Любавины - Василий Шукшин

С Майей у Пашки так ничего и не вышло. Он не на шутку закручинился. Не радовал новый дом, не веселили мелкие любовные похождения. Опять пришла как будто настоящая большая любовь, и опять ее увели.

Жили они с Иваном пока в одной половине дома. Вечерами, если не ходили в кино или на танцы, сидели дома. Иван читал книги, Пашка крутил патефон. Один раз Иван пожаловался:

– Слушай, я уже озверел от этого «паренька кудрявого». Отдохни ты маленько.

Пашка остановил патефон, долго смотрел в черное окно, думал о чем-то – все о том же, наверно.

– Ваня, – заговорил он грустно, – у меня в кабине под сиденьем лежит «злодейка с наклейкой». Принести?

Иван отложил книжку.

– Неси. Закусить есть чем?

– Посмотри в сенях… Нюрка приносила что-то давеча.

…Выпили бутылку, закусили.

– Ваня, – опять начал Пашка грустно, – у меня в кабине под сиденьем лежит еще одна такая же сволочь. Принести?

– Неси.

Пашка ушел за «сволочью», а Иван задумался. У него на душе было не веселее. Радость, которую принес собственный дом, оказалась недолговечной, прошла. С любовью тоже не вышло. Стала одолевать тоска.

Пришел Пашка, поставил на стол вторую бутылку. Молча выпили ее.

– Ваня, – в третий раз заговорил Пашка, – у меня в кабине под сиденьем лежит хороший провод. Давай удавимся?

– Что же это такое получается, Павел? Ерунда какая-то. Почему мы так живем?

– Ерунда, – согласился Пашка. – Давай в самодеятельность запишемся?

– Пошел ты к черту, я серьезно с тобой… Почему мы так дохло живем?

– Пойдем к Майе? А?

– Зачем?

– А так просто. В гости. Пойдем?

– Пошли. Не выгонит она нас?

– За что? Мы же культурно… Помнишь, я ей проиграл бутылку коньяку?

– Ну.

– Пойдем отдавать. Я уж недели две как купил его, а отнести… все времени нету.

– Хм… Пошли.

Майя жила у стариков Сибирцевых, занимала горницу.

В тот вечер, когда к ней пришли Пашка и Иван, там засиделся парень-учитель. Учителя звали Юрий Александрович.

Юрий Александрович ходил по комнате и очень убедительно доказывал Майе, что дважды два – четыре.

– Пойми: если ты пойдешь работать в редакцию, ты должна проститься с профессией педагога. Навсегда.

– Почему?

– Потому!… Ты что, всю жизнь здесь собираешься оставаться?

– Нет.

– Так в чем же дело?

– Поработаю в редакции, и все. Это интересно, – Майя сидела с ногами на кровати. Была она в простеньком ситцевом халатике… Волосы слегка растрепаны; шпильки лежали на этажерке с книгами, которая стояла у изголовья кровати. Юрий Александрович – без пиджака, галстук – на спинке кровати.

– Ты упустишь время, и тот опыт, который здесь все-таки можно получить, работая в школе, ты не получишь. Тебе трудно будет начинать в городе. Ты приобретешь никому не нужный опыт литсотрудника районной газетки – для чего?

– Это интересно, – капризно повторила Майя.

– Это неинтересно! Это значит – тратить попусту время! – Юрий Александрович заметно нервничал. – Скажите, пожалуйста, ее убедили!

– Меня никто не убеждал!

– Тебя убедили.

– Юрка, ты иногда становишься невыносимым. Меня никто не убеждал. Мне сказали: «У нас очень трудное положение в редакции – нет толкового литсотрудника». И все. Спросили: «Вы не хотели бы пойти поработать туда?». Я сказала: «Можно».

– Тем хуже! У них трудное положение! А у тебя…

Тут вошли Пашка и Иван.

– Здравствуйте! – громко сказал Пашка.

Майя и Юрий Александрович слегка растерялись. Майя опустила с кровати ноги, нащупывала туфли, смотрела на нежданных гостей.

– Здравствуйте. Проходите. Садитесь.

Пашка прошел к столу, достал из кармана коньяк.

– Долг принесли. Должны были Майе Семеновне, – особо пояснил он Юрию Александровичу.

Иван стоял у двери, жалел, что согласился идти с Пашкой.

«Какого черта приперлись. Помешали, кажется».

Юрий Александрович взял коньяк, посмотрел этикетку… Качнул головой, тонко улыбнулся, подал бутылку Пашке.

– Возьмите. Выпейте где-нибудь в другом месте.

Пашка взял бутылку, снова поставил ее на стол. Терпеливо объяснил учителю:

– Мы же не к тебе пришли, верно?

Майе было очень неловко. А Иван – наоборот – успокоился. Тоже прошел к столу, сел, посмотрел на учителя.

– А давайте выпьем, правда! – громко сказала Майя. Сказала – как головой в речку; покраснела, глянула на Юрия Александровича, тряхнула головой: – А что?

Учитель опять тонко улыбнулся, чуть заметно пожал плечами.

– Я не буду, например.

