Джон Р. Р. Толкин. Биография - Хамфри Карпентер

этой вселенной заслуживает пристального внимания, не важно, будут эти эссе опубликованы или нет. Co–творение сделалось достаточно благодарным занятием само по себе, не имеющим отношения к желанию увидеть свое произведение напечатанным.

Иногда Толкин подолгу просиживал за столом; но в другие дни он вскоре принимался раскладывать пасьянс и переставал даже делать вид, что работает. А потом — сытный обед в «Мирамаре», запитый доброй толикой вина, и что с того, если ему не хотелось после этого браться за работу? Ждали книгу — пусть еще подождут. Ему спешить некуда!

Однако в другие дни он отчаивался, видя, что время утекает, как вода, а книга все еще не окончена. А в конце 1971 года борнмутской жизни внезапно пришел конец. Эдит, которой тогда было восемьдесят два года, в середине ноября заболела острым холециститом. Ее увезли в больницу, и в ночь на понедельник, 29 ноября, через несколько дней тяжелой болезни, она скончалась.

Глава 3

МЕРТОН–СТРИТ

После того как Толкин немного оправился от первого потрясения, вызванного смертью Эдит, для него не могло идти и речи о том, чтобы остаться в Борнмуте. Естественно, он намеревался вернуться в Оксфорд, но поначалу было не очень понятно, как это устроить. Но тут Мертон–Колледж предложил ему поселиться в здании колледжа на Мертон–Стрит в качестве почетного члена колледжа. Толкину предоставили несколько комнат, а заботиться о нем назначили скаута и его жену. Это была редкая честь и идеальный выход из положения. Толкин принял предложение с большим энтузиазмом и, прожив несколько недель у родных, в начале марта 1972 года перебрался в дом 21 по Мертон–Стрит. В процессе переезда он, как обычно, успел подружиться с тремя грузчиками, перевозившими вещи, и приехал с ними из Борнмута в Оксфорд в их же фургоне.

Квартира на Мертон–Стрит состояла из просторной гостиной, спальни и ванной. В цокольном этаже жили Чарли Карр, скаут из колледжа, назначенный прислуживать Толкину, и его жена. Карры были очень добры к Толкину. Они не только подавали ему завтрак в комнаты, что входило в их официальные обязанности, но и готовили ему обед и ужин, если Толкин плохо себя чувствовал или ему просто не хотелось обедать в колледже. В принципе, вместо того чтобы столоваться в Мертоне, можно было еще сходить в соседнюю гостиницу «Восточные ворота», которая сильно изменилась с тех пор, как он обедал там в тридцатые годы с Льюисом, и перестала быть дешевой; однако теперь Толкин был богат и мог позволить себе пировать там сколько угодно. Тем не менее он часто ходил есть в колледж. Ему там полагались бесплатные ланчи и ужины, и в профессорской ему всегда были рады.

Так что в целом образ жизни Толкина в 1972—1973 годах был ему вполне по вкусу. Смерть Эдит явилась для него ужасным потрясением, и теперь он остался практически совсем один; зато он обрел такую свободу, какой не видел с незапамятных времен, и мог позволить себе жить так, как ему заблагорассудится. Как Борнмут стал в определенном смысле наградой Эдит за все, что ей пришлось вынести в первые годы брака, так и для Толкина это почти холостяцкое существование на Мертон–Стрит стало словно наградой за терпение, проявленное в Борнмуте.

О том, чтобы сидеть сложа руки, не могло быть и речи. Толкин часто бывал в деревне близ Оксфорда, где жил Кристофер со своей второй женой Бэйли, и, в компании их детей, Адама и Рэйчел, забыв о простреле, бегал по газону, играя в какую–нибудь игру, или закидывал спичечный коробок на высокое дерево и сбивал его оттуда камнями, забавляя малышей. Отдохнул в Сидмуте с Присциллой и внуком Саймоном. Навестил у старого друга по ЧКБО Кристофера Уайзмена. Провел несколько недель у Джона в его приходе в Стоук–он–Тренте и вместе с Джоном съездил в гости к своему брату Хилари, по–прежнему жившему на ферме в Ившеме.

Рональд и Хилари теперь походили друг на друга даже больше, чем в юности. Сливовые деревья за окном, с которых Хилари терпеливо собирал урожай более сорока лет, теперь состарились и почти не плодоносили. По–хорошему, следовало бы их вырубить и насадить на этом месте молодые саженцы. Но Хилари был уже староват, чтобы возиться с таким делом, и потому старые сливы мирно доживали свой век. Престарелые братья смотрели по телевизору крикет и теннис и пили виски.

Эти два года жизни Толкина были счастливыми еще и потому, что его осыпали почестями. Он получал множество приглашений посетить американские университеты и получить почетные докторские степени, однако чувствовал, что путешествие в Америку окажется для него слишком тяжелым. Однако и в своем отечестве его не обходили наградами. В июне 1973–го Толкин посетил Эдинбург, где ему присвоили очередную почетную степень; и он был несказанно тронут, когда весной предыдущего года его пригласили в Букингемский дворец и сама королева вручила ему орден Британской империи второй степени. Но возможно, дороже всего его сердцу была почетная степень доктора литературы, которую он получил в июне 1972 года от своего родного Оксфордского университета. Коллеги особо подчеркнули, что почетная степень присваивается ему не за «Властелина Колец», а за вклад в филологию. Тем не менее на церемонии получения степени речь официального оратора (обязанности которого исполнял старый друг Толкина Колин Харди) была пересыпана упоминаниями о хрониках Средиземья, и в конце речи оратор выразил надежду, что, «поскольку дорога бежит все вперед и деревья одеваются листвой, Толкин наконец–то добудет из своих запасов «Сильмариллион» и новые ученые труды».

Что же до «Сильмариллиона», месяцы шли за месяцами, а дело не двигалось. Сперва Толкину пришлось потратить немало времени на то, чтобы разобрать книги и бумаги после переезда из Борнмута; а взявшись наконец за работу, он снова увяз в технических проблемах. Толкин еще несколько лет назад решил, что, буде он умрет, не закончив своего труда, его подготовит к публикации Кристофер (который, разумеется, был посвящен во все связанное со Средиземьем). Они с Кристофером часто обсуждали книгу и обдумывали многочисленные проблемы, которые еще предстояло разрешить; но далеко не продвинулись.

Толкин почти наверняка не рассчитывал, что умрет так скоро. Он говорил своей бывшей ученице, Мари Салю, что его предки все были долгожителями, и полагал, что у него впереди еще немало лет. Но в конце 1972–го раздались первые предупреждающие звоночки. Толкин начал сильно страдать от несварения желудка, и, хотя рентген не выявил ничего более устрашающего, чем диспепсия, Толкина все же посадили на диету и строго–настрого запретили пить вино. И, невзирая на то, что его работа по–прежнему оставалась неоконченной, похоже было, что ему не улыбается перспектива прожить еще много лет на Мертон–Стрит.