Космическая шкатулка Ирис - Лариса Кольцова

Константин оглядел ботинки Фиолета. – Приметная деталь. Может, скинешь хотя бы на время? Бежим босиком. – Константин дал ему свой заплечный рюкзак, пустой, чтобы Фиолет снял ботинки и спрятал их на время.

– Нет, – не согласился он, – я в них быстро бегаю. В случае чего и тебе помогу ускориться. Да и не уверен, что меня в скоростную машину пустят босиком.

– А мы в бродяжий сектор сядем.

– Всё равно босиком – это уже вызов их правилам. А мы куда? – повторил он свой вопрос.

– К Радославу Пану. Он в пригороде обитает. А уж оттуда рванём к нашему звездолёту, к нашей матке. Туда и отец примчится. И все наши.

– Их много? Наших?

– Нет. Но достаточно, чтобы не умереть от скуки.

– Кто он, Радослав Пан?

– Один из наших. – Костя почти задыхался, не успевая за Фиолетом, сознательно ускорившим свой шаг.

– Он лысый?

– Нет. Он имеет вполне себе приличную шевелюру. Да не гони ты! Как конь с копытами! Уморил. А почему ты спросил о лысом? Уж не о том ли, кто тебя и вывел из того важного дома? Ты его в первый раз видел?

– В первый.

Пока они поспешно шли к дороге на опорах, по которой и шло движение в сторону ближних и дальних пригородов, Фиолет обдумывал ту встречу с человеком, похожим на Рудольфа Венда, совсем недавно. – Ни у кого из наших нет такого имени, как Рудольф Венд?

– Ты его знал прежде? Радослав и был Вендом. Точно. Но там, на Земле, возникли такие обстоятельства, что ему пришлось бежать и сменить имя. На Земле же свои заварухи. Свои тайные битвы. Ты же в курсе? Твой отец Разумов? Он же из нашего братства «Ловцов обречённого будущего».

Фиолет уже окончательно уверился, что Константин свой. Не просто землянин. А свой и по включённости в братство «Лоб» – так называемых «лбов». Он увеличил свою скорость, подтаскивая за собою и Костю, так как тот был в обычной и местной обуви.

– Да не гони ты, торпеда! – опять закричал Костя.

– Ты определись, кто я, конь или торпеда. – По лестнице, ведущей на дорогу на высоких опорах, они взлетели почти как птицы. Если не считать, что Фиолет едва не вывихнул Косте руку. В отличие от лёгонькой Белой Уточки Костя был плотен и тяжёл. Но от наивной и заметно-ленивой слежки они оторвались успешно.

– Такое чувство, что они – халтурщики, эти следопыты, – пропыхтел Костя. – Как будто они или играют, или умышленно хотят провалить то задание, которое им и поручили. Или же полные дилетанты.

– Наверное, их заказчик такой же дурак, как и они сами, – согласился Фиолет, зорко осматривая пространство вокруг и поверх голов людей. Да и самих людей он успел просканировать на наличие или отсутствие знакомых и уже надоевших лиц преследователей.

– А ну как они сменили свой состав? – спросил Костя.

– Ни разу до этого так не было. С чего бы им теперь меняться? Наверное, состав их ограничен, а средства заказчика малы для привлечения новых лиц, – успокоил его Фиолет.

Из недавнего прошлого. Как Сирень встретила своего сына впервые

Тот, кого Фиолет обозвал «Дураком», а это была женщина Сирень, сидела в своём служебных апартаментах и пила фиолетовый душистый чай. Его доставляли с континента людей с золотыми по цвету лицами. Он заметно отличался от того чая, что пили люди простые. Чай простого народа был из сбора разных трав и листьев кустарниковых растений, что культивировали на обширных плантациях в южной части континента. Он был душист, вкусен, но жидок по сравнению с фиолетовым и пряным, коим и наслаждалась магиня. Узнай она, что её обозвали «дураком», как бы она рассвирепела! Она считала, что её личная охрана и прочие служители из числа хорошо подготовленных мужчин силовых структур, выше всяких похвал. Она и понятия не имела, что подлинная разведка и рядом не стояла с её детской самодеятельностью, в которую она вздумала поиграть. Что тут существует качественная разница между играми в бабку на переправе или с рыночной кошёлкой и между поимкой для своего использования важных мировых тайн. Вздумала заполучить себе пришельца-оборотня втайне от всех прочих. Чтобы склонить его на сотрудничество в обмен на хорошо устроенную жизнь в столице. Никаких пыточных, никаких силовых воздействий и не предполагалось. Да у неё ничего из подобного арсенала и не было. Она не теряла надежды на то, что пойманная рыбка удачи в серебряных башмаках вознесёт и её выше облаков. Она пока что не знала, что сети порваны, рыбка уплыла.

Она совсем недавно поняла, что ловко ускользающая рыбка и муж хромоногой Ивы – одно и то же лицо. А поняв это, расслабилась, считая, что дело удалось! Не понимала она только одного, почему Капа, не симпатичный ей её сынок, так упорно скрывал секрет Ивы, в которую явно был влюблён. А! Вот и разгадка! Влюблён нешуточно, а потому и не хотел ей лиха. Он же не знал, в какой степени поимка непонятного мужа заденет и саму Иву. Вдруг некто сочтёт и её опасной. И тогда девушку уволокут в неизвестные казематы. До скончания века он её тогда и не найдёт. Такое горячее чувство тронуло её сердце. Хоть и по самому его окаменевшему краюшку, а тронуло. Наличие такого искреннего чувства в сыне говорило только в его пользу. Мальчик в своей глубине благороден, не жесток, не червив. А внешние проявления чрезмерной сексуальности и некоторой грубости в поведении ещё не изъян.

Она скользнула мыслями в сторону того, как странно развернулся сюжет с её игрой в бабу Вербу – заброшенную старуху у речной лодочной пристани в настоящую уже жизнь. Никто не знал о том, что за ближайшим холмом в густом перелеске спрятан ещё один домик. Там отсиживалась сменяемая охрана, там жила её прислужница – женщина, представляющаяся её дочерью, когда приходила, якобы, помогать старой матери содержать ночлежный дом в порядке. Она топила печь, убиралась и готовила. Сама «старуха» в кавычках занималась таким трудом редко. Сирень любила лишь экспериментировать в изобретательстве по выпечке пирогов в уже готовой для того печи. На ночь она уходила в скрытый в перелеске за холмом домик, где спала и отдыхала от грима. Где любовалась на рассветы, ходила по росе, усыпавшей изумрудные обильно цветущие луга, доила двух коз, чьё молоко обожала, а также купалась нагишом в одном из притоков Светлого Потока, в мелкой речушке Светлой, которая как раз и впадала в большую реку в том месте. Там, на переправе, она провела целое лето.