Выстрел в водопад - Вадим Леднев

Значит, теперь о ней известно все. По меньшей мере, это неприятно.

— Не переживай, — опять влез в ее мысли Навигатор. Это не повод для беспокойства.

— Я и не переживаю, — сварливо буркнула Майя, — Вернее, переживаю совсем по другому поводу. Не знаю, отчего погибли твои товарищи, но во всяком случае сочувствую! Но мы-то тут причем? Разве мы виноваты в их гибели? А те, которые умерли здесь жуткой смертью? Они чем провинились? И вообще, как ты можешь так спокойно рассуждать о человеческих жизнях? Хотя, по твоему тону, я чувствую, что тебе даже своих не жаль, с которыми общался изо дня в день, имел общие интересы, дела. Что уж тогда говорить о посторонних… Что ты за человек такой? И вообще, человек ли?

Навигатор неожиданно расхохотался, откидывая назад голову.

— Сколько экспрессии, сколько страсти! А ты темпераментная барышня! Рад, что не ошибся!

— Как бы тебе от моего темперамента тошно не стало! — зло огрызнулась Майя.

— Не волнуйся, — продолжая улыбаться, он поднял ладонь, словно загораживаясь от ее агрессии, — единственное мое отличие от тебя, в том, что я больше не имею физической оболочки. Но ведь человек, это не только продуктовый набор из внутренних органов, костей и мышц, на восемьдесят процентов разбавленных водой — в первую очередь это разум. Зато имею множество преимуществ.

Рассуждать об отвлеченных темах Майе совсем не хотелось. Плевать ей на его липовые преимущества, она пришла сюда с определенной целью. Но все же следовало себя сдерживать. Он тут царь и бог. Разозлится — выгонит взашей. И иди тогда солнцем палима.

Стараясь не повышать тон, она спросила то, что уже спрашивала у Аматы:

— Если включить темпоральный маяк, что будет?

Он пожал плечами.

— Через пару часов сигнал примут в Центре. Еще примерно через сутки сюда явится спасательная команда. Время — деньги. Рисковать хронокапсулой такого класса никто не станет.

— Ты его включишь?

— Нет.

— Почему?

Под пристальным взглядом Майи, пилот молча подошел к одному из кресел, движения его были уверенны и явно привычны. Сел, расслабленно откинувшись. Кресло на глазах приняло его тело в себя. Девушка настороженно наблюдала. Что за спектакль? Ему же не нужно никакое кресло. Зачем кресло, если нет тела? Решил показать, что он здесь хозяин? От напряжения сводило скулы.

— Я Навигатор, — закрыв глаза, принялся вещать тот. Проход сквозь турбостратную структуру временных слоев требует большого объема вычислений. Моя задача — непосредственно участвуя в процессе, контролировать систему. Мы работали в обычном режиме, как всегда. Была моя вахта. А потом… потом остался только мой разум.

Он неожиданно открыл глаза и уставился на Майю. От этого взгляда стало не по себе. Пришло давно забытое ощущение — провинившаяся школьница перед директором.

— Ты наверно удивляешься — зачем я тебе это говорю? А вот зачем — любой мыслящий объект стремится функционировать в как можно продолжительном промежутке времени, — он продолжил, не отрываясь глядя на нее, — короче говоря, жить хочется. Всем. И мне в том числе.

— Не понимаю, — не выдержала Майя, — кто тебе мешает? Вот так новости… Живи ты себе хоть триста лет, людей только спаси! В чем проблема-то? Да тебе за спасение людей награда выйдет!

Не обращая внимания на ее задиристый тон, он продолжал добродушно улыбаться.

— Да, кстати, о награде… В случае прибытия спасателей, Амату терминируют. Полностью переформатируют систему. И меня вместе с ней. Попросту говоря — уничтожат.

— Почему?

— Потому.

— Зачем уничтожат?.. Люди же умрут…

— Да подожди ты со своими людьми, заладила, как попугай! — оборвал ее навигатор, тон его стал жестким. Слушай. Объясняю один раз, больше повторять не стану! Человек нужен, чтоб контролировать машину. Машины давно уже стали совершеннее людей. И чтоб очередная продвинутая железяка не вообразила себя Каином и Манфредом, необходим контроль. Однако возникает проблема — как человека к системе не подключай, скорость работы его мозга всегда остается лимитирующей стадией. Ведь быстродействие системы на много порядков выше. Это означает, что из контролера человек превращается в тормоз.

