Когда мертвые оживут - Джон Адамс

Строго говоря, оленям было еще рановато сбрасывать рога. Возможно, этот парень просто за что-то зацепился или потерял рог в схватке за самочку. Обрадовавшись, что это не зомби, я закрыл дверь и вернулся к трапезе. Я смаковал каждый кусочек вяленого мяса, каждый ломтик чипсов и удивлялся, до чего же американские закуски соленые. Набив живот разными вкусностями, я быстро заснул, давая отдых уставшему телу, а особенно ногам, которые ныли от выпавших на их долю нагрузок.

В последующие несколько дней мне приходилось то радоваться дальновидности своего решения вернуться на Огненный остров, то проклинать себя. Здесь было действительно пустынно, но, пожалуй, даже слишком. Я-то надеялся встретить и других беглецов с «большой земли». Скажем, молодую вдовушку или пусть даже не очень молодую. Парочку, не чуждую свингерским замашкам. На крайний случай «голубенького» — лишь бы было с кем скоротать время. Я двинулся на юго-запад, проехал через местечки Роббинс-Рест, Атлантик, Лоунливилль (очень подходящее название),[35] Дьюнвуд, Фэйр-Харбор, Сальтер и Кисмет. К дамбе Роберта Мозеса я приближаться не рисковал — она соединяла остров с материком, точнее с Лонг-Айлендом. Я опасался, что там, где могут встретиться машины, можно наткнуться и на проблемы. Не исключено, что там окажутся люди. Или зомби.

Я ощущал себя Чарльтоном Хестоном в фильме «Человек Омега», а также Винсентом Прайсом в «Последнем человеке на Земле» — посредственных экранизациях романа Матесона «Я — легенда». Любопытно: фильм, носящий название романа, имеет с ним наименьшее сходство. Поди тут разбери. Так или иначе, разъезжая по острову на своем десятискоростном велосипеде, я легендой так и не стал, это уж наверняка.

Мальчишкой я был вполне себе самодостаточным, по крайней мере в том, что касалось способности приятно проводить время в одиночестве. Частенько я воображал, будто остался единственным человеком во всем мире. Мне нравилось представлять себе, будто вокруг больше никого нет. Я бродил вдоль железнодорожных путей или рядом с островком безопасности по центру бульвара Куинс. Конечно, мимо со свистом проносились машины, но зато на протяжении многих миль я не встречал ни одного существа во плоти. Отец обвинял меня в нездоровом увлечении всякой дурью. Ну да, я очень даже любил фильмы ужасов. Теперь, оглядываясь назад, думаю, то была вроде как репетиция перед тем, что обрушилось на нас в эти дни. Внемлите мне, наследнику Нострадамуса!

Одиночество разъедало меня изнутри.

Попытался я исследовать и другие направления, но это оказалось непросто. Пойнт-оф-Вудс был отгорожен от Оушен-Бэй-Парка — несомненно, чтобы уберечься от проникновения всяческой шушеры, которой во время оно там было полным-полно. Поскольку объехать ограду или перебраться через нее на велике не было возможности, пришлось мне перелезть через нее и дальше идти пешком. Прежде я никогда не пробовал познакомиться с другими частями острова. Такими, как, например, Санкен-Форест — симпатичное местечко, но в эти дни зловещее, как и все остальные. Или вот, скажем, Сэйлорс-Хейвен. В Черри-Гроув тоже не было ни души. Черт, не то чтобы я сменил ориентацию, просто хотелось бы нормальных товарищеских отношений, и пока они остаются на уровне платонических, я готов заняться чем угодно. И с кем угодно.[36]

Но всюду — ничего. И никого.

Я так вымотался и упал духом, что решил уже не тащиться в Пайнз и местечки, лежащие за ним. Огненный остров стал островом призраков, и, пожалуй, как по мне, духи менее опасны, чем зомби, — по крайней мере, физически. Я избежал участи быть съеденным в буквальном смысле только для того, чтобы меня сожрала заживо меланхолия. И это называется жизнь?

Телевизор не работал, не было даже тестовой картинки.

Радио можно было послушать… если вам нравится «музыка» статических помех.

Я перебирался от дома к дому в поисках чего-нибудь, что можно почитать. Хотелось занять мозг. Кроссворды, сканворды, «Гейм-бой». Да что угодно. Проблема с этими дачными домами в том, что по окончании сезона жильцы ничего в них не оставляют. Конечно, несколько дамских романов в мягкой обложке я раздобыл и даже, хоть и стыдно признаться, прочитал, но ничего поучительного найти не удавалось. Еще отыскался шкаф с технотриллерами — ну, вы знаете, весь этот хлам в духе Тома Клэнси. И их я прочел, хотя сказать, что эти книги тупые, значит ничего не сказать. Даже дамские романы с душещипательным финалом будут получше. Я побывал уже почти в каждом доме между Оушен-Бэй-Парком и Роббинс-Рест, когда меня вдруг осенило: ведь совсем не обязательно оставаться в своей убогой халабуде. Серьезно, что это со мной такое? Для того ли я убежал с материка, чтобы провести три недели в этой гнилой дыре?

