Последний Катон - Матильде Асенси

Сначала я почувствовала только лёгкое прикосновение к щиколотке и не обратила на него внимания. Потом прикосновение превратилось в руку, которая с силой схватила меня и, пользуясь моей ногой, как опорой, начала карабкаться вверх к моему лицу. У меня не возникло никаких сомнений в том, что это Фараг, потому что капитан никогда не решился бы так ко мне прикоснуться и, кроме того, когда я его видела в последний раз, он был передо мной, а не за моей спиной. Так что, хоть ситуация была и плачевной, в ней было и что-то, что поддержало во мне надежду и помогло не потерять головы… хотя, пожалуй, что-то всё-таки потерялось, потому что, когда закончились ноги, вместо ладони появилась вся рука, обнявшая меня за талию, а потом и тело, прижавшееся к моему и продолжающее подниматься вдоль моего бока. Должна признаться, что, хотя я чуть не обезумела от порывов ледяного и раскалённого воздуха и ужасных уколов крупного града, то долгое мгновение, которое потребовалось Фарагу, чтобы добраться до моего лица, было одним из самых волнующих в моей жизни. И самое удивительное то, что все эти новые ощущения, из-за которых я должна была бы чувствовать себя не просто виноватой, а жутко виноватой, делали меня свободным и счастливым человеком, словно я наконец отправилась в долго откладываемое путешествие. Меня не волновало даже то, что за эти чувства придётся отвечать перед Богом, как будто я была уверена, что Он всё одобряет.

Когда Фараг приблизился к моему лицу, он прижал губы к моему уху и произнес какие-то бессвязные звуки, которые я не смогла разобрать. Он повторил их ещё и ещё раз, пока, с изрядной долей воображения соединив в целое фрагменты его слов, я смогла разобрать слова «Зефир» и «Данте». Я принялась думать о Зефире, восточном ветре, разбрасывающем цветы в сопровождении своей возлюбленной, юной Хлориды; Зефире, восхваляемом в великих поэмах древности за то, что он дует, будто лёгкий, нежный ветерок, прилетающий весной, — звучит пошловато, но я это где-то вычитала, по-моему, у Плиния; Зефире, закатном ветре, ветре заходящего солнца, подходящего к концу дня, кончающейся зимы… Конец. Может быть, именно это пытался сказать мне Фараг. Конец этого кошмара, выход. Зефир — это выход. Но как к нему добраться? Если я и пальцем не могу пошевелить! А кроме того, где находится ботрос Зефира? Я совершенно потеряла ориентацию. И тут я вспомнила:

«Когда вы здесь меж нами не лежите,То, чтобы путь туда найти верней,Кнаружи правое плечо держите».

Дантов терцет! Вот что хотел сказать мне Фараг: чтобы я вспомнила слова Данте! Я напрягла память, чтобы припомнить то, что сегодня утром мы читали в самолёте:

Я двинулся; и вождь мой, в тишине,Свободными местами шёл под кручей,Как вдоль бойниц проходят по стене.

Нужно добраться до стены! А потом, прижавшись к скале, всё время продвигаться вправо, пока не дойдём до Зефира, мягкого тёплого ветра, который спасёт нас от урагана и ледяных пуль и который, возможно, откроет нам выход.

С величайшим усилием я схватилась за руку Фарага и сжала её, чтобы он знал, что я поняла, и, сама не знаю как, помогая друг дружке, мы медленно поползли вперёд, словно придавленные башмаком змеи, всё ещё плача и судорожно открывая рты, пытаясь захватить воздух, которым было так трудно дышать. У нас ушло много времени, чтобы добраться до стены, и нам пришлось уклоняться от вырывавшихся из ботросов яростных тифонов и ползти зигзагом в поисках участков относительного затишья, где двигаться было чуть проще. Не раз мне казалось, что у нас ничего не выйдет, что все наши усилия напрасны, но наконец мы привалились к скале, и я поняла, что шанс у нас есть. Теперь меня беспокоил только Глаузер-Рёйст. Если нам удастся встать и, как писал Данте, пристать к скале, как к крепостной стене, возможно, мы сможем его разглядеть по включенному фонарю.

Но подняться с земли было не так-то просто. Как начинающим ходить детям, хватающимся за мебель, чтобы встать на ноги, нам пришлось впиваться пальцами в самые невероятные щёлочки, чтобы из пресмыкающихся стать двуногими, и то с большими проблемами. Однако флорентийский поэт умело оставил нужные подсказки, потому что, как только нам удалось прилепиться к стене, сила ветров перестала вжимать нас в землю, и дышать стало легче. Не то чтобы здесь было затишье, вовсе нет, но ботросы были расположены таким образом, что потоки воздуха друг друга нейтрализовывали, оставляя крохотные уголки, отмеченные кольцами для факелов, где ветра было чуть поменьше.

