Банной горы хозяин - Сергей Щеглов

Видимо, лицо, решил Валентин. Вон, так и стоит перед внутренним взором — человек, который тычет тебе в глаза раскаленной кочергой, поневоле запомнится надолго. И чье это лицо? Явно не самого Ивана Грозного — тот все больше про «иже херувимы» изъяснялся, а когда до дела дошло, показал свою истинную сущность. Кто-то из Российского ордена, принявший на время обличье Ивана? Но зачем колдунам выжигать глаза безвестному архитектору? Стерли бы память, обратили бы в своего раба… разве что архитектор был непрост и ходил под ментальной защитой?

Черт их разберет, подумал Валентин, и вытер со лба пот. Посмотрим, что там дальше.

Шарик-плеер оказался стоящим на паузе — знал, сволочь, что после подобных роликов зритель запросит пощады. Валентин сделал глубокий вдох и ткнул пальцем в клавишу. Плеер снова обволок голову, выдержал затемнение, а потом высветил прямо перед Валентином громадную кучу тлеющих углей.

На плечо Валентину легла чья-то мягкая ладонь, и голос над ухом вкрадчиво произнес:

— Мнится мне, что колдун ты, Иона, от врага подосланный, да признавать того не хочешь. Ныне стану тебя огнем спрашивать, мукой смертной. А еже надеишьси, что как в земле Вифляндской быстрым огнем тебя жечь буду, то одумайся, Иона, пока не поздно, ибо не зря меня прозвали Коптильщиком!

А ведь знакомый голос, подумал Валентин. И прозвище знакомое!

— Чему быть, того не миновать, — ответил Валентин дрогнувшим голосом и почувствовал нарастающий страх. Не было на прежних допросах этого черноволосого старика, что, если он тоже колдун, если до Сердца добраться сумеет?

— Не сейчас сказывай, — так же мягко посоветовал невидимый пока Коптильщик, — а когда кожа на животе лопнет и жир наружу выступит. Тогда самое время будет. Вороши угли!

Подборка хоть куда, недовольно подумал Валентин. Что же теперь, еще полчаса на углях коптиться? Пока кожа на животе не лопнет?

Он протянул было руку, чтобы промотать события вперед, но тут картинка потемнела, ударивший в лицо жар сменился неожиданной прохладой, и Валентин обнаружил перед собой круглый щит, полностью закрывающий угли, а слева от него — черноволосого человека, над трупом которого стоял еще два часа назад.

Валентин опустил взгляд вниз и увидел свои — ну то есть Ионовы, конечно, — ноги, покрытые крупной сеткой сочащихся сукровицей трещин. Действительно, коптильщик, подумал Валентин. Кожа не обуглена, просто высохла от несильного жара и треснула, потеряв эластичность. Теперь постепенно высохнет подкожный жир, а потом наступит черед мышц и соединительной ткани. Медленная, наверное, самая мучительная из возможных смерть. По сравнению с ней сидеть на колу — одно удовольствие.

— Я оставил тебе глаза, — все так же вкрадчиво произнес Григорий, — чтобы ты видел, как умирает твое тело. А ведь это только начало, Иона! Покайся, отрекись от хоязяев, обрекших тебя на муки! Покайся сейчас, пока еще не слишком поздно!

Это он сам по-современному заговорил, или Обруч про перевод вспомнил? Впрочем, не важно, отмахнулся Валентин; кажется, сейчас произойдет что-то интересное.

— Коптильщик, — разлепив ссохшиеся губы, прохрипел Валентин-Иона. — Будь ты проклят!

Валентин почувствовал, как шевелятся волосы на его затылке. Даже поднял руку, чтобы удостовериться — не залетела ли туда шальная муха? Однако ощущение шло извне, от Ионы и под ладонью оказались гладкие, не слишком чистые волосы. Тем временем в затылке Ионы раскрылась дыра, из которой наружу вылетели «алмазные пчелы», которых колдун — а теперь уже и актерам, и зрителям стало ясно, что Иона оказался именно колдуном, — чувствовал на расстоянии, как собственные пальцы. Две «пчелы» сразу же впились в глаза Григорию Коптильщику, а еще одна молнией ударила в горло самому Ионе. Ударила — и со звоном отскочила, встретив несравненно более сильную магическую преграду.

— Ты попался в ловушку, Иона, — улыбнулся Григорий, вынимая из глаз оставшиеся от потерявших Силу «пчел» кристаллики-осколки. — Теперь я точно знаю, что ты колдун. И муки твои будут продолжаться вечно!

Похоже, Смит не врал про Инквизицию, подумал Валентин. Хороший способ отличать колдунов от обычных людей — пытать до тех пор, пока не прибегнут к магии. А потом, разумеется, пытать дальше. Конечно же, ролик наверняка фальшивка, версия для публики. Но прямое противостояние двух разных Орденов поневоле подталкивает именно к таким методам.

Григорий выставил перед собой правую руку, согнув ее параллельно земле, и сразу два ярких луча протянулись от локтя и запястья к голове Валентина. Уши обожгло пламенем, верхушка черепа слетела с головы, точно шляпа. Сердце, успел подумать Иона, — а потом поле зрения снова погрузилось во тьму.

Эпизод второй, подумал Валентин. Заметно убедительнее первого. Как у нас со временем?

Он поставил плеер на паузу и взглянул на часы. Семнадцать двадцать одна, осталось девять минут. Подлетное время — пять, еще на один эпизод хватит. Дальше!

Темнота рассеялась, и Валентин оказался в каменной палате с низким сводчатым потолком. В отличие от предыдущих эпизодов в этот раз он двигался осторожно, вдоль стены, подыскивая укромное место. Скосив глаза на завешенную светлым гобеленом стену, Валентин обратил внимание, что не отбрасывает тени; опустив глаза вниз, убедился, что не видит собственных ног. Опять я колдун, расстроился Валентин, значит, опять хватать и пытать. Одно утешение, этот эпизод уж точно последний.

Скользнув вдоль стены в соседнюю палату, Валентин увидел двух человек. Одного из них, стоящего лицом к окну, он узнал сразу же — по характерным залысинам, уходящим под меховую шапку, крючковатому злому носу и полным губам; с учетом общей тематики ролика это мог быть только царь Иван Четвертый, грозность которого, судя по предыдущему эпизоду, обеспечивалась главным образом закулисными колдунами. Стоящий напротив царя человек выглядел странно — вроде и повыше царя, и в плечах пошире, однако казался при этом каким-то пришибленным и смотрел снизу вверх, точно холоп.

Пора, сказал себе Валентин, и поднял невидимую руку. Три удара сердца, дрожь в правом подреберье, слетающее с пальцев заклинание — какое именно, не разобрать, все-таки фильм, а не реальная жизнь. Уверенность, что все сработало как надо.

Царь тряхнул головой и сжал пальцы на увесистом посохе:

— Противу меня обернулся? В трусости заглазно винишь, жену неправедную защищаешь? Войско просил, чтобы на Псков идти, а сам к полякам переметнуться задумал?!

— Да ты и есть трус! — распрямил плечи второй собеседник. — Я, Иван Пятый, должен на троне сидеть, а твое время вышло!