Медальон - Маргарита Полякова

Однако (к счастью) рисковать мне не пришлось. И писем писать не понадобилось. Шерман сбежал из тюрьмы сам. Как? Представления не имею. Насколько я слышала, сбежать из магически защищенной тюрьмы невозможно в принципе. И все же… норлоку это удалось. Правда, мое положение от этого не прояснилось нисколько. Разумеется, я была рада, что Шерман сбежал. Однако куда он сбежал? Где его искать? И надо ли его искать, или лучше было оставаться на месте? Шерман в свое время просил меня никуда не уезжать. Но вдруг ситуация изменилась? Что же мне делать? Продолжать его ждать? А если норлок так за мной и не вернется? Нет, я даже думать об этом не буду. Сказано сидеть и ждать, значит буду сидеть и ждать. И молиться, чтобы Стивену не пришла в голову какая-нибудь блажь, способная испортить мне жизнь.

Если бы Шерман мог послать Брин хотя бы записку, он это сделал бы. Однако Властитель не предоставил ему такой возможности. Таштен решил, что норлоку с эльфом вообще не стоит высовываться ближайшие несколько дней. В принципе, Шерман понимал разумность его доводов. И даже разделял их. Однако спокойно жить, не зная, что происходит с Брин, норлок был просто не в состоянии. А вдруг Стивен решит куда-нибудь уехать? И что тогда? Как Шерман сможет найти Брин? Ну и потом. Она слишком давно не получала вестей от норлока. Кто знает, что там Брин себе напридумывала? Вдруг она решит, что Шерман от нее опять что-то скрывает?

— Да успокойся ты! Не маячь, — сделал замечание эльф, которому уже надоело наблюдать за мечущимся из угла в угол норлоком. — Что тебе не нравится? Нас вытащили из магической тюрьмы, сбежать из которой невозможно в принципе, спрятали среди отшельников, а через пару дней за нами придет корабль твоего друга. Чего тебе еще не хватает?

— Ты не понимаешь. Я должен встретиться с Брин! — с отчаянием воскликнул Шерман. — Я боюсь, что с ней что-нибудь может случиться.

— И я так понимаю, что возвращаться домой ты планируешь только с ней? — уточнил Лавр.

— Только с ней, — подтвердил норлок.

— Может, это и к лучшему. Не придется искать третьего для обряда, — пожал плечами эльф.

— Для какого обряда? — тут же насторожился Шерман.

— Я не маг. А потому для того, чтобы медальон перенес нас в нужные нам миры, мы должны будем выполнить обряд. На крови. Ой, Шерман, да не смотри на меня таким взглядом! Там крови-то по капле понадобиться! Три представителя трех рас должны смешать кровь, подпитав медальон энергией, — объяснил Лавр. — В принципе, нам сгодиться любой человек. Однако твоя Брин была бы идеальным выходом. Она же владела какое-то время медальоном, хотя и не знала об этом. И медальон в ее руках даже излучал магию. Так что отговаривать тебя я не стану. Хотя и считаю, что глупо рисковать своей головой ради какой-то женщины. Забыл, что тебе Таштен сказал? Топлинг заявил о своей полной лояльности Шурфу. Так что не успеешь ты там появиться, как снова окажешься в тюрьме у некроманта.

— Но избегать Шурфа мы все равно не можем! — вспылил Шерман. — если мы будем держаться от него на расстоянии, как мы достанем медальон?

— А вот об этом нам нужно подумать, — вздохнул эльф. — Очень хорошо подумать. Впрочем… чем нам еще заниматься в скиту отшельников?

— Не напоминай! — поморщился Шерман, с отвращением глядя на собственное рубище. Мешковатая черная ряса с глубоким капюшоном была сшита из какой-то очень грубой материи и делала норлока похожим на пугало. Впрочем, в таком наряде немногим лучше выглядел и эльф.

