Жизнь и смерть генерала Корнилова - Валерий Поволяев

Автомобиль Ратманова медленно двигался по забитой военными повозками улице — вся Румыния всполошилась, будто её укусила муха цеце, вся страна поднялась на ноги... Опытным глазом Ратманов отметил, что за его автомобилем идут сразу две машины «сопровождения», не отрываясь ни на метр, будто скованные цепью. Это означало одно — за ним следят.

Впрочем, к чему, к чему, а к этому капитан второго ранга относился спокойно: он знал, был уверен, что в любую минуту сможет оторваться от хвоста. В толчее это сделать несложно.

Когда автомобиль Ратманова подъехал к воротам особняка, где располагалось представительство России, капитан увидел несколько измождённых солдат в потрёпанной русской форме, это прибавило ему настроения.

   — Бегут наши из немецкого плена, бегут! — воскликнул он возбуждённо. — Молодцы, ребята!

Велев водителю загонять автомобиль во двор, он сам вылез из машины и одобряюще улыбнулся:

   — Сейчас мы вас накормим, напоим, обогреем, умоем, отдохнёте немного, а потом уж будем думать, что делать дальше. — Ратманов понимал, сколько лиха хватили эти люди, как тяжело досталась им дорога из плена сюда, потому и был так участлив. — Вы находитесь дома, на русской территории, поэтому чувствуйте себя здесь спокойно...

К Ратманову подошёл худой, чёрный, одетый в потрёпанную австрийскую форму солдат, проговорил тихо и очень отчётливо:

   — Я — генерал-лейтенант Корнилов.

Брови на лице капитана удивлённо взлетели.

   — Вы — Корнилов?

   — Да.

   — Генерал-лейтенант Корнилов Лавр Георгиевич находится в немецком плену.

   — Я бежал из плена.

Ратманов с сомнением оглядел усталого, с жёстким лицом человека, стоявшего перед ним.

   — Пойдёмте ко мне, — предложил Ратманов, — там, в кабинете, поговорим.

Ратманов никак не мог поверить, что перед ним знаменитый генерал Корнилов, начал осторожно расспрашивать его об Академии Генерального штаба. Гость на назойливость вопросов не обратил внимания, отвечал машинально, оживился, лишь когда Ратманов произнёс:

   — Вы знаете, Дмитрия Георгиевича перебрасывают на юг, на наш фронт.

   — Щербачёва? — лицо Корнилова озарила улыбка, будто он вспомнил что-то светлое, доброе. — Давно не видел старика.

Генерал от инфантерии Щербачёв командовал армией — и неплохо командовал, вначале Седьмой армией, потом Одиннадцатой. Считался он толковым генералом, был человеком прямолинейным, грубоватым, но очень честным.

Щербачёва мог знать только выпускник Академии Генерального штаба.

Через десять минут Ратманов спустился в аппаратную, к дежурному телеграфисту, дремавшему около громоздкого, размеренно пощелкивающего механизмами аппарата Бодо, и отбил в Могилёв, в Ставку телеграмму о том, что генерал-лейтенант Корнилов бежал из плена и сейчас находится в румынском городе Тур-Северин...

Ратманов отвёл Корнилову самую большую комнату в своём доме, где генерал решил первым делом хорошенько выспаться. Всё остальное — потом.

На следующий день о побеге Корнилова из плена сообщили едва ли не все российские газеты. Такого ещё не было. Корнилов к газетной шумихе отнёсся спокойно, хотя с назойливыми, будто мухи, репортёрами постарался не общаться.

Его мысли были устремлены к одному — к дому своему, к Таисии Владимировне, к Наташке, к маленькому крутолобому Юрану, очень похожему на мать. Говорят, когда мальчишка похож на мать — это к счастью. Вот этого очень хотелось бы — счастья, пусть его у детей будет побольше. Отец для них это заслужил, заработал... Семью свою Корнилов не видел два года.

Генеральскую форму в Тур-Северине достать оказалось непросто, Ратманов хотел пошить её у толкового портного — имелся у него один такой в наличии, — но Корнилов категорически отказался ждать.

— Пустое всё это, — устало проговорил он. — Достаточно обычной полевой гимнастёрки либо кителя и бриджей. Доберусь до дома, там переоденусь.

Через два дня Корнилов выехал в Россию.

Петроград встретил его мелким, схожим с пылью, дождём и резкими порывами ветра, приносящимися с Невы. Вода в Неве была тёмная, с сизым, мертвенным налётом, в городе, кажется, пахло гнилью.

Улицы были забиты мешочниками и расхристанными солдатами-резервистами, которые ходили по домам и клянчили деньги. Карманы у резервистов были набиты семечками, на шинелях и гимнастёрках гроздьями висела подсолнуховая шелуха. Корнилова от вида таких солдат передёргивало, он брезгливо отворачивал голову в сторону.

На вокзале Корнилов сел в пролётку и поехал на Пятую линию Васильевского острова, в дом номер восемь, где семья Корниловых снимала квартиру.

Первой в прихожей к отцу кинулась Наташка. Господи, как она выросла, стала уже самой настоящей дамой. Корнилов ощутил, что ему сдавило виски.

   — Папа, папка приехал! — Наташка повисла у него на шее. Поцеловала отца в одну щёку, потом в другую. На глазах у неё появились слёзы радости.

Следом в прихожую торопливо выбежала Таисия Владимировна, за ней — крутолобый незнакомый паренёк с внимательными глазами. Это был Юран, Юрка, сын... У Корнилова сжалось сердце.

   — Папка! — Наташка продолжала висеть у него на шее.

Корнилов вместе с дочерью, не отпускающей его из своих объятий, сделал шаг вперёд, ощутил неожиданно, что усы у него сделались мокрыми, солёными, в мозгу мелькнуло укоризненное: «Расквасился...» — он неловко, одной рукой обнял Таисию Владимировну.

   — Папка! — в очередной раз взвизгнула Наташка и умолкла.

   — Дайте мне хоть сына обнять, — попросил Корнилов.

Когда ахи-охи улеглись и Корнилов в прихожей стянул с себя сапоги, переобувшись в лёгкие кожаные тапочки, он спросил у Таисии Владимировны:

   — Вы хоть письма мои, которые я из лагеря посылал через Красный Крест, получили?

Таисия Владимировна стёрла с глаз слёзы:

   — Получили.

   — Я очень тревожился: как вы тут без меня? Время-то военное, затолкать, растоптать кого угодно могут...

   — Знаю одно, Лавруша, — сказала жена, — в немецком тылу находится шестьдесят русских генералов.

Эту цифру, в которую не хотелось верить, на следующий день подтвердил встреченный в штабе генерал, давнишний знакомый Корнилова.

   — Вы все как сговорились, — невольно воскликнул Корнилов. — Вчера жена мне тоже назвала цифру шестьдесят. — Корнилов удручённо качнул головой. — Шестьдесят русских генералов в плену — это национальная трагедия.

Генерал мрачно кивнул:

   — К сожалению, что есть, то есть. Обстоятельства сильнее нас. Но... — генерал взял Корнилова под локоть, — из шестидесяти попавших в плен генералов в строй вернулись только вы один.

Но этот разговор произойдёт завтра, а сегодня Корнилов находился дома. Этой встречи он так долго ждал...

   — Всё, больше я ни тебя, ни детей от себя не отпущу, — сказал он Таисии Владимировне. — Мне, как генерал-лейтенанту, даже на фронте положены сносные условия. Будете жить вместе со мной, а во время боевых действий — перемещаться во второй эшелон и двигаться вместе с ним. — Он вновь обнял жену, прижал её голову к груди, носом зарылся в волосы, втянул ноздрями сухой приятный запах.

   — Я приготовила к твоему приезду праздничный обед, — шёпотом, едва различимо произнесла Таисия Владимировна.

   — Я слышал, в Петрограде плохо с продуктами?

   — Плохо, — призналась Таисия Владимировна, — но я кое-что достала к твоему приезду... Мы так ждали тебя!

   — Больше ты ни в чём не будешь нуждаться, — пообещал Корнилов.

Перед окном жалобно тряс ветками, ссыпая с крупных тяжёлых листьев плотную морось, каштан, несколько маленьких птичек сбились в плотную стайку под шапкой перехлестнувшихся веток, не пробиваемых сверху водяной пысью, и заглядывали в квартиру наёмного дома Мейпариани, в которой горел электрический свет. Внизу, в выбоинах асфальта, пузырилась тёмная холодная вода.

Корнилов подумал, что какой бы тяжёлой ни была доля солдата, — неважно, в каком чине этот солдат находится, в генеральском или он обычный рядовой, — его жизнь всегда бывает легче, если у него хорошо прикрыт тыл, есть дом, где можно отлежаться, залечить раны, есть очаг, около которого можно обогреться...

Тыл у Корнилова был прикрыт надёжно.

На следующий день Корнилов появился в военном министерстве. Первая встреча — в коридоре, с осанистым человеком в генеральской форме, неторопливо шагавшим по зелёному ковру с папкой в руке. Корнилов прищурился, стараясь разглядеть лицо генерала — в плену у него стали сдавать глаза, — тот тоже пригляделся к нему и обрадованно вскинул руки:

   — Ба-ба-ба, Лавр Георгиевич собственной персоной!

Это был генерал Аверьянов, человек в военном ведомстве не последний. Корнилов обнялся с ним.

Аверьянов ухватил Корнилова под локоть.