Много шума из никогда - Арсений Миронов

— Ладно, договорились, — сказал я успокаивающим тоном, пытаясь перехватить взгляд кого-нибудь из слуг. Славке пора отдохнуть…

Но Бисер был уже в противоположном углу — выдернув из мешка один из запасных халатов Леванида, поспешно накинул на плечи. Ярко-розовое, богато расшитое одеяние торгаша-южанина неожиданно пришлось моему «новому русскому» весьма к лицу. Нашарив в ворохе острого железа какой-то кинжал, Мстислав поспешно отрезал подол халата, превратив платье в злобную пародию на свободный пиджак середины 90-х годов. Закатав узкие рукава и вальяжно распахнув полы, Бисер вразвалку прошелся передо мной взад-вперед и томно спросил, как мне нравится его новый бордовый пиджак.

— Ты пойми, братан: я не могу идти на дело без крутого прикида. Я не лох какой-нибудь! Ну ладно, пора на разборку с Рогволодом.

И откуда взялась эдакая ловкость? — я не успел перехватить его. Издав воинственный хрип, Бисер соскользнул с лесенки как молодой лев — внизу глухо выругался невзначай задетый катафракт, взвизгнула ущипнутая славянка, носившая ведрами воду в княжескую баньку… И тут же стихли гулкие шаги: через пару секунд алый пиджак мелькнул мимо камнеметов… Я зажал глаза рукой, чтобы не видеть, как яркая точка ломанулась через оборонительный вал под самые стены Опорья, под стрелы и камни осажденных…

Я просто сумасшедший! Как позволил ему уйти?! Это безумие: по счастливому случаю встретить в этом аду старого друга и — тут же потерять его… Глупо, по пьянке отправить на смерть! Рядом со мной скрипнул стульчик — это Саул вскочил с места и тоже бросился к краю мансарды. Я открыл глаза и не поверил себе: тяжкие врата Опорья медленно приоткрылись, чтобы впустить человека в огненном куцем халате! Фигурка человечка юркнула в щель между створками, и ворота вновь захлопнулись.

Потом время остановилось. Мы с Саулом боялись переглянуться — время постепенно тронулось, но во внешнем виде крепости ничего не изменилось. По-прежнему били по стенам мои камнеметы, лениво отстреливались опорьевские лучники… Однако мы знали, что Мстислав уже внутри. Прошло всего десять минут, но я словно постарел на полгода, неотрывно вглядываясь в колкий рисунок бойниц и с тошнотворным замиранием сердца ожидая, не полетит ли со стены вниз обезглавленное тело в идиотском красном кафтане…

Я не понял поначалу, что за светлое пятно возникло на верхней кромке надвратной башни. Узкий кусок рваной ткани вздулся на ветерке и бессильно свесился вдоль стены… Что за недобрую шутку задумал Рогволод?

— Святой Николай, да это же порты твоего разведчика… — вдруг прошептал царь Леванид, и я увидел сбоку его изумленное лицо. Господи, неужели они казнили его? Неужели…

И вдруг я разглядел, что именно болталось там, на башне. Мстиславкины штаны — оборванные ниже колен и заляпанные кровью — были привязаны к длинному копью, словно шутовской штандарт… Напрасно перепугался старый алыбер — кажется, во всей сказочной Руси никто, кроме нас с Бисером, не мог понять, что означает сей странный знак. А это был всего лишь белый флаг. Защитники крепости сдавались. Мой друг Славик сдержал слово: Опорье пало до захода солнца…

Вязко расползлись в стороны черные, истыканные стрелами опорьевские ворота, и наружу повалили люди. Впереди толпы неторопливо вышагивал широкий, все более похожий на шкаф, человек в бордовом пиджаке. На нем были совершенно новые, белоснежные штаны, реквизированные, очевидно, где-нибудь на военном складе вражеской армии. Чуть позади, отставая от Мстислава на полкорпуса, на длинных тренированных ногах двигались телохранители — они волокли прямоугольные щиты и постоянно озирались. Я узнал этих ребят: рыжий пастух и длинноволосый эльф — те самые, что встретились мне поутру на пароме.

В самом хвосте процессии я разглядел княжича Рогволода — безоружный, но по-прежнему облаченный в молочно-серебристую броню, он шел медленно, стараясь выше держать гордую голову. Он даже старался улыбаться — уголки черных усов нервно подрагивают, и только болезненное пламя гуляет во взгляде.

— Это похоже на чудо, — прошептал царь Леванид. Я улыбнулся ему и пошел навстречу толпе. Торжествующий Мстилав уже приближался с распростертыми объятьями. Лицо его было искажено гостеприимной улыбкой.

— Леха! — Казалось, он не верил собственным глазам. — Да ты ли это?! Что ж вы, братаны, на пороге стоите? Не стесняйтесь, заходите в гости!

И он с широким жестом обернулся, обеими руками указывая на распахнутые ворота крепости. Мои воины начали медленно, один за другим опускать напряженные арбалеты. Десятник Неро с усилием прикрыл нижнюю челюсть, стащил с головы шлем и сполз из седла на землю. Камнеметы затихли на огневой позиции.

