Всемирная история. Том 3. Новая история - Оскар Йегер

Этот парламент, известный под названием «Долгого» и сыгравший столь значительную роль в судьбе Англии, собрался в Уэстминстере 3 ноября 1640 года. Большинство предыдущего парламента усилилось еще несколькими влиятельными членами народной партии, чувствовавшими за собой поддержку населения. Король требовал (впрочем, он мог уже только желать), чтобы прежде всего ему были выделены средства на то, чтобы прогнать шотландцев обратно. Но Палата общин придерживалась противоположного мнения. Она сознавала свое могущество и обратила свое внимание на внутренние вопросы и на этот раз заговорила уже не об облегчении тягот, а о наказании виновных в их установлении, «дабы другим не повадно было».

Прежде всего было выдвинуто обвинение против Страффорда, самого влиятельного из советников короля и потому наиболее ненавистного. Сам Страффорд просил короля оставить его в Ирландии во главе армии, считая себя там более полезным, однако в сложившейся обстановке в преддверие борьбы не стал уклоняться от нее. Он был настолько тверд, что явился в парламент и занял свое место в Верхней палате, где ответил обвинением на обвинение, сказав, что предательский союз вождей оппозиции с шотландцами побудил последних к сопротивлению. Он отрицал пагубность последствий поражения, понесенного королем и им самим. Но 11 ноября (1640 г.) обвинение против него было сформулировано в Палате общин, и самый могучий из ее лидеров в это время, Джон Пайм, во главе делегации своих соратников отнес его в Палату лордов, которая приняла документ и назначила следствие.

В декабре того же года такое же обвинение в государственной измене было предъявлено архиепископу Лауду, который также был подвергнут заключению, как и Страффорд. Некоторым другим, не столь значительным, членам правительства удалось бежать. По совету Гамильтона, король пригласил некоторых лиц, стоявших близко к оппозиции, к участию в правительстве и согласился на издание закона, согласно которому парламент должен был созываться раз в три года и не мог быть распущен или отсрочен в течение первых 50 дней с момента открытия заседаний без согласия на то обеих палат. Но это не остановило ход процесса против Страффорда. Серьезные и страстные прения о конституционных вопросах, о реформе или полном уничтожении епископата и произвольно возникавшие при господствующем настроении умов слухи о заговорах против парламента или его членов, поддерживали и распространяли общее возбуждение.

Мужественная и ловкая защита Страффорда произвела соответствующее впечатление на Верхнюю палату. Вскоре стало очевидно, что к нему нельзя применить в законном смысле слова, обвинение в государственной измене. То, в чем его можно было обвинить, подпадало под юридическое понятие, выраженное английским словом misdemeanour, беззаконие, и даже если судьи попытались бы инкриминировать felony – нарушение верноподданического долга, то все же Страффорд был юридически прав, говоря, что сотни беззаконных деяний не составляют еще felony, а сотни felonies не являются еще государственной изменой. Но суровые судьи, члены преобладающей в парламенте партии, не хотели выпускать своей жертвы. Они прибегли к обвинению законодательным порядком, посредством так называемого bill of attainder (обличительный акт).

Нет сомнения, что закон, установленный обеими палатами и утвержденный королем, мог сделать неправое правым и наоборот. Тщетно некоторые сторонники той же партии назвали такое дело политическим убийством. Им ответили словами о государственной необходимости, софизмами о том, что человек, попирающий законы, не может надеяться на защиту с их стороны. Нельзя оспаривать, что в этот раз – единственный раз – Страффорд являлся поборником закона, следовательно, общественного блага и свободы. Но борьба была слишком горячей и ее высокие цели заслоняли собой точку зрения права. Дело шло о победе над страшнейшим и опаснейшим для будущего врагом.

Сторонники старого порядка вещей среди знати и офицеров войск, расположенных на севере, вместе со множеством представителей англиканской Церкви и понимавших грозившую ей опасность, были готовы на реакционное движение, но прежде, чем оно достигло чего-то определенного, слухи о нем породили общее возбуждение, особенно в Лондоне, где радикальная партия была наиболее сильна. Верхняя палата, весьма малочисленная, поддалась давлению общественного мнения: 26 голосами против 19, она приняла bill of attainder, вотированный подавляющим большинством Нижней палаты. Дело оставалось только за королевской подписью. Страффорд был настолько великодушен, что письменно слагал с короля все его обязанности по отношению к нему и советовал пожертвовать им, чтобы сохранить за собой возможность добиться соглашения с народом. К сожалению, в ту минуту, когда Карлу следовало слушать лишь голос своей совести, он имел слабость пригласить на совет некоторых епископов. Только один из них посоветовал ему следовать голосу совести. Король предпочел то, к чему его трусливо склоняли другие. «Не уповайте на князей мира!, – произнес Страффорд словами Писания, узнав о решении своего государя.