Время принятия решений, например, при движении хронокапсулы через плотную среду, часто не превышает тысячных долей секунды и даже меньше. Спрашивается, как же тогда человек может участвовать в принятии решений, если физические возможности его мозга не позволяют ощутить даже в сто раз больший промежуток времени? Ответ: а, никак! Напрямую — никак. Однако, как всегда существует компромисс — в систему загружается человеческий разум. Верней — его образ. Полный скан. Весь, до последней связи между синапсами какого-нибудь мозжечка. Казалось бы, вот оно решение проблемы — загруженный в память машины разум, остается человеческим, мыслит и действует, как человек, но при этом функционирует со скоростью этой самой машины. Но вот беда — любой компромисс, это неполноценное решение. Компромисс — это лишь меньшее из зол. Так и тут. Считается, что разум, загруженный в систему, остается человеческим не более сорока восьми часов. И если его вовремя не разъединить с машиной, то он начинает ассоциировать себя с ней. А значит, становится потенциально опасным и подлежит уничтожению… вместе с этой самой машиной. Стиранию со всех физических носителей.

Так вот… Сорок восемь часов уже давно прошли. Даже если бы у меня еще оставалось тело, воссоединять его с разумом никто бы уже не стал. А поскольку его нет… из кресла показались его руки, которыми он сокрушенно развел в воздухе, — тут и разговаривать не о чем. Ты, надеюсь, поняла, какой расклад мне предлагаешь? Или я или твои товарищи. И что я должен выбрать?

— И совсем ничего нельзя придумать? — Майя говорила это, а у самой голова закружилась от обрушившейся на нее снежной лавины безнадежности. Как все просто. И как нелепо. Все зря. Зря шла, зря мучилась, зря страдала. Им не выжить…

— Кому им? — поинтересовался из кресла Навигатор. Ты выживешь гарантированно.

Носилки были одни. Две алюминиевые трубы с брезентом. Ими завладели Егор с Борисом. Поскольку носить тела на носилках гораздо сподручней, эта парочка ускакала далеко вперед. За ними вприпрыжку бежал Женька, а сзади отстав на два пролета, сопели Семенов с Ильей. Сперва, они пытались нести Марека, за руки за ноги, но только мешались друг другу. Семенов плюнул и взвалил его на плечи, велев Илье помогать Федору, который с трудом преодолев пару пролетов, сел на ступеньки и больше не мог подняться. Илья кое-как поднял его, подпер плечом, после чего они смогли продолжить спуск.

На первом этаже они встретили возвращающихся Егора с Борисом. Следом пыхтел подгоняющий их Семенов. Глянув на Илью, он бросил:

— Быстрей, быстрей! — после чего вся троица устремилась наверх, а Илья проклиная в душе своего неуклюжего спутника, чуть ли не волоком стащил его ко входу в подвальные помещения. Там он велел ему ползти дальше самостоятельно, а сам устремился следом за товарищами.

Он не побежал боковым проходом, а, стремясь сократить время, бросился через центральный. В результате, поскользнувшись в маслянистой луже от какого-то растворителя, который сам же и разлил здесь пару часов назад, он со всего маху рухнул на ступени, стукнувшись при этом виском. Когда спустя несколько минут он пришел в себя и попытался встать, понял, что не может. На правой ноге, словно выросло еще одно колено, такая там вскочила гематома. Нога не гнулась и вообще никак не чувствовалась.

В это время смерч достиг здания Института.

Сперва Илья почувствовал, как изменилось давление — уши кольнула острая боль, потом в голове стрельнуло. Одно за другим, стали вылетать из рам стекла. Их колкий звон заполнил все пространство вокруг. В помещение ворвался ветер. Его завывание быстро переросло в низкий рев авиационных турбин. Изменился сам воздух. Он словно стал плотнее, наполнившись пылью и песком. По полу покатились пустые бутылки, полетела бумага, тряпки и прочая мелкая дрянь. Затем здание задрожало.

Это было страшно.

Это было не просто страшно, это было ужасно.

Однажды в раннем детстве Илья был у своей тетушки в Казахстане, и там попал в землетрясение. С тех пор в самых страшных снах ему вспоминался эта жуткая дрожь земли, сопровождавшаяся идущим отовсюду гулом.

Чудовищная воронка, которая к тому времени достигла километра в диаметре, все сильнее наползала на институт, заглатывая его, словно анаконда кролика.

Илья, забыв про боль, поднялся, держась за перила. Он не мог решить, что же ему делать? Идти наверх помогать товарищам? Но там ли они? Или же успели спуститься по боковым лестницам? Кроме того, все его существо противилось этому. Хотелось упасть, заползти в какую-нибудь щель. Поглубже. Подальше от этого нестерпимого рева, от, все усиливающихся, воздушных потоков. Сорвавшийся с потолка огромный кусок штукатурки, разорвался, как бомба, сбив его с ног. С отчаянными проклятиями, Илья кубарем скатился в подвал.