Рукопись, найденная в Сарагосе - Ян Потоцкий

С тех пор голова эта показывалась почти всем обитателям нашего дома и довела моего мужа до того, что я стала опасаться за его рассудок. Полагаю, нет нужды говорить тебе, что все эти явления были моим изобретением. Граф де Пенья Флор был просто выдумкой для того, чтобы встревожить Корнадеса и излечить его от прежнего самодовольства. Судейскими чиновниками, альгвасилами, так же как и дуэлянтами, были слуги герцога Аркоса, который сразу после венчанья вернулся в Саламанку.

Прошлой ночью я решила застращать моего мужа новым способом, так как не сомневалась, что он сейчас же убежит из спальни к себе в комнату, где стоит аналой; я тогда запру дверь на ключ и впущу к себе герцога через окно. Опасаться, что муж увидит его или обнаружит лестницу, не приходилось, потому что мы каждый вечер тщательно запирали дом, а ключ я прятала под подушку. Когда ты неожиданно появился в окне, муж мой еще раз убедился, что голова графа де Пенья Флор приходит укорять его за сто дублонов.

Наконец мне остается сказать только несколько слов о той примерной набожной соседке, которая внушила моему мужу столь неограниченное доверие. Увы! Соседка, которую ты видишь возле меня, это сам герцог, переодетый в женскую одежду. Да, сам герцог, который любит меня больше жизни, может быть, потому, что все еще не уверен в моей взаимности.

На этом Фраскита окончила свое повествование, а герцог, повернувшись ко мне, промолвил:

– Даря тебе наше доверие, мы рассчитываем на твою ловкость, которая может быть нам полезной. Речь идет об ускорении отъезда Корнадеса, кроме того, мы хотим, чтобы он не ограничился паломничеством, а некоторое время совершал покаяние в каком-нибудь монастыре. Для этого нам нужен ты со своими четырьмя приятелями, которые тебе повинуются. Я сейчас же тебе объясню свой замысел.

Когда Бускерос произнес эти слова, я с ужасом заметил, что солнце уже зашло и я могу опоздать на свидание с восхитительной Инессой. Поэтому я его остановил и стал умолять, чтоб он отложил рассказ о замыслах герцога Аркоса до завтра. Бускерос ответил мне с обычной своей наглостью. Тогда, уже не в силах сдерживать свое негодование, я воскликнул:

– Наглый негодяй! Отними у меня жизнь, которую ты мне отравляешь, или защищай свою!

С этими словами я обнаружил шпагу и принудил моего противника сделать то же самое.

Так как отец мой никогда не позволял мне обнажать шпагу, я не знал, как ею действовать. Сначала я завертел ее колесом, чем немало удивил своего противника, – вскоре, однако, Бускерос сделал выпад и пронзил мне руку, и, кроме того, кончик его шпаги ранил меня в плечо. Рука моя выпустила оружие, я упал, обливаясь кровью, но больше всего терзала меня мысль, что я не смогу явиться в условный час и узнать то, о чем прекрасная Инесса хотела сообщить мне.

Когда цыган дошел до этого места, его вызвали по делам табора. Когда он ушел, Веласкес сказал:

– Я так и знал, что цыган все время будет вытягивать одну историю из другой. Фраскита Салеро рассказала свою историю Бускеросу, тот – Лопесу Суаресу, а тот – опять цыгану. Надо надеяться, он скажет нам в конце концов, что сталось с прекрасной Инессой. Но если он начнет новую историю, я с ним поссорюсь, как Суарес поссорился с Бускеросом. Только, пожалуй, нынче повествователь наш к нам больше не вернется.

В самом деле, цыган больше не показывался, и вскоре мы все пошли спать.

ДЕНЬ ТРИДЦАТЬ ШЕСТОЙ

Мы двинулись дальше. Вечный Жид вскоре присоединился к нам и продолжал рассказ о своих приключениях.

ПРОДОЛЖЕНИЕ ИСТОРИИ ВЕЧНОГО ЖИДА Уроки мудрого Хоремона были в действительности гораздо пространней, чем в моем изложении. Общий итог их заключался в том, что один пророк по имени Битис доказал в трудах своих существование Бога и ангелов, а другой пророк по имени Тот прикрыл эти понятия темной – и казавшейся тем более возвышенной – метафизикой.

В теологии этот Бог, называвшийся Отцом, почитался только молчанием; когда же нужно было выразить его самодостаточность, говорили, что он сам собственный отец и собственный сын. Почитался он также и в образе сына, и тогда его называли "разумом божьим", или Тотом, что значит по-египетски – убеждение.

Наконец, наблюдая в природе дух и материю, дух стали считать эманацией Бога и представлять его плывущим по илу, как я уж вам как-то раз говорил. Создателя этой метафизики назвали "Трижды величайший". Платон, проведший восемнадцать лет в Египте, ввел в Греции учение о Слове, за что получил от греков прозванье Божественного.