Но если двигаться и дышать было просто тяжело, открыть глаза было мучением, потому что за считанные секунды они пересыхали и кололи, словно были набиты булавками. И хотя слёзы лились литрами, даже веки отказывались скользить по пересохшей роговице. Но нам нужно было во что бы то ни стало найти Глаузер-Рёйста, так что я набралась храбрости и, не обращая внимания на боль, открыла глаза и не успокоилась до тех пор, пока не увидела его на другом конце пещеры, между Фраскием и Апарктием, где он прижался к стене, словно тень, повернув голову в сторону и закрыв глаза. Звать его было бесполезно, потому что он бы нас не услышал, так что нам оставалось только дойти до него. Так как мы стояли между Эвронотом и Нотом, мы пошли к северу, к Борею, следуя указаниям Данте идти всё время вправо. К сожалению, капитан, который, наверное, забыл подсказки из «Божественной комедии» и вместо того, чтобы идти к Зефиру в том же направлении, что и мы, он приближался к нам, ложась на пол каждый раз перед тем, как пройти перед одним из ветров, чтобы потоком воздуха его не швырнуло прямо на саркофаг.

Я была обессилена. Если бы не рука Фарага, я, наверное, никогда бы оттуда не выбралась; и эта усталость, из-за которой меня тянуло остаться на земле каждый раз после того, как нам приходилось ложиться, чтобы проползти перед ботросом, всё более и более давила на меня с каждым метром, на который мы продвигались.

Наконец мы сошлись с капитаном на уровне Геллеспонтия и вместо приветствия все втроём сжали руки в крепком взволнованном пожатии, более красноречивом, чем любые слова. Проблема возникла, когда Фараг захотел идти дальше в сторону Зефира. Как невероятно это ни звучит, Глаузер-Рёйст наотрез отказался возвращаться назад, упрямо преграждая нам путь своим телом. Я видела, как Фараг придвинулся к уху капитана и изо всех сил что-то ему закричал, но тот всё равно отрицательно качал головой и показывал пальцем в обратном направлении. Фараг снова и снова старался его убедить, но Кремень, как истинный Кремень, всё равно не соглашался и толкал Фарага ко мне, а я была последней, и Апелиот гудел меньше чем в полуметре от моих ног.

Переубедить его не удалось. Как мы ни кричали, ни жестикулировали и ни пытались идти вправо, капитан упрямо противился, в конце концов вынудив нас подчиниться. Мне даже в голову не приходило, какие ужасы могли случиться с нами, если мы не последуем словам Данте, но, начиная обратный путь в сторону Эвронота, я решила не думать об этом. Когда мы с Фарагом переглядывались, на наших лицах было написано отчаяние. Капитан ошибался, но как сделать так, чтобы он сам это понял?

На то, чтобы пройти пять ветров, отделявших нас от Зефира, у нас ушло приблизительно полчаса, и я устала до такой крайности, что уже мечтала о том, чтобы в конце испытания, если, конечно, мы угадали с решением, ставрофилахи усыпили нас сладким сном с помощью того облака беловатого дыма, который они использовали в равеннском лабиринте. Меня бесило, что я так устаю, и я с завистью думала о физической мощи капитана и выносливости Фарага. Когда всё это закончится, мне нужно будет сделать ещё одну вещь: немножко заняться спортом. Нечего было прикрываться особенностями пола и говорить, что женщины слабее мужчин (русская крестьянка никогда не будет слабее китайского канцеляриста); в этой усталости была виновата только я и та сидячая жизнь, которую я вела.

Наконец мы достигли уголка затишья между Липсом и Зефиром. Я с облегчением вздохнула, изобразила на лице улыбку, и, поскольку я шла первой, мне пришлось подойти к логову ветра, который теоретически должен был быть мягким и тёплым, как весенний день. Я очень медленно поднесла к отверстию правую руку, боясь, что она тут же отлетит в сторону, и моё сердце запрыгало от радости, когда я увидела, что, хотя Зефир и был посильнее, чем пишут поэты, его напор был ничем по сравнению с яростью его одиннадцати братьев. Он не обжигал и не холодил, не плевался инеем и градом, и моя протянутая рука плавала в его струях, словно я высунула её из окошка едущей машины. Мы нашли выход!

Зефир затянул меня в середину и спас мне жизнь. Я пролезла в узкий ботрос и, когда смогла спокойно вдохнуть тихий чистый воздух, наполнивший мои лёгкие, как благовония, мешком упала на пол. По правде говоря, я бы тут и осталась, чтобы больше не двигаться, но мне нужно было ползти дальше, чтобы Фараг с капитаном могли пролезть вслед за мной. Я поняла, что они уже здесь, когда услышала сердитые крики Фарага, обращённые к Глаузер-Рёйсту.