— Знакомься, Леха: моя братва. — Бисер подтащил поближе телохранителей. — Слева — Гнедан, он бывший панк; а это Лито, мой госсекретарь и шеф по избирательной кампании. Да, совсем позабыл! Вон тот бычара, в железе — настоящий княжич, правда бывший. Рогволодом звать.

Рогволод отвернулся. Вокруг него собрались пять или шесть опорьевских дружинников — побросав копья и секиры в кучу перед нашим оборонительным рубежом, они молча стояли теперь, пряча светлые злые глаза и перебирая пальцами бороды;

— Ну что, теперь будем меняться? Помнишь уговор: на золотую цепь… Забирай себе это несчастное Опорье, оно меня не прикалывает, дыра какая-то. Переберусь жить в Жиробрег — вот крутой город. Там пиво хорошее делают и девки задастее…

— То есть как переберешься в Жиробрег?!

— В натуре. — Мстилав вытащил из-за пазухи помятый клочок бересты, наскоро исписанный славянскими резами. — Вот и документ. Протокол о капитуляции, составлен в присутствии представителей сторон военным комендантом, начальником оккупационного корпуса генералом Лито. Читай сам: я по-местному не понимаю. Заодно исправь грамматические ошибки — Лито у меня боевой генерал, а не выпускник филфака.

Я еще плохо читал резы, но предчувствие помогло разобрать главное: Рогволод передавал моему приятелю все свои города, селенья и заставы в пожизненное наследуемое владение. Иными словами, он отказывался от княжества в обмен на снятие какого-то таинственного «заклятвия», тяготевшего по Мстиславкиной вине над несчастным Рогволодом.

— Это фокус какой-то. — Я почувствовал: кровь радостно бросилась к лицу. — Как возможно… за десять минут?! И что за «заклятвие» такое? Ты что, правда его околдовал?

— Нет, просто я очень авторитетный человек. Много денег, крепостей и вооруженных слуг. Но я скучаю среди юных наложниц, фонтанов и бледно-розовых фламинго — для полного счастья не хватает роскошной золотой цепи…

— Постой! — Я вдруг увидел: у него на шее что-то мутно блеснуло из-под красного пиджачного воротника. Я протянул руку и коснулся пальцами серебристого ожерелья… Скользкие холодные чешуйки… и маленькая злобная головка, закусившая собственный хвост. Что-то страшно знакомое…

— Это подарок одной волшебницы, — быстро пояснил Бисер. — У нас был роман: короткий и бурный акт взаимной любви на болоте. Змейка осталась на память. Знаешь, я бы с удовольствием подарил тебе эту серебряную феньку, но почему-то не могу ее снять — там зацепка сломалась, наверное…

Мой взгляд скользнул по узкому тельцу гадючки — легкая сеточка темных морщинок между чешуйками. Ровные, слишком прямые углы, они складываются в ромбы, в треугольники, в грубые древнеславянские символы рожениц, в холодные магические знаки дождя… Это же Мокошь, богиня дождевых змей! Мокошина крепость, мистическое иго могущественной матриарши… такие ошейники находили в групповых захоронениях молодых девушек, принесенных в жертву накануне декабрьского праздника Зицы и Колоты… Металлические кольца плотно охватывали полусгнившие шейные позвонки…

Ухватив пальцами змеючью головку, я потянул ожерелье — нет, держится крепко, не расцепить! Мстислав обиженно вырвался и, отшагнув в сторону, попросил не хулиганить. Все-таки ценная вещь, серебряная, от Версаче.

— Ты не отдаешь себе отчета в том, какую редкостную дрянь нацепил на шею. — Я покачал головой. Сначала Семарглов перстень, теперь — Мокошина змейка… Как ему объяснишь, насколько опасны эти игры с магическими амулетами! Я уже открыл рот, чтобы прочитать Славке небольшую лекцию о вреде волшебных предметов, но — Бисер вдруг широко улыбнулся кому-то за моей спиной.

Это он здоровался с подданными. Вокруг нас собралась настоящая толпа: местные жители приходили в себя после осады и выбирались из города поглядеть на новую власть. Несколько стариков — должно быть, местный совет старейшин — осторожно озираясь на камнеметы, приблизились к нам и начали медлительно, по очереди кланяться Бисеру в пояс. Мой приятель оживился и побежал знакомиться с подданными — я почти потерял его в толпе смущенно улыбавшихся крестьянок, разоруженных опорьевских воинов и городских ремесленников, поспешавших задобрить нового князя подарками. Мстислав, на мой взгляд, немного переигрывал: жадно откусывал от каждого преподнесенного пирога, обнимал купцов, тискал за руку опешивших оратаев и не упускал шанса взасос поцеловать очередную девушку с цветочным венком. Он наслаждался своим триумфом. Шкуры белок и куниц, бочонки с медом, свежевыкованные мечи и прекрасные опорьевские кольчуги, добротная конская упряжь — целые горы подарков! Мстислав уже произносил речи о текущем моменте. Он делал себе политический капитал, он создавал имидж руководителя нового образца. Его подняли на руки, взгромоздили на телегу, как на броневик, — телохранители щитами отпихивали восторженных горожан, а новый князь, перевешиваясь поверх щитов, протягивал людям руки, смотрел им в глаза и говорил о прекрасном завтрашнем дне обновленного Опорья…