Русский фантастический, 2015 № 01. Черновики мира [Антология] - Владимир Яценко

Эрика почувствовала, что краснеет — густо-малиново, неровными пятнами, как умела краснеть только она. Кошмар ее школьных лет.

Какой из нее диагност?

— Нет, — улыбнулся Керн. — Вы не знаете, что с ним случилось? Засыпало в пещерах. Каким-то образом Йохан Фетч откололся от группы и очутился один в опасном месте. Когда спасатели вытаскивали из-под завала — а у него рука застряла в камнях, боль, видимо, была сильная — сопротивлялся, как мог, и просил его не трогать. Дневного света боялся первое время.

— Господин Фетч не помнит, кто он и что.

Психолог кивнул:

— Ретроградная амнезия. Забыл все, что с ним происходило до того злополучного спуска. Жену не узнавал. Потом память восстановилась — фрагментарно, очень узкими фрагментами. В основном то, что касается предыдущих экспедиций. Видно, хобби было для него важнее, чем профессия и семья, но это как раз не редкость. Такая вот история. Его бывшая до сих пор сюда звонит, хотя они два года как в разводе.

Эрика зажмурилась и представила себе Йохана Фетча — большого и сутулого, с фонариком в руке бредущего по длинному темному коридору. Узким лучом он водит по стенам, выхватывая из гуталиновой черноты красноватые плиты, с тонкими, как птичьи лапы, рисунками, и каменные сосульки сталактитов, и глубокие щели, и белесые лишайники, и гладкие холодные выступы, маслянистые от пещерной влаги. Вспыхивают причудливые кристаллы, складываются в узоры и соцветия и снова распадаются на отдельные яркие точки. Письма. Фотографии в семейном альбоме. Стихи. Наспех снятое, записанное, сохраненное. Они текут и меняются, как Млечный Путь, как вечно горящие звезды… Там, куда падает луч фонаря, на доли секунды становится светло, но свет умирает быстрее, чем успеваешь хоть что-то разглядеть, и все опять пожирает тьма. Вездесущий мрак забвения, которому нечего противопоставить.

Человек и фрагменты его памяти.

Сначала вернулись левая рука и затылок — горячие, полные боли. Вывернутое запястье слегка пульсировало, а затылок глухо, натужно гудел. Йохан попытался повернуть голову — но шеи словно не было вовсе, или она настолько сильно затекла, что ощущалась инородным телом. Затем вернулся слух, а вместе с ним — серебряный шепот воды, не вкрадчивый и не мелодичный, каким обыкновенно бывает журчание подземных потоков. В нем чудилось что-то ядовитое, в этом звуке, как будто десятки вертких меднокожих змеек, извиваясь и шипя, прокладывали себе путь по горячему песку. Потом Йохан открыл глаза и увидел вокруг себя райский уголок.

Глубокий кварцевый свод — синий, как небо, только не ясный, не воздушный, а мутный и как будто облачный. Лужайка, поросшая разноцветными анемонами… Бабочки над цветами. Они бархатистые, словно плюшевые, во всяком случае на вид. Повсюду разбросанные глыбы песчаника и кварца напоминают альпийские горки. Откуда-то сверху, сквозь камни, сочится золотой солнечный свет — настоящий или такой же иллюзорный, как все остальное, Бог его знает. Йохан различает каждую травинку — крепкие, чуть синеватые стебли, непонятно каким колдовством выросшие в полумраке, на голых камнях и сами окаменевшие у корней, — и каждый прозрачный лепесток, голубой или фиолетовый, с искристыми прожилками — чуть более плотный, чем полагается быть обыкновенному лепестку цветка.

Вот бабочка села на плечо — тяжелая, как булыжник. От ее веса опять свело руку — от кисти до предплечья. Йохан хотел прогнать насекомое, но не сумел пошевелить даже мизинцем. Сонное оцепенение навалилось и сковало его от макушки до пят. Даже боль утратила остроту, сделалась унылой и тянущей. Он чувствовал, что лежит в неудобной позе, согнутый и перекрученный, и с каждой секундой теряет силы, — но ничего не мог поделать.

«Надо вспомнить… вспомнить… — говорил он себе, — ведь остался же кто-то там, наверху, ради кого стоило бы выкарабкаться, оттаять, жить дальше… Элла?» Йохан старался вызвать в памяти образ жены — цыплячья шея в грубом воротнике, неправильно, в спешке застегнутые пуговицы, отчего халатик перекосился. Острые пальцы комкают на спине его рубашку. «Что, так и уедешь? В такое время — не будешь рядом?» — «Ну и что, при чем тут я?» Он не испытывал к ней жалости. Вообще ничего не испытывал. Действительно, при чем тут он? Кто ему эта женщина? Кто он ей? Он себя самого не способен пожалеть, тем более — другого.

Пустота, в какие одежки ее ни ряди, все равно остается пустотой. Хорошо, если внутри обнаружится хотя бы проводок. Тот, который приводит в движение все остальное. Йохан заглянул внутрь себя — и понял, что проиграл. Никакого проводка. Последняя куколка оказалась полой.

Каменная глыба в паре шагов от него оплывала огромной свечой, и что-то странное на ней прорисовывалось, что-то, смутно напоминавшее человеческое лицо. Большой, смело очерченный нос, переносица почти без перегиба — от самых бровей, высокие скулы, нижняя губа — пухлая, а верхняя — вялая, изжеванная. Такой рот выдает слабость. Скошенный подбородок — как у неандертальца. Йохану неприятно смотреть, его тошнит, он ненавидит это лицо, но черты постепенно выкристаллизовываются, проступают все четче и четче. Камень — это по сути своей зеркало, только очень медленное, очень тягучее. Отражаешься в нем не сразу, а сперва краешком, фрагментом души. Тайным желанием, какой-нибудь глупостью — обрывком детства, пустой беседой, кадром из фильма, который посмотрел полгода назад, любимой ручкой, потерянной в шестом классе, первой пещерой, запахом лекарств и мочи, ужином в кемпинге вместе с друзьями.

Под каменной головой начали проявляться могучие плечи, грудь, живот, округлые колени… Грубый слепок с человека.

Йохан с трудом понимал, где он, а где — отражение, так: размылась, растянулась влажной пленкой по камням его собственная личность. На какую-то долю секунды вспыхнуло желание жить, настолько острое, что он застонал в давящем своем полусне, и ему почудилось, что истукан напротив — застонал тоже. Вспыхнуло и перегорело, как лампочка. Йохан остался в темноте.

— Черт знает что такое! — возмущался Хайко Керн за закрытой дверью. — Просто черт знает что!

Эрика остановилась и прислушалась. Она не понимала, с кем говорит психолог, но второго голоса не было слышно, так что, похоже, разговор велся по телефону.

— Вообще-то, дело полиции устанавливать его личность. Но ерунда какая-то. Форменная ерунда. Что? Да, фотографии я видел, конечно. У него брата-близнеца не было? Нет? Странно, очень странно.