— Да ладно тебе, это же ненадолго, — ухмыльнулся Лавр. — Мне тоже не нравится этот мешок, но так мы, по крайней мере, не будем выделяться среди отшельников. Не забывай, здесь иногда и светские люди появляются, дабы отмолить грехи в священной обители. Ты же не хочешь, чтобы тебя увидел кто-нибудь ненужный? Или, тем более, узнал? При дворе короля Генриха ты хорошо засветился.

— Да все я понимаю! — раздраженно отмахнулся Шерман. — Но чувствую себя в этом рубище полным идиотом!

— Если тебя это утешит, я чувствую себя примерно так же, — ядовито сообщил Лавр. — Интересно, кстати, а хорошенькие девушки тоже приезжают сюда отмаливать свои грехи? — неожиданно оживился эльф.

— Не смеши меня, — фыркнул Шерман. — До тех пор, пока ты не снимешь с себя этот убогий наряд, ни одна красотка на тебя даже не посмотрит! И вообще я думаю, что те несколько дней, которые мы проведем здесь, поджидая Ялса, будут самыми нудными в нашей жизни!

Шерман оказался прав. Жизнь в скиту действительно была нудной и однообразной. Норлок на пару с эльфом просто измучились, слушая молебны, в которых ничего не понимали, священные истории, которые вызывали у них только смех и раздавая паломникам советы, в которых сами ничего не смыслили. Они еще с трудом перенесли троих мужчин разного возраста, возжелавших отмолить грехи настоящие и будущие, но от появившейся в их келье перезрелой старой девы с преувеличенным мнением о себе едва не сбежали. Поэтому Шерман несколько удивился, когда ближе к ночи на пороге кельи нарисовался Лавр с довольной улыбкой и предложил норлоку пойти послушать ночной молебен.

— Чего ради? — возмутился Шерман. — Я спать хочу.

— Среди прибывших паломников есть прехорошенькая девушка, — с улыбкой мартовского кота сообщил эльф. — Я пригласил ее в келью, дабы всю ночь предаваться… усердным молитвам.

— Угу… а я, как дурак, всю ночь молебен должен слушать, — проворчал норлок.

— Она там не одна. А с парой подруг. Почему бы тебе не зазвать кого-нибудь из них в исповедальню? — хитро предложил Лавр.

— Иди ты! — отмахнулся Шерман.

Келью, правда, он эльфу все-таки уступил. Пусть потешится. В конце концов, Шерман сам такой был, пока Брин не встретил. И тоже наверняка не упустил бы подвернувшегося шанса. Однако осознание этого настроения норлоку нисколько не прибавляло. После ночного молебна он чувствовал себя усталым и разбитым до такой степени, словно путешествовал без отдыха как минимум неделю.

— Как провел время? — встретил его ехидным вопросом сыто улыбающийся эльф.

— Хуже, чем ты, — буркнул Шерман. — Выяснил, почему орден отшельников, к которым мы примкнули, называется Доминиканским.

— И почему же?

— В честь святого Доминика, прославившегося своим образом жизни.

— Красивые послушницы, я так понимаю, в этот образ жизни не входили? — саркастично уточнил Лавр.

— В этот образ жизни даже нормальная еда не входила, — хмыкнул Шерман. — Святой пил только воду, совершенно отказался от мяса и масла, вареные овощи позволял себе лишь по воскресеньям; в остальные дни ел один хлеб, да и то в очень малом количестве. Кроме того, Доминик обрек себя на полное молчание. Впрочем, через какое-то время, даже такой режим показался святому недостаточно строгим, и он увеличил свои постные дни, подвергая себя жесточайшим мучениям. Зимой он спал перед дверью кельи в одной рубахе, связанной из железной проволоки, укрываясь панцирем. Как-то раз, представ с окровавленным лицом перед аббатом, он бросился к его ногам с воплем: «Отец мой, я согрешил тяжко, наложи на меня суровую епитимию». Этот святой юродивый вместе с хлебом позволил себе съесть несколько листьев! Доминик молился, сложив руки в виде креста, прочитывал двенадцать псалмов по восемьдесят раз, прибавляя к ним гимны и литании.