наслаждаться с прелестной царицей, принцессой либо вельможной дамой. Могу здесь сослаться на путешественников, бывавших в подобных местах и имевших сходные приключения. Именно так Зенобия смогла бы вскоре обогатиться из кошелька великих сих – по примеру Флоры, не принимавшей у себя иных гостей, кроме высокорожденных. Разве не стоило бы ей вести жизнь, полную развлечений, пиров, праздничных кавалькад и почестей, вместо того чтобы погрузиться в ничтожество и нужду, как выпало ей, и зарабатывать на пропитание прядением рядом с женщинами низкого происхождения, пока сенат не сжалился над нею, памятуя о ее славном прошлом, и не даровал ей кое-какое содержание и клочок землицы в собственность (его