Моя миссия в России. Воспоминания английского дипломата. 1910–1918 - Джордж Бьюкенен

Не отказываясь от всего того, что я говорил, я должен подчеркнуть, что не подвергал сомнению добрые намерения Временного правительства и не высказывал предположений, что оно намеренно препятствовало отъезду императора и его семьи в Англию. Мы, со своей стороны, сразу же согласились на эту просьбу и в то же время уговаривали их начать необходимые приготовления для отъезда в порт Романов. Большего мы сделать не могли. Наше предложение оставалось открытым и никогда не было взято назад. И если им никогда не воспользовались, то только потому, что Временное правительство не смогло преодолеть противодействия со стороны Совета. Оно не было, как я уже говорил и еще раз повторю, хозяевами в своем доме.

Происхождение и задачи миссии мистера Хендерсона, на которую ссылается господин Милюков как на доказательство перемены в нашей позиции, объясняются в главе 28.

Глава 26

1917

В Петрограде восстановлен порядок. – Дисциплина в войсках подорвана. – Временное правительство. – Борьба между правительством и Советом. – Взгляды Керенского. – Появление на сцене Ленина

Трудно с точностью сказать, сколько человек погибло во время так называемой «бескровной» революции, но согласно большинству отчетов – около тысячи. Самые жестокие сцены разыгрались в Выборге и Кронштадте, где немалое число офицеров армии и флота подверглось жестокому обращению или было убито восставшими. Петроград благодаря мерам, предпринятым правительством, быстро принял свой обычный вид, и, несмотря на отсутствие полиции, почти повсеместно преобладал порядок. Это было особенно заметно на похоронах жертв революции на Марсовом поле 5 апреля, когда люди бесконечным потоком в абсолютном порядке шли проститься с десяти утра до позднего вечера. Всего было около двухсот гробов, и каждый опускали в могилу под звуки салюта из крепости, но священники на церемонии не присутствовали, и она была лишена какого бы то ни было религиозного характера.

Тем временем правительство, приняв власть, обратилось с воззванием – как к гражданским, так и к военным – встать единым фронтом на врага и страстно призывало солдат выполнять приказы офицеров. Но все усилия правительства, направленные на успешное ведение войны, наталкивались на противодействие Совета. Большинство его членов считало, что дисциплинированная армия – опасное оружие, которое в один прекрасный день может обернуться против революции, а большевики при этом предвидели, что развал армии предоставит в их распоряжение массы вооруженных крестьян и рабочих, которые помогут им захватить власть.

Впечатление, которое произвели на меня новые министры, когда я пришел, чтобы сообщить об официальном признании Великобританией Временного правительства, было не из тех, что может вселить сильную уверенность в будущем. У большинства из них уже видны были признаки перенапряжения, и мне показалось, что они взвалили на себя ответственность, которая им не по силам. Князь Львов как глава Земского союза и Союза городов проделал бесценную работу по организации вспомогательных учреждений для снабжения армии теплой одеждой и другими крайне необходимыми вещами, и он, как и его коллеги, был бы превосходным министром при обычных обстоятельствах. Но ситуация являлась вовсе необычной, и в предстоящей борьбе с Советом нужен был человек действия, готовый воспользоваться первой же удачной возможностью для подавления противников и противозаконно созданного ими органа. В правительстве такого человека не оказалось. Гучков, военный министр, человек способный и энергичный, вполне сознавал необходимость восстановления порядка в армии. Но он не мог увлечь за собой своих коллег и в конце концов вышел в отставку в знак протеста против их слабости. Милюков как верный друг союзников настаивал на неукоснительном соблюдении всех договоров и соглашений, которые заключило с ним царское правительство. Он полагал, что приобретение Константинополя – дело жизненной важности для России, но в этом вопросе он остался в правительстве почти в полном одиночестве.

В вопросе о пропаганде, которую социалисты развернули на фронте, Милюков оказался прискорбно слаб и утверждал, что тут ничего нельзя сделать, кроме как ответить на нее контрпропагандой. Керенский был единственным министром, в характере которого, хотя и неоднозначном, было нечто притягательное, производившее на людей впечатление. Как оратор, он обладал магнетическим даром, завораживавшим аудиторию, и в первые дни революции непрестанно старался передать рабочим и солдатам частицу своего патриотического пыла. Но, выступая за доведение войны до конца, он отвергал мысль о каких-либо завоеваниях и, когда Милюков говорил о приобретении Константинополя как об одной из целей России в войне, немедленно оспаривал это утверждение. Благодаря своему умению воздействовать на массы людей, личному влиянию на коллег по правительству и отсутствию сколько-нибудь значимых соперников, Керенский стал единственным человеком, от которого мы ждали, что он удержит Россию в войне. Терещенко, министр финансов, который впоследствии стал министром иностранных дел, был одним из самых обещающих членов нового правительства. Очень молодой, пламенный патриот, с блестящим умом и безграничной верой в Керенского, он при этом смотрел на вещи излишне оптимистично. Лично я его очень уважал, и мы скоро стали друзьями. Его мать была очень богата, и считалось, хотя и без всякого на то основания, что он материально поддерживал революцию. На этот счет рассказывают очень забавную историю. Когда, после большевистской революции, Терещенко вместе со своими коллегами был заключен в крепость, Щегловитов, реакционер, бывший министр юстиции царского правительства, также находившийся в заключении, встретив его во дворе для прогулок, заметил ему: «Вы заплатили пять миллионов рублей, чтобы оказаться здесь. А я бы засадил вас сюда совершенно бесплатно».

Представив моим читателям наиболее значительных членов Временного правительства, я намерен теперь – для того, чтобы они могли лучше судить об этих джентльменах, а также о моих собственных впечатлениях от постоянно менявшейся ситуации, – привести здесь выдержки из моих писем в министерство иностранных дел.

2 апреля

«В Совете произошел раскол, и социалисты-пацифисты потеряли поддержку. Говорят, что войска в целом склоняются в пользу продолжения войны и даже социалисты заявляют, что будут брататься с германскими социалистами только в том случае, если они низложат Гогенцоллернов. Работа на заводах и фабриках возобновилась, но, поскольку многие инженеры и мастера были смещены, производительность труда гораздо ниже, чем раньше. Наиболее поразительное во всей ситуации – это полный порядок, царящий на улицах города. Разве что в трамваях и поездах солдаты захватывают лучшие места и отказываются за них платить. Однако в некоторых сельских районах крестьяне рубят лес землевладельцев и поддерживают слухи о разделе помещичьих земель. Но, насколько мне известно, и там не наблюдается никаких подстрекательств к организованной крестьянской войне».