– А мы без тебя, – грубовато сказал Пашка. – Давай, Семеновна! Неси стаканы.

Майя, на ходу оправляя волосы, ушла в прихожую комнату. Учитель прошелся по комнате…

– Все-таки, ребятки, вваливаться поздно вечером к девушке… да в таком состоянии… это, знаете, не очень вежливо.

– А ты сидишь тут – это вежливо? – спросил негромко Пашка.

– Во-первых, не «тыкайте» мне! Во-вторых, я повторяю, что вваливаться ночью к девушке – это невежливо, некультурно. Ясно?

– А ты сидишь тут – это культурно?

– Мы коллеги с ней!

– А мы с ней друзья.

– Так не компрометируйте друзей! Она девушка, я еще раз повторяю, во-вторых, она учительница. А здесь деревня-матушка…

Вошла Майя. Сразу поняла, что без нее тут крупно поговорили. Расставила стаканы… Засмеялась неестественно.

– Ну, что вы? Давайте пить?

Пашка взял бутылку, откупорил, стал разливать коньяк по стаканам.

– А о вас я лучше думал, между прочим, – сказал вдруг учитель, глядя на Ивана. – Жаль, ошибся.

Иван понимающе кивнул головой, сказал серьезно:

– А ты не думай никогда хорошо про людей – ошибаться не будешь.

– Ты будешь пить с ними? – резко спросил учитель Майю.

– Да, – она посмотрела на него. – Буду.

Учитель подошел к стулу, на котором сидел Пашка, взялся за пиджак… Пашка прижал пиджак спиной.

– Не дури… Выпей с нами.

– Разрешите!

– Не обижайся… Просто нам тоскливо сделалось, мы и пришли к вам. Что тут обидного?

Учитель сел к столу, закурил.

– Не в такое время и не в таком виде надо приходить, – буркнул он.

– Давайте! – сказала Майя. – Тебе налить, Юра?

– Налей.

Иван внимательно смотрел на учителя, изучал. Тонкое бледное лицо, красивые волнистые волосы, большие темные глаза – красив, нежно красив. Глаза умные.

«Что он так рассвирепел на нас?»

Майя выпила первой… Поперхнулась, долго кашляла и стонала. Учитель смотрел на нее недовольно и грустно.

«Нет, Пашке с таким тягаться трудно», – думал Иван.

Учитель выпил с усилием, но не кашлял, не морщился… Отщипнул длинными белыми пальцами кусочек хлеба, заел.

Пашка сосредоточенно смотрел на стакан, не пил.

– А ты что, Павел? – спросила Майя.

– Я-то? – Пашка очнулся от своих невеселых дум. – Выпью… За твое счастье.

– Спасибо.

– И за твое, – Пашка кивнул учителю. – За ваше.

– Спасибо.

– Давай, Ваня.

Иван взял свой стакан, выпил.

– А вы за кого выпили? – спросила его Майя весело.

– Сам за себя.

– Это эгоизм.

– Ну и что? – просто спросил Иван. – За вас?… А что за вас пить? Вы и без того счастливые, наверно, – он говорил искренно. Он завидовал учителю. – Вообще это глупость – пить за чье-то счастье. Да и не пьет никто за чужое счастье. В душе всегда пьют за свое.

Замолчали. Пашка опять задумался.

– Да… – сказал он. – Ну, что ж?… Пошли, Иван?

– Пойдем, – Иван поднялся. Ему действительно хотелось уйти – тяжело было сидеть рядом с учителем, неловко.

Их никто не удерживал.

– До свидания. Извините нас.

– Ничего. До свидания.

– До свидания.

Ночь была морозная, лунная. Снег звенел под ногами.

– Фу-у, – вздохнул Пашка. – До чего же трудно с этими интеллигентами.

– Она живет, что ли, с ним?

– Что ты, не видишь? Живет, конечно. Знаешь что?… Пойдем в одно место! Я не могу домой идти – зареву.

– Пойдем.

Одно место – это крайняя изба в Баклани. Рядом, через дорогу, лес. Ни ворот, ни плетней вокруг избушки… Торчит, как скворешня.

Пашка стукнул в окно.

В избушке вспыхнул слабый огонек.

Долго никто не выходил. Потом избяная дверь с треском отодралась, заспанный женский голос спросил недовольно:

– Кто это?

– Я, – ответил Пашка.

– Павел?…

Женщина медлила.

– Ты к свету еще не мог явиться?

– Спорить будем, да?

Громко звякнул железный засов… Дверь приоткрылась, Пашка сунулся было в сени, но его тотчас крепко толканули оттуда.

– Пьяный?… Иди к черту! – засов коротко громыхнул. – Я тебе говорила, чтоб ты пьяный сюда не являлся. Говорила? Говорила.

– Нинка!

Избяная дверь захлопнулась. Свет в избе погас.

– Поджечь их, что ли? – подумал вслух Пашка.

– Докатились Любавины, – остервенело сказал Иван.

Пашка изо всей силы пнул в дверь.

Тотчас в сени из избы вышли, и уже другой женский голос – постарше – сердито предупредил: