Отрок. Женское оружие - Евгений Красницкий

Алексею, как и Мишане с Роськой, Анна такой оберег давно припасла. Но и тут не все понятно: можно ли считать Анну женой или близкой родней старшему наставнику, чтобы ее каравай имел должную силу? Сомнения разрешила Ульяна, сказав, что раз нет у него больше никого, так кто ж еще? Если и не как жена, то как вдова побратима она вполне могла его провожать.

И еще пришлось утешать Вею. Ну, не то чтобы утешать, а просто успокоить: она-то, по незнанию, конечно, своих не проводила, ведь и Стерв, и Яков уже несколько дней как ушли за болота. Правда, тут как раз особых сложностей не было – каравай и с отъезжающими можно передать.

Главная же заминка, помимо не приехавшей на проводы Дарьи, была в том, что прошлогодняя мука теперь, накануне уборки урожая, почти кончилась. Наскрести-то наскребли, но последнее, а караваев требовалось немало. Зачастую большими их и не пекли – не у всех и не всегда муки доставало, а провожать надо. Анна решила было испечь отрокам по караваю на десяток, но привычной величины, и туда уже образки положить на всех – потом разберутся, кому какой достанется. Верка такое изменение обряда вроде тоже одобрила, но вот тихая и обычно не склонная к спорам Ульяна, все еще не привыкшая, что Лисовины их теперь своими считают, и с робостью взиравшая на новую родню, неожиданно уперлась. Да так, что и про свою робость позабыла.

– Ты что же это удумала, Анна? – всплеснула она руками, когда увидела тесто, разделенное на несколько больших частей. – Как можно-то – один на всех! Пусть маленький, на один укус, а каждому надобно в руки дать! Негоже это вы решили, не по-людски. Ну, Плава-то не знает наших обычаев, а вы-то о чем думаете? Все обереги в один каравай запекать – всем одинаковую судьбу пророчить! Разве ж так можно! Даже когда из одной семьи несколько мужей уходили, да и года бывали голодные, и то последнее по сусекам скребли, желуди да кору толкли, в тесто добавляли, а пекли каждому. Хоть с ладонь будет, да только ему!

Ульяна аж губу закусила, намеренная свое отстаивать – Анна ее такой и не видела никогда.

«Надо же, тихоня-тихоня, а если что – вон она как может. Ну и молодец! Правильно она меня… тоже ведь за ребят переживает. Не дай Господи, весь десяток так и…

А что годы голодные вспомнила – ну да, по обозникам-то они всегда больнее всех били, должно быть, и она немало натерпелась…»

Да и права была Ульяна – пусть каждому тот каравай девичьи руки передадут, если уж матерей нет. Решили же они, что даже те, у кого не нашлось родни из девок в десятке Анны, вполне могут считать Академию своей семьей. И наставницы – Анна с Ариной – имеют полное право им вместо матерей караваи испечь, а девицы, на правах сестер по той же Академии, теми хлебами одарить, как и прочими оберегами, что уже были заготовлены на всех. Вот из-за этого отец Михаил точно бы взвился, кабы узнал: без наузов ни одного ратника в дорогу не отпускали, и отпускать впредь не собирались. Так что и мальчишек оставлять без такой защиты было негоже.

Арина не смогла сдержать своего удивления, когда за пару дней до этого девки на занятиях стали делать наузы – по приказу Анны и вместе с ней, чтобы отрокам перед походом повесить на шею. Правда, причина этому скоро выяснилась и была совсем не такой, как когда-то в молодости у самой Анны, скорее наоборот. Увидев, что девки с наговорами заплетали в обереги маленькие фигурки из дерева (коня и сокола – непременно, а прочее – по желанию), Арина и сама достала из мешочка на поясе уже приготовленное ожерелье из искусно свернутых кожаных квадратиков с нанесенными на них рисунками, на кожаном же шнурке.

– Вот, – немного смущенно показала она Анне. – Я уже приготовила, да боялась – ты не позволишь. Свекровь моя, когда увидела, как я мужу такое первый раз в дорогу сделала – ох и бранилась… насилу свекр ее унял. Но оберег она тогда так и бросила в печь…

– Строго, ничего не скажешь, – усмехнулась в ответ Анна. – Только это она в Турове с воинами не водилась. Без оберегов в бой даже княжьи дружинники не ходят. Воинская работа такая… Но отцу Михаилу про то знать не надобно, – добавила она. – Он у нас пастырь строгий и не понимает, что в тех узелках и оберегах любовь и надежда наша…

Анна вздохнула, вспоминая, как сама зашлась от возмущения, когда вскоре после замужества впервые столкнулась в Ратном с таким языческим непотребством: дома-то матушка даже за холопками-вязальщицами пристально наблюдала – не приведи Господи, чтобы узлы вязать не удумали – а тут… Каким взглядом одарила ее тогда свекровь! Даже сейчас, через столько лет, мурашки по спине забегали.

