Ротмистр - Евгений Акуленко

двигались полтора десятка всадников. Низкий резонирующий звук стелился по земле, заставлял зудеть колени и ступни. Раздались резкие хлопки — то в толпу швыряли бумажные пакеты, начиненные порохом с едкой примесью, площадь заволокло дымом. Пронзительно заверещал Мытарий, затряс над головой посохом. Чья-то пуля метко угадала в смутьяна, старец крутнулся на месте волчком и рухнул наземь.

— А ну, разойдись! — верховые обступили церковь полукружьем, теснили лошадьми собравшихся. — Не то перестреляем всех к такой матери!.. Народ шарахнулся было в стороны, но вскоре вновь подался вперед.

— Бей их! Чего встали?.. У нас сила! А у них что? Бей!.. С лошади спрыгнул Ревин, встал спиной к заколоченным дверям.

— Да неужто? Собственной персоной!.. — тоном Вортош говорил язвительным, но было заметно, что он чертовски рад визиту коллег, шумному, а главное, своевременному. — Вы отчего же без мундира?

— Не уступите мне свое место?

— Да пожалуйте!.. Ваш выход… Мне показалось бы разумнее привлечь войска, конечно, но если желаете, так сказать, лично… Матвей Нилыч, я смотрю, тоже решил пойти в рукопашную… Не смею препятствовать… Ревин улыбнулся.

— Кавалерийский полк прибудет с минуты на минуту. Ценю вашу иронию, но нам показалось, что вы рисковали не дождаться этого знаменательного события… Осторожно!.. Толпа всколыхнулась и одномоментно ринулась к церкви, достигнув своей точки кипения. Ревин выпростал в стороны шашки, словно крылья, склонил голову и… шагнул навстречу.

Произошло невероятное. Передние ряды замерли, будто натолкнувшись на невидимую преграду, и повалились лицом в землю, уступая натиску наседавших сзади. Образовалась свалка. Ревин сделал еще шаг. Будто обливной валун на реке, огибала упавших людская масса. Кто-то хрипел задавленный, тщетно стараясь выбраться из-под груды тел, кто-то отползал в сторону, подволакивая ногу, кто-то в страхе поворотил вспять. Вокруг загрохали выстрелы, заблестела в свете факелов сталь, сдерживая сжимающееся кольцо. Звериные оскалы ярости сменяли гримасы боли. Ревин старался не убивать. Наносил глубокие порезы, бил лезвиями плашмя, отнимал руки и пальцы. Не маскируя больше стиль боя, рубился в полную силу неуловимо точным, скупым стилем, отводя от себя теплые кровавые фонтаны. Казалось, дай он себе волю, и вся многосотенная толпа поляжет под его шашками, как колосья под косой. Впрочем, как знать, может, так оно и было.

Наконец, наседавшие с дальних сторон узрели, что их ожидает впереди, и замерли в нерешительности. А после, оскальзываясь на обильно орошенной красным мостовой, кинулись врассыпную, спотыкаясь об убитых и калечных, и уж более не останавливались, дав волю ногам. Кровавую жажду, гложившую нутро, разом отшиб жестокий отпор. Клин выбивают клином…

— Вот это попали мы в переделку… — Ливнев с расцарапанной в лоскутья щекой, в порванной одежде вытер пот со лба, покачал в удивлении головой: — Ревин, черт вас побери! Как вам удаются подобные трюки? Евгений лишь неопределенно пожал плечами, школа, мол, за спиной. Следил вполглаза за расползающимися горожанами, как бы те не выкинули чего худого. Двое сопряженных лошадей дернули заколоченные двери, легко поволокли за собой, выдрав с петлями. Из церкви, испуганно озираясь по сторонам, выступила ватага ребятишек, тотчас сыпанула в разные стороны. Младших уводили за руку старшенькие, спешили поскорее покинуть злосчастное место.

— Вот он, гусь! Глядите! — под микитки привели Мытария, бросили под стеной на охапку соломы. Старец держался за простреленное плечо и плел себе под нос проклятия.

— Что же ты натворил, поганец? — посетовал Ливнев. — Сколько народа загубил, детишек… Зачем?

— Вам все одно не понять, — ощерился Мытарий, — дьявольское племя… А только рано радуетесь! Придут за мной! От любой напасти охранят, из любых застенков вызволят!..

— Это кто же? — прищурился Ливнев.

— Да вот он и придет, — старец куда-то ткнул согнутым пальцем и зашелся хриплым смехом. — Берегись!.. В дверном проеме, подсвечиваемая со спины неверным светом лампадок и свечей, стояла фигура в монашей рясе с надвинутым до середины лица капюшоном.

— Это что еще за клоун?… Ну-ка, яви свою физиономию!.. — Ливнев прищурился и сделал знак Шалтыю

— Нет, — Ревин придержал монгола за плечо. — Погоди!.. Незнакомец медленно выступил под сумеречный свет. Двигался он настолько плавно, будто катился на колесах. Ливнев достал револьвер и пальнул незнакомцу под ноги, что, впрочем, никакого эффекта на последнего не произвело. Тот все также неспешно плыл навстречу вооруженным господам.

— Это он, — Йохан проговорил негромко, но его все услышали. — Тот… тогда… в Царицыне…

— Вы уверены? — нахмурился Ревин.

— Я уверен. Желаете, продемонстрирую?.. — юноша храбрился, но выглядел чрезвычайно бледным, выдавая крайнюю степень волнения.

— Не стоит, — Ревин подхватил факел, качнул в руке и расчетливо метнул в фигуру, так, что горящее смолье чиркнуло по одежде. Ряса незнакомца занялась. Но тот не обращал на огонь никакого внимания. Все так же шел живым столбом пламени.

— Трепещите, сукины сыны, — возвысил голос старец, — перед посланцем Божим!.. — глаза его лучились неподдельным ликованием. Пылающая фигура приблизилась к Мытарию вплотную, взмахнула рукавом, и голова старца покатилась по мостовой.

— Не приближаться! — предостерег Ревин.

— Что же ты за тварь?.. — Вортош выставил перед собой пулевик и вдавил курок. Пули вышибали из горящей одежды снопы искр, но видимого вреда незнакомцу не причиняли. Наконец, сгоревшие лохмотья спали. Изумленным взорам предстала серая фигура, очертаниями напоминающая человека и заметно проглядывающаяся на свет. Некоторое время контуры сохранялись, потом принялись оплывать, сглаживаться, пока не превратились в бесформенную массу, заструившуюся по земле обратно к церкви, подобно облаку дыма. Господа глядели существу вслед, не сходя с места и пребывая в некоторой оторопи. В таком состоянии их и застали ворвавшиеся на площадь драгуны.

— Евгений Александрович, — позвал Ливнев, — у вас есть какие-нибудь догадки относительно… гм…

— Догадок нет… — Ревин вздохнул. — Утешит ли это вас, но с чем мы имеем дело, я знаю совершенно точно. А также со всей определенностью могу сообщить, что ваш покорный слуга никто иной, как распоследний осел… Вортош удивленно поднял брови:

— Не понимаю о чем речь, но в силу вашего авторитета, спорить не стану…

На кучера было жалко смотреть. Пятые сутки Евдокия заставляла колесить по округе, не больно-то принимая во внимание состояние дорог, да и вовсе их наличие. Возница уже не роптал, не бранился, не взывал к здравому смыслу, мол,