Контракт Султанова - Дино Динаев

Диспансер спал.

За решетками скрывались стальные двери с глазками, как в тюрьме. Заглянув в один, Сорокин увидел прикованного цепью человека.

— Ничего себе!

— Не отвлекайся!

В конце коридора обнаружился лифт с круглыми окнами иллюминаторами и лестница.

— Пойдем пешком, на лифте они нас сразу засекут, — сказал Паша.

— От Кукса вам не уйти, он везде! — глаза Марвина были с блюдца размером.

Ему оказали легкую психологическую поддержку небольшими пинками.

Поднявшись, они угодили в небольшую рекреацию со стоящими фикусом и креслами. Бледно тлело дежурное освещение, но из-за одной из дверей пробивалась ослепительно-белое лезвие люминесцентного света.

— Кабинет там! — выдохнул Марвин.

Его подтолкнули. Стучи!

Санитар постучал так, словно к двери был подвешен динамит.

— Заходите! Я уже все! — раздался голос, который Паша узнал бы из тысячи самых противных голосов земли.

Все планы разом вылетели у него из головы. Он отодвинул скулящего санитара с дороги, распахнул дверь, так что она треснулась о стену, и бросился вперед.

Неизвестно, что он хотел увидеть. Узилище? Но попал в обычный офис. Стол, кресла. Попискивающий принтер у углу плавными балетными па выбрасывает из себя испачканную бумагу. Вон, уже целая пачка накопилась.

Лазарь был один. Издатель сидел за столом, переплетя пальцы, и сумрачно смотрел на вошедших.

— Можете положить разрядник, он у вас все равно разрядился! — проговорил он.

— Да я тебя голыми руками разорву! — пообещал Паша.

— А ты изменился.

— У меня был хороший учитель. Пардон, доктор. Знаешь, я все время думал, что скажу тебе. Даже речь готовил. Теперь я посмотрел на твою рожу, такую речами не проймешь. Хочу спросить. За что?

— Как ты смеешь? — гневно закричал Лазарь. — Рожа моя ему не понравилась!

— Мы можем ее подправить.

— Ага, счас! — Лазарь хлопнул ладонями по столу и позвал. — Кукс! Заходи!

Толкнув их дверью, вошел здоровенный кабан в "косухе".

— Прикажете им на почки печать поставить?

Одного взгляда хватило Паше с Сорокиным, чтобы скоординировать действия. Они подхватили стол Лазаря со сложенными на нем папками, малахитовым прибором и всеми остальными дыроколами и одели его на Кукса.

Хотели одеть. Кукс вдарил кованым сапожищем в надвигаемое громоздкое сооружение, прямо по центру. С нутряным всхлипом стол сломался пополам, больно ударив нападавших по рукам. Паша вообще потерял равновесие и оказался на полу.

Им бы и одного Кукса хватило, но вошли еще двое его подручных и скрутили друзей.

— Теперь и поговорим, — зловеще сказал Лазарь.

— Можно и отложить, — встрял Сорокин. — У вас, наверное, процедуры.

За что и поплатился ударом.

— Процедуры у вас, — поправил Лазарь. — И не прерывайте меня больше, молодой человек. Я хочу сказать несколько теплых слов о вашем друге Павле Султанове, — он с хрустом сдавил пальцы. — Паша, ты спрашивал меня, за что. Отвечу единственно из чувства злорадства. Ты погубил все дело, потому что как писатель ты гавно.

— Не правда ваша! — не удержался Сорокин на свою беду, бить дружки кабана умели.

— Самое что ни на есть, — подтвердил Лазарь уже безвольно обвисшему оппоненту и в полной тиши кабинета стал орать. — Почему Быстрец у тебя не получил ни одной государственной награды? Это нонсенс, Паша. А у него даже юбилейной медальки не было! Так не бывает, Паша! Из-за этого я твою книжку ни одному серьезному специалисту не мог показать. А почему Быстрец всегда все деньги себе хапал? Даже те бабки, которые банки давали как выкуп террористам? Всегда? Из-за этого прикрыли тираж в Штатах! И на фига в боевики вставлять порнуху? Ты маньяк, Паша! А во многих странах это запрещено.

— Маньяки запрещены? — ехидно уточнил Султанов.

— Не бить! Этого не бить! Он живет последние сутки на нашей прекрасной земле, но бить его не рекомендуется.

— Значит, я могу говорить все, что угодно?

— Заклейте ему рот! — Лазарь протянул пластырь.

— Хорошо быть доктором, всегда все под рукой, — успел выпалить Паша до исполнения приказа.

— Всегда остается в памяти последняя фраза, а она у тебя была вполне цивильной, — ухмыльнулся Лазарь. — Ну почему, Паша, ты не мог писать, как все? Дал бы средний уровень, больше от тебя ничего не требовалось. Твоя фантазия тебя погубила! До тебя все были люди как люди. Ты не человек из обоймы. У меня оставалось право на единственный выстрел, и он оказался холостым. Нет, так писать нельзя. Истерик за писательским столом. Учился бы у людей. Вдумчиво пишут, неспешно. Мне Веничка твой черновик показывал. Писал словно пьяный, тарабарщина, куча ошибок, слова все вместе. Неуправляемый словесный понос. Псевдолитературная дизентерия. Так дела не делаются, Паша. Что ты там мычишь? Наверное, хочешь спросить, при чем здесь твои литературные таланты?

Лазарь скрипнул зубами, посмотрел на стену, окна в кабинете не было предусмотрено, потом опять стал сверлить взглядом лицо Султанова, словно не мог от него оторваться, настолько сильная его душила злоба.

— Да потому что, Паша, твои книжки, это моя прямая дорожка к банку Матросова! А ты своей кичливой непохожестью (смотрите, сколько во мне дерьма!) все испортил!

Когда десять лет назад генерал Дивулин нашел сокровища Матросова, он хотел честно передать деньги государству. И обнаружил парадоксальную вещь, государства в его обычном понимании не существовало. Зато обнаружилась куча людей, олигархов, генералов и даже министров, взалкавших наложить на денежки шаловливую ручку.

Безропотно отдавать банк Матросова этой зарвавшейся своре не хотелось. У генерала оставалось в запасе всего несколько часов, чтобы что-то предпринять. Вот он и сыграл с ворюгами игру под названием "Так не доставайся ты никому!"

Банк Матросова не верное словосочетание. Деньги Матросов хранил на десятках депозитов во многих банках практически на всех континентах. Деньгами мог завладеть любой, имевший коды доступа и пароли. Любой гад.

Этого генерал допустить не мог. И положиться ни на кого не мог. Его анонимно предупредили, что "заказали" его коллегам.

Их было четверо. Четверо друзей. Они не были с первого класса вместе, как в кино. Мышковецкий вообще пришел в восьмом. Но по духу это были друзья.

Генерал не стал посвящать в свои скорбные дела только Громова. Пожалел. Не хотел еще одной смерти. Своей решил обойтись.

Мышка был программист от бога. Самоучка, но какой. Не от мира сего, неряшливый, некрасивый, он мог делать с компьютером все. Вот это был секс. Они любили друг друга взаимно.