Московский бенефис - Леонид Влодавец

Да, у него начался бред. Он кого-то звал, кем-то командовал, ругался. Ему, похоже, казалось, что при нем ротная рация, и он несколько раз называл позывной нашей базы, намереваясь допроситься помощи. Это было не очень страшно, но неприятно. Человек в бреду — существо, чья душа готова к самостоятельному существованию. Самое главное, что я уже извел почти все средства из полевых аптечек, которые были у нас обоих, но жар не отпускал его. Именно тут я подумал, что не худо бы пристрелить его и пойти дальше в одиночку. Вряд ли я не сделал этого из христианского человеколюбия. Наоборот, мне казалось, что будет очень человеколюбиво прекратить мучения лейтенанта. Если я не всадил ему пулю калибра 5,56 из своей «М-16А1», то только потому, что побоялся остаться один. Наверно, если бы я решился убить его, то уже через пару-другую часов свихнулся бы, а то и застрелился сам. Впрочем, это были только предположения.

Но вот примерно на десятой минуте своего сбивчивого, обрывочного бреда Утенок Дональд вдруг заговорил очень связно, отчетливо выговаривая слова и явно представляя себе какого-то вполне реального человека.

— Грег, этой травы тут сколько угодно. Если ты договоришься с Лином, то он заставит ее сеять всю общину. Мы станем монополистами. Эта дрянь никому не нужна. Даже если платить Линю по сто долларов с тонны, то представляешь себе, сколько можно выгадать! Ну не молчи, отвечай, Грег! Тебя устраивают условия?

— Устраивают, устраивают! — зачем-то ответил я, то есть Браун.

— Тогда надо идти к Линю, Он тут же оговорит все условия. А он здесь — большой человек. Пойми, если нас опередят и кто-то доберется раньше, — все, наш бизнес кончен.

— Почему ты так думаешь? — спросил я. По молодости лет, «меня»-Брауна даже позабавил этот диалог с бредящим человеком.

— Потому что его перехватят. Рано или поздно кто-то из парней до нее доберется. Но самое страшное — если об этом узнают те ребята, что делают баксы на героине и марихуане. Наша травка может их подрезать, и они постараются нас убрать, понимаешь?

Вот тут я еще раз подумал, что лучше мне пристрелить Салливэна и продолжать путь без него. Я уже знал, что лишнего о всяких там травках лучше не слышать. То есть если ты куришь или колешься, ты должен знать, у кого эту дрянь покупать, но не стоит интересоваться, откуда она приходит к продавцу… Я не курил, не кололся, не нюхал, хотя иногда завидовал тем, кто пребывал в кайфе, — наверно, опять-таки по молодости и по глупости.

— Ты понимаешь? — настырничал Салливэн.

— Понимаю, понимаю, — закивал я, а потом, наверно, из какого-то полудетского озорства спросил: — А не сцапают нас с этой травой?

— Сколько тебе можно говорить, что она не внесена в список наркотических веществ, запрещенных к ввозу в США! Ее можно расфасовать в пакеты с надписью «Чай» и вполне легально провезти через все таможни. Ведь у нее запах жасминного чая. Да, листочки у нее не похожи на чайные, но мы повезем их измельченными и высушенными. Грег, ты можешь соображать быстрее?

— Ага, сейчас все брошу и побегу искать этого Виня… — сказал я.

— Линя, Грег, Линя.

На этом месте бред Салливэна оборвался, он впал в забытье, и я даже решил, что он помер. Вот в этот момент жизнь Утенка Дональда была действительно в серьезной опасности. У него вряд ли бы хватило сил вынырнуть из болотного омута, если б я привязал ему на шею его рюкзак и винтовку. Даже если б он и очухался в воде…

Но он очухался раньше, попросил пить, и я даже обрадовался тому, что он ожил, потому что сидеть в ночных джунглях рядом с трупом — это одно, а рядом с живым и соображающим, пусть даже раненым человеком — совсем другое.

И все кончилось хорошо. Утром над нами протарахтел «Ирокез», я выстрелил в небо ракетой, и ребята спустили нам сетчатую корзинку. Не прошло и часа, как я уже смывал с себя грязь у нас на базе, а лейтенант был отправлен в госпиталь. По-моему, именно за это мне и вручили медаль, хотя она попала ко «мне»-Брауну вместе с двумя капральскими нашивками только по истечении контракта. Дона Салливэна, как я понял, отправили в Штаты намного раньше меня, потому что, как говорили сведущие ребята, у него что-то неправильно срослось, и для службы в морской пехоте он больше не годился.

Кто и каким образом законсервировал эту ячейку памяти у меня в мозгу? Либо те, кто перегонял личность Брауна в Короткова, либо те, кто, наоборот, освободил меня от второго «я», которое в течение года безраздельно управляло моим телом, подавив первородное. Чудо-юдо тоже исключался, потому что, как он ни открещивался, какое-то отношение к РНС он имел. Правда, сегодня я не чувствовал воздействия этой силы. Похоже, что архивированный «файл» у меня в черепушке развернулся от случайного совпадения нескольких кодовых знаков, и одним из них, вероятно, было слово «бред».

