Жизнь и судьба прапорщика русской армии - Александр Витальевич Лоза

уходил по пустынной мостовой Знаменки в темноту. Никто не провожал их – этих юношей идущих защищать свою Россию, идущих на смерть…

Только редкие обитатели соседних домов, с опаской и любопытством выглядывающие из-за штор, смотрели им вслед…

Следующие шесть суток прошли для прапорщика Николая Игнатьевича Лозы как в тумане… Весь день 26 октября у Арбатских и у Никитских ворот вспыхивали винтовочные выстрелы и рокотали пулеметы. Группа прапорщика Лозы, по указанию полковника Трескина, в течение дня перебрасывалась из одного места боев на другое. Сначала они отбивали атаки красногвардейцев у Зачатьевского монастыря, затем недалеко от Кривоколенного переулка.

В середине дня прапорщик Н. И. Лоза и его отряд пересекли Сретенский бульвар. Николай увидел огромный дом страхового общества «Россия», выходивший сразу на четыре стороны – на Юшков, Фролов, Милютинский переулки и на Сретенский бульвар.

Николай Лоза невольно залюбовался этим красивейшим зданием. Кто-то из сослуживцев говорил ему, что это величественное пятиэтажное здание – первый в городе жилой дом с лифтом, газом, электричеством и чугунными батареями отопления. Сейчас этот огромный дом стоял темный, словно покинутый…

Ближе к вечеру «красногвардейцы», как называли себя сторонники большевиков и Советов, были выбиты из домов у Тверского бульвара и с Манежной площади.

Прапорщик Н. И. Лоза с группой юнкеров, с приданными им в помощь гимназистами, вооруженными винтовками и револьверами, добрался туда и осмотрел место боя… Дым, чад и гарь висели в воздухе. Со звоном лопались стекла в оконных переплетах горевших домов, вспыхивали электропровода, где-то сочилась вода из пробитых пулями и осколками водопроводных труб…

«Ведь горит Москва! – пронеслось в голове Николая. – Можно ли было подумать еще полгода назад, да даже месяц назад, что я сам буду участвовать в этом?»

«Горит наша Москва! – мысль внезапно застопорилась. – А может уже не наша?»

И снова мысль: «Москва горела, когда ее взяли поляки, горела Москва, когда в нее пришли французы с Наполеоном в 1812 году – горела, когда в ней были враги. А сейчас?»

И новая тревожная мысль: «Сможем ли мы, горстка добровольцев, три-пять тысяч человек – офицеров, юнкеров, кадет и студентов, противостоять этим поденщикам, подмастерьям, грузчикам, рабочим, солдатам, которым и счета нет?»

Эти откровенные, лезущие в голову помимо его воли мысли тревожили и раздражали Николая. Он посмотрел на своих юнкеров. На вид это были юноши шестнадцати-семнадцати лет, безусые, в серых шинелях и фуражках. У всех за спинами длинные пехотные винтовки. Они глядели на него, фронтовика, с явным уважением и надеждой.

«Они завидуют мне, фронтовику, по-хорошему. Они рвутся воевать за Россию. Но сейчас, они ведь тоже воюют за Россию! За свою Россию! Правда, эта война не похожа на фронт», – понимал Лоза.

– Господин прапорщик! – неожиданно раздался возглас одного из юнкеров.

Они зашли за угол дома. То, что Николай увидел, поразило его…

Ему, воевавшему на Турецком фронте, много раз приходилось видеть на войне окровавленные, распростершиеся тела солдат, и турецких, и своих русских… Но на брусчатке в центре Москвы пробитые пулями лежали гражданские люди…

«Боже, это же все наши – русские люди, москвичи», – с ужасом пронеслось в голове Николая Лозы.

Писатель Д. Абрамов так описывал эти кровавые братоубийственные события конца октября 1917 года в Москве: «…На мостовой, словно внезапно схваченные капканом, посеченные осколками, подтекшие кровью, упали и замерли гражданские… Ничком упал и застыл усатый мастеровой с сумкой слесарных инструментов. На бок завалилась и вытянула правую руку кухарка с хозяйственными корзинами. А вон там – мальчик гимназист, рядом с ним молоденький дьячок с большим наперстным крестом, зажатым в руке. Далее сестра милосердия в белом платочке, какая-то женщина с иконкой. А вот лежат и нынешние враги. Среди них несколько солдат в серых шинелях, рабочие в полушубках и телогрейках…»

Прапорщик Лоза подал команду. Усталые, измученные юнкера и добровольцы по двое стали поднимать с брусчатки убитых и укладывать вдоль стенки дома…

Глядя на своих неопытных, по-настоящему необстрелянных мальчишек-юнкеров, Николай Лоза с грустью вспомнил свою нелегкую военную юность…

Стало темнеть. Снег кружился крупными хлопьями, занося обледенелые трамвайные рельсы, улицы и переулки Москвы. Заканчивался этот длинный наполненный болью и кровью день 26 октября 1917 года, но бои в Москве не затихали. То там, то здесь слышалась винтовочная перестрелка…

Поздним вечером его группа вернулась в Александровское училище, где им удалось поесть – чай, сухари, по стопке спирта. Смертельно уставшие, добровольцы расположились на полу, медленно приходя в себя после тяжелого изнурительного дня.

Невеселые мысли не покидали прапорщика Лозу. Эти сутки беспрерывного боя, грохота, нехватки патронов и нехватки бинтов… прокручивались у него в мозгу. Он поймал себя на мысли, что на Москву надвинулся какой-то мутный поток, превращающийся в настоящий Потоп, в котором может захлебнуться и Москва, и вся Россия…

На следующее утро 27 октября солдаты 193-го полка покинули Кремль, гарнизон последнего ослаб, а ушедшие перед этим юнкера снова окружили Кремль.

Участник тех событий капитан П. И. Мыльников вспоминал: «…Одному офицеру, хорошо знавшему все потайные входы и выходы Кремля, был дан взвод юнкеров с заданием проникнуть в Кремль и открыть все ворота. Через секретный вход из Александровского сада этот взвод вошел в Кремль. Без выстрела разоружил часовых и открыл Боровицкие ворота; затем были открыты Никольские…»

Солдаты 56-го полка оказались в Кремле один на один перед вооруженной силой юнкеров, и командир роты 6-й школы прапорщиков потребовал от солдат 56-го полка сдачи оружия. Солдаты стали разоружаться. Были сданы винтовки и 40 пулеметов. После этого в Кремль вошли две роты юнкеров.

В советских изданиях и в советском кинофильме «Сердце России» красочно рассказывалось и показывался расстрел юнкерами из пулеметов безоружных солдат. В Москве на одном из зданий в Кремле даже установлена мемориальная доска в память о солдатах – жертвах расстрела, якобы учиненного юнкерами. Это очередной миф советской власти.

В 90-х годах прошлого века на страницах «Московского журнала» были опубликованы воспоминания русского историка В. С. Арсеньева, бывшего непосредственным участником тех событий, юнкером Александровского военного училища. Он вспоминал, что когда юнкера заняли Кремль, солдат 56-го полка стали выводить из казарм во двор. Здесь юнкера их строили в шеренги и обыскивали. В это время… с чердака было произведено несколько выстрелов по людям во дворе. Юнкера открыли ответный огонь из винтовок. Во время этой внезапно вспыхнувшей перестрелки пострадали не только солдаты, но и кто-то из юнкеров.

Специального массового расстрела, по свидетельству В. С. Арьсеньева, не было.

Командующий Московским военным округом полковник К. И. Рябцев стремился решить возникшее столкновение с большевиками мирно. Он не вызывал