«Это ты мою любовь материнскую скверной нарекла?» – спросила тогда Аграфена, не повышая голоса, но так, что лучше бы ударила. Что потом было, Анна вспоминать не любила, да и себя – молодую ретивую дуру – не оправдывала. Потом поняла, хоть и не сразу: обычаи провожальные, обереги в хлебах да наузы, что сама теперь делала с тщанием и положенными наговорами сыну, крестнику (надеялась, что Роська не посмеет из ее рук не взять) и Алексею, да и многое другое христианской веры да церкви не касается! Это любовь и забота, и их бабья надежда. И ведь помогают эти обереги, охраняют мужей и сыновей! Да только ли обереги? Кто же в своем уме от поддержки откажется? И Настена сколько раз выручала, и даже Нинея… Хотя с ней, конечно, лучше дела не иметь… И Аристарх ей помог, когда, казалось, все потеряно, а отче-то только и смог, что сказать: молись, дочь моя, на все воля Божья. Вот она и молилась… А кому – это ее дело!

Глава 10

Июль 1125 года. База Младшей стражи

По старой традиции уходящих ратников перед дорогой кормили жены либо матери, а если их не было, то сестры или снохи. По этой причине утром в трапезной отрокам и взрослым мужам прислуживали не холопки – готовили и подавали на столы свободные женщины и девицы во главе с Анной. Раз уж живут все в крепости единой семьей, то, как положено матерям и сестрам, и провожать всех решили как своих близких. Отроки, немного смущаясь, брали миски из рук у девок, с благодарственными словами солидно кивали им и принимались за еду.

И у девчонок от этого лица становились иными – повзрослевшими и просветленными, а глаза у всех, словно на иконах – то ли от бессонной ночи тени под ними легли, то ли от того, что прикоснулись они сегодня к еще одному женскому таинству. К великому таинству нелегкой бабьей доли – провожать и ждать.

К столу – не праздничному, но весьма обильному – подали и несколько караваев без оберегов. Резать их не полагалось – только ломать. Наставники на правах старших аккуратно, чтобы и крошки на пол не уронить, преломляли хлеба над столом и раздавали по кругу. Хоть и прочли молитву, как положено перед едой, но сегодня в трапезной совсем иные обряды творились. Эту традицию в Ратном исстари блюли даже самые истовые христианские семьи.

Анна со взрослыми женщинами внимательно следила, чтобы девицы, упаси Господи, не проронили слезу, не начали хлюпать носами или наоборот – веселиться без меры (и это порой случается от напряжения). Хоть и предупредила их боярыня, чтобы не смели даже помыслить о таком, если удержаться невмочь, пусть лучше тихонечко выйдут из трапезной, но мало ли… В первый раз они воинов провожают, не привыкли – большинство-то девчонок из куньевской родни. Анюта с Машей, да и Млава с малолетства приучены, как себя в таких случаях вести, а этим-то внове.

Отроки тоже еще не обвыклись. Хоть и усмиряли бунт в Ратном, и кровь – свою и чужую – проливали, но вот в настоящий поход, воинами, уходили впервые. Анна переживала, как бы Роська чего не выкинул: вон как хмуро смотрит – уж больно старые, еще языческие обычаи сейчас всплывали, но надеялась, что от нее крестник не посмеет не принять обереги и провожальный хлеб. Хорошо, что вбитая уже привычка к воинской дисциплине и пример старших не позволяли Роське протестовать.

Когда мальчишки и их наставники встали из-за столов и поклонились, благодаря хозяек, пришел черед раздавать хлеба. Отроки, стараясь держаться степенно, как взрослые мужи, брали караваи из рук девок, ответно им кланялись. Ульяна что-то тихо говорила, подавая хлеб своему Илье. Анна приготовила целую корзину – сыну, Алексею и Роське… По обычаю, провожать Матвея надо было бы Настене, но ее в крепости не было, так что и этого крестника одарила тоже Анна. Татьяна провожала троих – Демьяна и Дмитрия с Артемием. Кузька стоял рядом с матерью и смотрел на братьев с тоской и досадой, завидуя им: в этот момент он отчаянно жалел, что место оружейного мастера здесь, в крепости, а не там, рядом с воинами.

Глебу и Анисиму подавала караваи Верка. И тот, и другой выглядели хмуро, но по-разному. Глеб исподтишка косился в сторону Арины и Андрея, а Анисим смотрел себе под ноги – должно быть, огорченный тем, что жена его так и не приехала на проводы.

Андрей с самого начала трапезы смотрел на Арину, не отрываясь. Миску с едой она подавала ему из рук в руки, так, что его ладони легли поверх ее и на какой-то миг – чуть дольше, чем положено – замерли. На вчерашних посиделках, когда они впервые сидели рядом, пусть ничего не было сказано, но руку ее он так и не выпустил до самого ухода.