Впрочем, пора было заканчивать теоретические размышления и думать о делах практических. «Вольво» мистера Салливэна уже катил по многорядной трассе Ленинского проспекта в направлении Внукова. Салливэн не беспокоил меня разговором, сосредоточившись на управлении автомобилем. Это, с одной стороны, было приятно, потому что я мог спокойно припоминать все, что меня волновало, а с другой — немного настораживало. Настораживало то, что Салливэн ехал очень спокойно, с видом человека, который мало беспокоится за свое здоровье и репутацию. Конечно, американцы всегда играют на людях. В отличие от нашего родного Ивана, у которого обычно на роже написаны и его месячная зарплата, и отношения с женой, и политические убеждения, янки белозубо улыбается всеми тридцатью двумя вставными даже в том случае, если ему только что прислали чек с уведомлением об увольнении с работы. Там, чтобы понять, как идут дела, надо смотреть не на рожу, а на автомобиль. Если некий мистер в 1994 году подъезжает к вам на модели 1995 года, значит, у него все о'кей и дела в порядке. А вот если в этом же 1994 году он катается на машине выпуска 1989-го, можете быть уверены: данный мистер в глухом пролете. Но тут есть тонкость. Существуют любители автостарины с большими кошельками, поэтому господин, позволяющий себе прокатиться на «Форде» времен «Великой депрессии», скорее всего человек состоятельный.

Но финансовое положение Салливэна мне было, в общем, не интересно. Гораздо интереснее было то, помнит ли он, как разговаривал в бреду с неким Грегом. Если в те давние вьетнамские времена он сильно мечтал заработать на некой сногсшибательной травке, то мог и сейчас заниматься чем-то по этой части, благо в освобожденной от коммунизма России для этого были все условия. Наркомафия — весьма солидная контора, может быть, ей и журналисты нужны. Во всяком случае, после того, как КГБ развинтили на кусочки, а корреспондентов иностранной прессы в Москве стало пруд пруди, следить за тем, кто из них куда ездит и с кем встречается, стало некому. То, что корреспондентская аккредитация, в общем, не самая плохая крыша для цэрэушников, было известно давно, а вот то, что эти ребятки могут налаживать и кое-какие экономические контакты не шибко легального свойства, вероятно, как-то проглядели.

Ежели мистер Салливэн сильно обеспокоился бы появлением некого русского коллеги с памятью американского морского пехотинца 70-х годов, то мог постараться от такого коллеги избавиться, и желательно навсегда. Очень подходящим для этого местом могла явиться дача Вадима Николаевича Белогорского, где могла иметься, например, удобная котельная со шлакодробилкой или, скажем, ванна с серной кислотой. Превратиться в наполнитель для шлакоблоков, из которых мистер Белогорский соорудит какое-нибудь подсобное помещение, мне не очень хотелось. К тому же мне было бы очень неприятно, если бы мой папочка остался об этом в неведении.

Неожиданно мне пришла в голову гениально простая мысль: прикинуться «шлангом». Очень удобное прикрытие для таких начинающих гадов, как я.

— Долго еще ехать? — спросил я, позевывая.

— Минут двадцать, — ответил Салливэн.

— Там, наверно, часок-другой пробудем. — вслух прикинул я. — Где-то полчаса на обратную дорогу — итого округлим до трех… Хотел домой заехать, не успеваю… В четыре у нас летучка начинается. Мать волноваться будет. Я ей сказал, что обедать приду.

— А вы позвоните из машины, — предложил Салливэн, вытаскивая свой сотовый телефончик.

Вообще-то именно этого я и добивался, но то, что Салливэн прямо-таки предугадал мое желание, меня насторожило. Надо было выдержать паузу. Тем более что машина все еще шла по прямой трассе, а вряд ли такой человек, как Белогорский, мог соорудить себе дачу непосредственно у обочины автострады. Надо было дождаться поворота, а затем, как бы преодолев смущение и скромность, все-таки позвонить, указав более точные координаты своего местоположения.

Наконец Салливэн сделал правый поворот, и «Вольво» зашуршал своими шинами куда-то в направлении Апрелевки. При всем моем уважении к всесо… всероссийской фирме, производящей грампластинки, я догадывался, что везут меня явно не туда. Мы пересекли Киевскую железную дорогу. Теперь, как мне показалось, Салливэн намыливался в Голицыно. Но потом он вдруг свернул на какую-то пыльную щебеночную дорожку и подъехал к бетонному заборчику, возбудившему во мне ностальгические воспоминания… Нет, это была не наша «закрытая деревня», но какая-то очень похожая. Здесь, правда, не имелось вэвэшного караула, пугавшего народ своими «сферами» и бронежилетами IV класса, но были солидные мальчики в камуфляже, которые пригласили нас выйти из машины, открыли капот, багажник, поглядели сиденья, сумки, повертели в руках мой зонт… В принципе, на этом мое путешествие к доктору могло и закончиться, если бы ребятки были чуть-чуть повнимательнее. Они все же не сумели углядеть небольшой щелочки в ручке зонта и не стали цепляться ногтями за ее краешек. Стоило им додуматься до этого — и они увидели бы, как из щелочки на свет божий рождается спусковой крючок револьвера. После этого оставалось только отвинтить коническую гайку на верхушке зонта и застрелить его владельца. Не знаю, как мне удалось спокойно проследить за манипуляциями этих малограмотных оболтусов, но я понял, что таких спецов в личную охрану лучше не нанимать. Гораздо дольше, чем зонт, ребята рассматривали диктофон, даже понажимали на все кнопки: перемотку, запись, воспроизведение. Был момент, когда я просто пожалел, что в диктофоне не было мины мгновенного действия. Может быть, в охране конторы появилось бы несколько вакансий, на которые пришли бы более достойные люди.