Казнь совершилась на Тауэрском холме 12 мая 1641 года. Граф смело склонил свою голову под топор, достойно выдержав борьбу до конца.

Лорд Страффорд. Гравюра работы де Пасса. В глубине картины – сцена казни Страффорда

Король и те лорды и епископы, которые убеждали его не подвергать себя самого и всех их опасности из-за одного человека, напрасно принесли Страффорда в жертву. Тотчас же вслед за своим согласием на вышеуказанный билль, Карл должен был подписать и тот, согласно которому парламент присваивал себе единоличное право роспуска палаты или отсрочки ее заседаний. Но все это предоставляло возможность королю свободно ехать в Шотландию, где он надеялся исправить сделанные им прежде ошибки и тем самым разорвать связь шотландцев с английскими радикалами. Он исполнил все их желания, дал обещание замещать все высшие должности в Шотландии не иначе, как по выбору сословных чинов, вручил ведение всех важнейших дел самому главному лицу партии, графу Ардейлю, взяв при этом с него и с Александра Лесли, недавно предводительствовавшего шотландскими войсками, честное слово в том, что они не станут принимать участия в английских смутах. Лесли был пожалован титулом графа Льювен. Умиротворив, таким образом, Шотландию, Карл надеялся, что ему удастся восстановить порядок и в Англии.

Но в это самое время англо-шотландские дела усложнились тем, что происходило в Ирландии. Католики – как английские уроженцы, так и масса туземного, кельтского происхождения – воспользовались слабостью местного правительства, во главе которого не было уже человека, подобного Страффорду. Они нашли удобный случай отделиться, сделать страну самостоятельной, католической, кельтской. Вожди движения и монахи спокойно обсуждали вопрос: следовало ли просто изгнать саксов-протестантов или истребить их? А когда восстание вспыхнуло и распространилось по всему острову, при малочисленности гарнизона вопрос разрешился сам собой, благодаря давно накопившейся вражде, обнаружившей теперь всю свою ярость. Тысячи трупов покрывали землю, совершались всевозможные ужасы, и небольшие военные силы, присланные королем, смогли добиться лишь того, что удержали за собой несколько крепостей.

Английский парламент отсрочил свои заседания, возложив текущие дела на особую комиссию. Король возвратился из Шотландии и по-видимому был готов поступать разумно. Меры Палаты общин против порядков англиканской Церкви (придача пасторам учителей, лекторов) порождали брожение в народе, а в самой палате было сильное, умеренное меньшинство, которое считало, что пора уже остановиться. Но ирландский погром снова разжег протестантское чувство, всюду ходили слухи о папистских заговорах. Главное же было в том, что палата зашла слишком далеко для того, чтобы не идти еще далее.

Самый влиятельный из лидеров парламентского большинства, Джон Пайм, побудил палату к еще одному революционному шагу. В представленном ею великом увещании (Remonstration), содержавшем 200 пунктов, были изложены все обвинения в адрес правительства – настоящие и прошедшие. В заключение требовалось лишение прелатов их светских должностей и почетного звания и назначение на высокие места как по внутренним, так и внешним делам только лиц, облеченных доверием парламента.

Но выскажется ли большинство Нижней палаты за это «увещание» – было еще вопросом. Это должно было решиться 22 ноября 1641 года. После ожесточенных прений, длившихся до полуночи, и в которых, с одной стороны, спорили Эдуард Гайд, лорд Фальклэнд, Джон Кольпипер, а с другой – Пайм и Гампден, послание было одобрено с перевесом всего лишь в 11 голосов (159 за послание, 148 против). Меньшинство отчаянно протестовало и произошла бурная сцена – была минута, когда сама палата грозила обагриться кровью, но Гампдену удалось усмирить волнение. Спустя несколько дней король прибыл в Лондон, где был принят вполне приветливо. «Увещание» было ему представлено. Он назначил новых лиц на правительственные должности из числа парламентского меньшинства: в их числе были лорд Бристоль и его сын Джон Дигби.