Открыватели дорог - Николай Асанов

Филипп, не слушая его, спросил:

— Неужели против танков ты ничего не нашел в артиллерийском арсенале, что они тебя так напугали?

Семен задумался, глядя узкими глазами на голубой абажур, поднял свой бокал, сказал:

— Есть. Есть такая номерная штучка. Побольше бы их делали… Д-да! — таинственно причмокнул, давая понять, что дальнейшее обсуждению не подлежит.

Филипп усмехнулся:

— Это что, та номерная?..

Семен выпрямился, посмотрел подозрительно.

— Допустим.

— Неплохая пушка, если верить отзывам.

— А ты что, на контроле сидишь?

— Нет, — скучным голосом сказал Филипп. — Это моя конструкция.

Семен подался вперед вместе со стулом, вглядываясь в лицо приятеля. Протянул над столом большую короткопалую руку:

— Давай лапу, давай, поздравляю!

Филипп улыбнулся и протянул руку. Но Семен сейчас же помрачнел, сказал:

— А все-таки плохо, Филипп, глядишь вокруг! Поедешь за границу — подумай.

— О чем?

— Обо всем, — неопределенно ответил Семен. Допил вино, закусил. Грустно сказал: — Значит, опять ты наверху, а мне еще тянуться надо? Не люблю внизу находиться… Ну, да ладно, ты меня все-таки утешил, знай наших, уральских.

Подозвал официанта, расплатился.

— Извини, провожать не пойду. Надоело мне тебя провожать. И к тебе не пойду, не люблю смотреть на семейную идиллию. Тоска по дому начинается. А мне, старому солдату, тоска не к лицу.

Филипп встал, пошел за ним, шумным, стремительным. На углу они расстались. Филипп еще долго смотрел вслед приятелю. Семен шел, никому не уступая дорогу, сильный, рослый. Встречные опасливо расступались, потом оглядывались на него: он был чем-то не похож на обычных горожан. Таким его запомнил Филипп с этой встречи. Сквозь новый облик все еще пробивались воспоминания старых, полузабытых лет.

7

Еще раз вспомнил он Семена Мусаева в Париже. Был ежегодный парад республиканских военных сил на Елисейских полях. Ложа советского посольства находилась недалеко от ложи французского генерального штаба. Генштабисты внимательно следили за впечатлением, производимым марширующими войсками на советских представителей. Филипп увидел танки завода Рено. Внешне они производили довольно грозное впечатление, но, несмотря на торжественность парада, танков было очень мало. Механизированная артиллерия также не поразила его. Филипп знал, что может противопоставить Германия в случае войны, и с некоторым сожалением смотрел на блестящие полки ветеранов, на иностранный легион, на марокканцев, которые шли ровными шеренгами, с вытянутыми в ниточку штыками.

Несколько раз Филипп был на заводах вооружения. Ему, иностранцу, показывали новинки вооружения, долженствовавшего потрясти его воображение. А он, рассматривая эти новинки, думал, как далеко вперед ушла его Родина.

Ему было странно, что здесь никто всерьез не думал о войне. В кафе пели песенки о коричневых дикарях, министры рассказывали анекдоты о сумасшедшем ефрейторе, журналисты приводили подробные цифры германских вооружений; правительства малых стран сообщали все новые и новые подробности о вмешательстве фашистов во внутреннюю жизнь их государств. Однако все эти факты оставались лишь предметом шуток, будто в мире поселился бес иронии и насмешки.

И когда Германия показала, что она готова к войне, когда немецкие танковые колонны ворвались в Чехословакию, Филипп решил, что мир наконец поймет, к чему привели недальновидные политики свои беспомощные государства. Он таил эту надежду целых два дня. Ничего не было потеряно, все можно было исправить одним решительным ударом, даже если бы ударили просто кулаком по столу во время мюнхенского совещания, но никто не рискнул сделать этот жест; только одна страна честно объявила, что она готова выполнить свои обязательства перед поверженной Чехословакией.

В эти дни Филипп вернулся домой. В мире больше не было мира. Началась война, которая грозила затмить собой все прошлые войны.

8

…Филипп уезжал на Урал. Последние дни в Москве он провел суетливо и беспокойно. Надо было договориться о повышенной программе завода, директором которого его назначили. Филипп встретил на аэродроме главного инженера завода. Едва поздоровавшись, главный инженер начал ругаться, что завод зажимают, что поставщики не выполняют заданий, что надо встретиться с наркомом, и не прекращал своей ругани и жалоб до самого дома. Только сев за стол, он несколько успокоился, впрочем потому, что считал неприличным говорить о делах в присутствии женщин. Жена Филиппа приветливо угощала гостя и расспрашивала об Урале, где теперь ей придется провести годы. Инженер развеселился, хвалил город, театр, охотничьи угодья. Улучив минуту, когда жена Филиппа вышла, он проникновенным шепотом сказал:

— А самое главное зло, — поднял палец, — это военпред. Вот кого надо немедленно убрать! Я за этим, собственно, и прилетел. Уж-жасный человек! Он вам еще попортит крови! Бурбон! Солдат! Ему наплевать на технические трудности, у него полное отсутствие чутья к человеку! Поверите ли, ночей не дает спать. И то не так, и это не так! Ко всему придирается.

