Ричард Длинные Руки - принц-регент - Гай Юлий Орловский

Мне эта точка зрения показалась самой реальной, вон как с братом Целлестрином, что сумел в себе отделить святость от греха, так и здесь сами монахи могли, наращивая в себе святость, загонять собственную греховность в подполье, здесь в буквальном смысле.

На подходе к моей келье догнал Бобик, довольный и облизывающийся, у каждого свои радости, а едва переступили порог, он тут же бухнулся на бок прямо посредине комнаты и широко зевнул, а я дополз до койки, рухнул вниз лицом и сказал вяло:

— Все, спать…

В коридоре послышался топот, Бобик зарычал и поднялся на всех четырех. В дверь постучали торопливо, с истерической поспешностью.

— Иду, — ответил я. — Бобик, лежать!..

Бледное лицо Жильберта показалось в дверной щели. Он перехватил мой взгляд, судорожно кивнул.

— Брат паладин…

— Что, — спросил я упавшим голосом, — прорвались?

— Нет, — сказал он быстро, — но говорят, что демонов сейчас нет близко…

— Тогда бежим, — ответил я. — За Сигизмундом послали?

— Рыцарь Света уже там.

— Эх, — сказал я с досадой, — от недосыпа у него будет слабая реакция.

Несколько священников вошли в зал с другой стороны, впереди отец Ромуальд. Он сразу же вскинул руки, затем сложил ладони у груди и забормотал молитву.

Меня подтянули ближе к группе, как я понял, чтоб Ромуальду было легче, я задержал дыхание, готовясь к переносу, но снова даже не тряхнуло, только стены вокруг иные, воздух жаркий, холодок смертельной опасности сразу проник во внутренности.

Сигизмунд с обнаженным мечом в руке уже возле стены, там же отец Велезариус, он даже ухо приложил к стене и прислушивается настолько долго, что я тихохонько подошел к группке, где в окружении священников стоит аббат, сказал самым почтительнейшим тоном:

— Отец Бенедарий, нашего самоотверженного отца Терца стоило бы… реабилитировать.

Кроссбрин воскликнул в негодовании:

— Самоубийцу? Вы понимаете, что говорите?

— А вы? — спросил я. — Он совершил высший подвиг, какой только возможен! Отдал душу свою на вечные муки, только бы уберечь наших братьев от жуткой гибели в когтях этих тварей!..

Приор побагровел, собираясь возразить резко и яростно, но отец Леклерк, воспользовавшись крохотной паузой, бросил на меня беглый взгляд и вставил:

— Отдать жизнь за товарищей — это искупление любой вины. Самопожертвование — высшее для христианина!..

— Самопожертвование, — сказал отец Мальбрах значительно.

— Отдать свою жизнь, — сказал отец Муассак, — дабы жили другие…

Приор зло зыркнул в их сторону, умолк, даже отец Аширвуд, его первый помощник и верный соратник, молчит, а это значит очень многое.

Настоятель слабо пошевелился, все мгновенно умолкли, а он в полной тишине произнес веско:

— Место захоронения отца Терца найти, раскопать, кости перенести в усыпальницу для наших монахов. Отслужить по его душе заупокойную и вознести Господу молитвы о его великом подвиге! Все, приступайте.

Я подивился, как почти половина священников не просто отправилась выполнять его приказ, а помчалась трусцой, ай да аббат, ему бы командовать битвой при Азенкуре, победа была бы у Шарля де Альбре.

Аббат повернулся ко мне, в его взгляде я распознал глубокое сочувствие, хотя не понял причины, но в этот момент по защитной стене прошли некие тени, холод вонзил острые зубы даже в мои кости.

Я напряг все чувства, начал всматриваться с такой интенсивностью, что затрещали виски.

— Отец Велезариус, — прошептал я тихохонько, — их там трое?

Он повернул голову, взглянул на меня с угрюмой настороженностью.

— И вы их видите?

— Смутно…

Он сказал голосом обреченного к смерти человека:

— Значит, совсем близко.

Аббат сказал ровным и до жути бесстрастным голосом:

— Кто бы там ни был… они знают о Маркусе. И тоже готовятся. Только они совершенно не пострадают… в отличие от людского рода. И надеются выйти на поверхность и стать властелинами земли.

Сигизмунд тихохонько вскрикнул, а я сказал так же ровно:

— Понимаю вас, отец Бенедарий.

Он поинтересовался:

— Что именно?

— Почему, — пояснил я, — разрешаете нам спуститься в те запрещенные пещеры.

Сигизмунд смотрел непонимающими глазами, аббат бросил короткий взгляд в его сторону, а мне сказал кротко:

— Что ж… вы понимаете также, что мы поможем… в меру своих сил. К сожалению, наша мощь не простирается дальше территории Храма.

Кроссбрин сказал быстро:

— Вы также понимаете и то, что и так идем на огромный риск, открывая для вас ворота…

— Щелочку, — уточнил я.

Он сказал неохотно:

— Щелочку. Но даже ее опасно…

— Вы же сразу захлопнете ее за нашими спинами, — сказал я зло и бесстрастно. — Чего волноваться? Все ваши надежды на то, что мы перебьем там достаточно тварей, прежде чем они сомнут нас.

Сигизмунд краснел и бледнел, то стыдясь меня, то переживая, а священники отводили взгляды.

Отец Велезариус от стены сказал громко и ясно:

— Демоны слишком близко. И прорвут защиту вот-вот…

Кроссбрин сказал резко:

— Тогда начинаем!.. Медлить нельзя. Они перед прорывом обязательно соберут сюда все силы. Отец Ансельм! Отцы Аширвуд и Леклерк!.. Начинаем немедленно!

Сигизмунд подошел ко мне и стал рядом, лицо бледное, глаза вытаращены, но весь исполнен отваги и жажды погибнуть красиво и за вот это правое дело.

— Сейчас, — прошептал он. — Во славу Господа… Да будет Имя Твое, да будет Царствие Твое…

Священники громко и дружно читали молитву, слова незнакомы, я вообще такую никогда не слышал, что-то в ней от времен первых христиан, те несли в сердцах неистовую веру, что уже при их жизни греховный мир станет праведным, а Царство Небесное построят на земле уже к следующему лету.

Стена меняла цвет от стального до голубого, затем синего, фиолетового, потом пошла в обратную сторону. Я тихонько отошел от Сигизмунда и шепотом поинтересовался у аббата:

— А как узнаете, что возвращаемся?

Священники за его спиной переглянулись, по короткому замешательству я понял, что такая мысль даже не приходит в голову.

Аббат начал прокашливаться, давая себе время для обтекаемого ответа.

— Гуманно, — сказал я после паузы, не дожидаясь, — и вполне в духе наступающих после рыцарства времен. Запланированные потери… Главное — нанести урон противнику побольше в живой силе и… побить у него всю посуду. Ладно, я понял. Только Сигизмунду не рассказывайте.

Отец Мальбрах сказал жалко:

— Брат паладин, мы над этим работаем!..