Херемон утверждал, что все это было не вполне в духе древнеегипетской религии, что она изменилась, так как изменение – вообще в природе каждой религии. Этот его взгляд вскоре подтвердили события, происшедшие в александрийской синагоге.

Я был не единственным евреем, изучавшим египетскую теологию; другие тоже увлекались ею; особенно притягательной казалась загадочность египетской литературы, порождаемая, видимо, иероглифическим письмом и принципом, согласно которому следует обращать внимание не на символ, а на скрытую в нем мысль.

Наши александрийские раввины тоже захотели иметь требующие разрешения загадки и вообразили, что книги Моисеевы, хоть и повествуют о подлинных событиях и представляют собой подлинную историю, написаны, однако, с таким божественным искусством, что, помимо исторического содержания, имеют еще другой смысл, таинственный и аллегорический. Некоторые из наших ученых выяснили этот смысл с проницательностью, доставившей им в то время великую славу, но из всех раввинов особенно отличился Филон. После долгого изучения Платона он пришел к убеждению, что ему удалось пролить свет на темноты метафизики, и с тех пор его стали звать Платоном синагоги.

Первое произведение Филона трактует о сотворении мира, с особенной подробностью разбирая свойства числа семь. В этом сочинении автор называет Бога Отцом, что полностью соответствует египетской теологии, но не стилю Библии. Мы там находим утверждение, что змей – аллегория наслаждения и что рассказ о создании женщины из ребра мужчины также имеет аллегорический смысл.

Тот же самый Филон написал сочинение о снах, где говорит, что Бог имеет два храма: один из них – весь мир, а священник его – слово божие; а другой

– чистая и разумная душа, и священник его – человек.

В своей книге об Аврааме Филон высказывается еще определенней в духе египетской теологии, когда говорит:

"Тот, кого Священное писание называет сущим (то есть тем, который есть), истинный Отец всего. С обеих сторон его стоят силы бытия, издревле теснейшим образом с ним соединенные: сила творящая и сила управляющая. Одна называется Богом, другая Господом. Соединенный с этими силами открывается нам иногда в едином, иногда в тройственном виде: в едином, когда душа, совершенно очищенная, вознесясь над всеми числами, даже над числом два, столь близким к единице, достигает понятия простоты и самодостаточности; в тройственном же предстает душе, еще не вполне причастной к великим тайнам".

Этот самый Филон, рассудку вопреки до такой степени заплатонизировавшийся, позже принимал участие в посольстве к цезарю Клавдию. Он пользовался большим влиянием в Александрии, и почти все эллинизированные евреи, увлекшись красотой его стиля и побуждаемые свойственной всем людям жаждой новизны, настолько прониклись его учением, что вскоре, можно сказать, остались евреями только по названию. Книги Моисеевы стали для них своего рода основой, на которой они ткали как им вздумается свои собственные аллегории и тайны, в особенности же – миф о троичности.

В ту эпоху ессеи уже создали свои странные сообщества. Они не женились и не имели никакой собственности, все было в общем владении. В конце концов возникла новая религия, смесь иудаизма и магии, сабеизма и платонизма, при повсеместном распространении множества астрологических суеверий. Древние религии всюду падали со своих пьедесталов.

Когда Вечный Жид произнес это, мы находились недалеко от места нашего привала, так что он оставил нас и пропал где-то в горах. Под вечер цыган, располагая свободным временем, продолжал свой рассказ.

ПРОДОЛЖЕНИЕ ИСТОРИИ ВОЖАКА ЦЫГАН Рассказав мне историю своего поединка с Бускеросом, молодой Суарес захотел спать, и я покинул его. На другой день на мой вопрос, что было дальше, он поведал мне следующее.

ПРОДОЛЖЕНИЕ ИСТОРИИ ЛОПЕСА СУАРЕСА Ранив меня в руку, Бускерос сказал, что он искренне рад этой возможности выказать мне свою преданность. Он разорвал мою рубашку, перевязал мне плечо, накинул на меня плащ и отвел к хирургу. Тот осмотрел мои раны, сделал перевязку и отвез меня домой. Бускерос велел поставить свою кровать в передней. Мои неудачные попытки отделаться от нахала заставили меня отказаться от дальнейших действий в этом направлении, и я примирился со своей участью.

На другой день у меня началась лихорадка, обычная у раненых. Бускерос по-прежнему навязывался со своими услугами и ни на минуту не отходил от меня. На четвертый день я смог наконец выйти на улицу с перевязанной рукой, а наснятый ко мне пришел слуга сеньоры Авалос с письмом, которое Бускерос сейчас же схватил и прочел.