Идиотизм какой-то.

В качестве своей резиденции я выбрал прочное и значительно более комфортабельное строение, в фермерском стиле, с пятью спальнями. Поросенок поумнел и перебрался из соломенной хижины в нормальный кирпичный дом. В хозяйской спальне даже отыскался тайничок с порнухой. Новое место обитания пришлось мне по нраву. Электричество по-прежнему имелось, и напитки были холодными. В холодильнике нашлось спиртное, и я, хотя всегда вел трезвый образ жизни, теперь начал выпивать. Не хочу сказать, что стал пьяницей, но все же каждый вечер, совершив прогулку вокруг своего нового дома, я расслаблялся на кухне со стаканчиком в руке. И если порой дело заканчивалось тем, что я валился плашмя на кровать, а комната вращалась передо мной, словно я был Дороти и летел в страну Оз, значит так тому и быть. Трезвость уже не была для меня нормой жизни.

Однажды, когда я возвращался домой из магазина в Оушен-Бич, у велосипеда лопнуло переднее колесо, и я со всего маху улетел в неглубокую канаву напротив бейсбольной площадки. Возможно, не совсем протрезвел после выпитого накануне: я ведь еще не стал прожженным пьяницей и плохо знал свою дозу. Впервые за несколько недель небо было безоблачным, и на нем ослепительно сверкало солнце. Голова у меня потрескивала и до того, как я кувырнулся, теперь же в ней непрерывно пульсировала боль. Я сильно расцарапал руки, свет резал глаза даже сквозь темные очки. И вот я лежал, распластавшись в канаве, дрожал от ярости и был несколько смущен, пусть даже никто не видел моего падения.

Однако свидетель все же был.

За фонтаном возле трибун прятался зомби. Как же мы столько времени умудрялись не замечать друг друга? Я вскочил на ноги, попытался найти какое-нибудь оружие, но пьяному, как известно, море по колено, так что я беспечно оставил все в доме. При мне был только велосипедный насос, а какой от него толк?

Но зомби так и торчал неподвижно, съежившись за фонтаном. Я еще нетвердо стоял на ногах — сказалось тяжелое падение, да и винные пары не до конца выветрились, — и потому прислонился спиной к фонарному столбу, облепленному старыми объявлениями о различных значительных событиях в жизни острова. Выцветшие обрывки болтались на ветру, словно струпья на коже.

Мы с мертвецом глазели друг на друга, казалось, целую вечность. Ни он, ни я ничего не предпринимали. Я уже начал подумывать, а не галлюцинация ли это. Может, при падении у меня случилось сотрясение мозга? Но нет. В глазах наконец прояснилось, а зомби никуда не исчез — стоял себе и не собирался нападать.

— Привет, — сказал я и тут же почувствовал себя идиотом. — Я могу вам помочь?

Зомби при звуке моего голоса отпрянул назад. Точнее будет сказать, она отпрянула, ибо при жизни это была женщина, даже девушка, едва-едва вышедшая из подросткового возраста. Судил я об этом в основном по ее одежде. Прежде мне никогда не доводилось рассматривать оживших мертвецов вблизи, обычно я проносился мимо на максимальной скорости, какую мог выжать из велосипеда. Кожа на лице была упругой на вид, цвета недоваренного цыпленка, разве что несколько менее желтая. Глубоко посаженные глаза подернула дымка; казалось, их обладательница не может сфокусировать взгляд, это я хорошо заметил, однако смотрела она прямо на меня. Нижняя челюсть отвисла, и из приоткрытого рта вырывалось медленное и тяжелое дыхание, как у астматика. Две вещи поразили меня: во-первых, она дышала, и, во-вторых, зубы сверкали белизной. В фильмах у зомби всегда сломанные, гнилые зубы коричневого цвета, эта же мертвая киска могла похвастаться улыбкой голливудской звезды.

Еще она, похоже, не чувствовала холода — если судить по босым ногам, обтягивающим джинсам, спущенным так, что был виден низ живота, и куцей белой маечке. В глубоком вырезе я заметил чашечки розового бюстгальтера. Между грудями имелась соблазнительная ложбинка. Черт, да я что, оцениваю этот оживший труп в качестве предмета сексуального вожделения? Да! Именно так. Вот интересно, можно ли секс с зомби классифицировать как некрофилию? Кто бы мог сказать… Некрофилию определяют как увлечение трупами, эротический интерес к трупам, способность возбуждаться при виде трупов. Но как быть с ходячим трупом? Как это назвать? Хотя кожа на теле немного обвисла, в целом девочка сохранилась очень неплохо. И откуда у меня такие мысли? Что тому причиной: одиночество или я сошел с ума? И то и другое, наверное. В общем, я ощутил мощный прилив крови пониже пояса.