— А может быть, и в самом деле, — осторожно сказал Филипп, — у вас там и то не так, и это не так?

— Вы смеетесь, Филипп Иванович? — обиженно сморщился инженер. — Да лучше нашего завода нет во всем Союзе…

— Н-да, это аргумент, — сказал Филипп. — Что же это за военпред такой, что никому не дает покоя?

— Уж-жасный человек! — повторил инженер. — Его прислали месяц назад. Герой какой-то войны, считает, что он лучше всех нас знает, что и как надо делать. Попросите наркома, вы с ним в хороших отношениях, пусть его уберут. Отдыхать пошлют, что ли. Он, говорят, и в армии был таким же бешеным.

— Да как его зовут?

Инженер даже опасливо оглянулся, прежде чем сказать фамилию: должно быть, военпред и в самом деле сидел у него в печенках.

— Мусаев Семен Николаевич.

Филипп улыбнулся.

— Не знаю, не знаю, мне он даже когда-то нравился.

Главный инженер с опаской посмотрел на директора.

— В самом деле? Но ведь это же ужасный человек. — Он растерянно развел руками. — Впрочем, может быть, тогда он был другим.

«Итак, этот неугомонный Семен опять на моем пути, — думал Филипп, оставшись один. — Должно быть, он чувствует себя там как в ссылке. Можно представить положение боевого солдата, отправленного в длительный отпуск. Жаль, я не спросил у этого инженера, как Семен попал на завод. Да и к инженеру надо внимательно присмотреться…»

На аэродроме Филипп снова встретился с уже бывшим главным инженером завода. Инженер поспешно отвернулся, чтобы не здороваться. Впрочем, настроенный очень благодушно, Филипп не обратил внимания на его обиду. Он искренне поздравил инженера с переводом на более тихую работу.

Инженер заметил, что Филиппа сопровождал известный конструктор, молодой человек с твердыми чертами лица, неразговорчивый, хмурый. Инженер поморщился. Да, новый директор заводит новые порядки. Можно представить, какую дисциплину введут эти люди… А раньше не было места тише и спокойнее Пушечного. Посторонние люди не вмешивались в дела завода, завод благополучно выполнял заказы. Никому и в голову не приходило, что можно оспаривать программу завода. И вот, пожалуйста, новый директор начал с того, что перечеркнул всю программу: десяток новых образцов бросается в производство. И это в дни, когда везде только и говорят о близкой войне! Старые образцы сняты, новые еще не освоены. Нет, он не хотел бы быть на месте нового директора и этого молодого конструктора с каменным лицом!

9

Филипп медленно шел по цехам. Каждый раз он по-новому видел завод. Вот и сейчас он внимательно улавливал происшедшие здесь перемены. Что же изменило облик завода? Новые цехи? Да, цехов прибавилось, завод расширял свое хозяйство — это уже комбинат, многие цехи превратились в самостоятельные заводы-поставщики. Сложные механизмы обновили завод. Но есть еще что-то новое в нем.

Филипп здоровался со знакомыми мастерами и инженерами, отвечал на дружеские приветствия рабочих; его хорошо знали и помнили здесь: столько лет он неизменно возвращался сюда, сначала студентом, потом инженером, затем заказчиком… Ах да! Он остановился среди механического цеха, где мостовые краны переносили тяжелые стволы к станкам, — на заводе обновили состав рабочих! Вот то, что казалось ему необычным. Именно так… И Филипп с обостренным любопытством оглядывал молодые лица рабочих, их быстрые движения. У многих из них на пиджаках были медали и ордена — награды за участие в финской кампании. Это были новые кадры. И он вспомнил старых рабочих, мастеровых по рождению. То были потомственные почетные мастеровые, они из поколения в поколение работали на этом заводе, жили своими домами, наделами, у них было хозяйство, коровки, лошадки, — в сущности, их нельзя было назвать пролетариями. Летом, завод почти прекращал работу, пушкари переселялись на луга, становились косарями, готовили корм для своей скотины. Дирекция поддерживала патриархальные отношения с рабочими: это было и дешево, и оберегало от всяческих неприятностей.