Мой ласковый и нежный мент - Валентина Мельникова

– Все это деньги, Денис, – вздохнул Максим Андреевич. – Почувствовала девочка вкус богатства, да еще так легко оно в руки шло, вот и сломалась, не выдержала. Но и осуждать ее так уж однозначно тоже нельзя, в чем-то и понять можно… И потом, совесть у нее все-таки не до конца выветрилась, если так настойчиво пыталась со Славой встретиться. Они ведь с детского сада дружили, первую любовь из сердца не сразу выбросишь!

– Вот я и хочу поговорить со Славкой, пока Людмилы нет, что же нам дальше со Светланой делать.

Того гляди, совсем закрутится, завертится среди этой мишуры. Пропадет ни за грош. Правда, я совсем не уверен, согласится ли он со мной разговаривать на эту тему.

– Я тоже думаю, что это напрасный труд. – Старик внимательно посмотрел на сына. – И не со Славой тебе надо разговаривать, а в первую очередь с Людмилой и с Антониной. Они Светлану знают и в прежние времена всячески помогали ей.

– Не хватало еще нам военный совет в Филях устраивать. – Денис криво усмехнулся. – Как-нибудь обойдемся без их доброго участия.

– Денис, – Максим Андреевич строго посмотрел на сына, – объясни, какая вдруг кошка пробежала между вами? Почему испортились ваши отношения?

Почему ты всячески стал избегать разговоров о Людмиле? Ведь, насколько мне помнится, по зиме ты только о ней и говорил. И очень благодарен был, правда с оговорками, – усмехнулся Барсуков-старший, – за Костю. Это ведь при ней он произнес первое слово и даже не спросясь назначил себе в матери.

Видно, решил отцу облегчить выбор.

– Прекрати, пожалуйста эти разговоры, – недовольно поморщился Денис. – Все, что касается Людмилы, – моя личная проблема, которая никого, даже тебя, не касается. У нее есть жених, за которого она, по слухам, собирается замуж.

– Собирается? – удивился Максим Андреевич. – По моему, тебе по роду службы положено владеть более полной информацией, чем мне. Ни за кого она уже не собирается, потому что Вадим в конце августа уезжает за границу со своей невестой Лайзой Коушелл.

– И все-то ты знаешь, – покачал головой Денис, – и ничего-то от тебя не скроешь! Интересно только, какая из сорок новостями тебя одаривает?

– Да какая там сорока, – махнул рукой отец. – То Стас что-то брякнет, то Антонина проговорится, то Славик поделится. Так, слово за слово, и собирается все в кучку.

– А я и не подозревал, что за моей спиной столь мощный информационно-аналитический центр работает, – усмехнулся Денис. – Тебя бы к нам на службу, цены бы не было!

– Староват я для вашей службы? – улыбнулся Максим Андреевич, – дай бог с внуком справиться да с этим мохнатым чудовищем! – Он кивнул на окно. – Тебе не кажется, что наш Константин готов в конуру переселиться к своему приятелю?

Людмила сидела, прислонившись к стволу кедра, и прислушивалась к звукам леса. Снизу, из-за кустов ольховника, доносился ровный грохот реки, не знавшей ни сна, ни отдыха. Иногда по верхушкам кедров и пихт проносился ветер, тайга глубоко, как сонный человек, вздыхала и вновь затихала. С перевала долетел короткий, басовитый гром: это падали малые лавины. Где-то очень далеко ныла, выворачивая душу, чернявая желна, неспокойная птица, страдающая бессонницей. Потом где-то в камнях провыл волк, и все опять стихло.

Медвежонок возился рядом, пытался освободиться от куртки, недовольно порыкивал и крутил черной пуговкой носа. Совсем еще маленький, но тяжелый, он оттянул ей все руки, и Людмила решила оставить его временно на пасеке, которой с мая по август заправлял дед Банзай.

На небе уже появились первые звезды, но до пасеки оставалось совсем немного, и она позволила себе этот короткий привал, присев на прогревшиеся камни и с удовольствием вытянув натруженные за день ноги. Вполне возможно, она и заночует на пасеке. Дед, славящийся своим гостеприимством и говорливостью, вряд ли отпустит ее в ночь, С каждым годом количество пасек в горах увеличивалось. Они разрешались и вблизи границ заповедника, к чему Людмила относилась неодобрительно и воспринимала как лишнюю головную боль. Но с пасеками все-таки пришлось смириться: дикоросы тоже нуждаются в опылении. Обычно на каждые сто ульев приходился один пасечник. Работали в основном старики, но в последнее время появились и крепкие сорокалетние мужики, и молодежь не старше тридцати лет. Месяцами жили они в полном одиночестве, и лишь раза три за лето приезжали на вьючных лошадях хозяева пасек, забирали мед, воск, взамен привозили продукты. Житье не слишком веселое, и даже в нынешние времена на эту работу шли неохотно. Может, поэтому среди пасечников попадались люди всякие: и те, кто бережно относился к природе, и те, кто жил одним днем, вернее сезоном.

К большой поляне, на которой располагалась пасека, она вышла к девяти часам вечера. Множество цветов, трава по колено – самое раздолье для пчел.

Не зря дед Банзай вот уже больше десятка лет именно сюда вывозит свои ульи, не доверяя их ни сыновьям, ни внукам.

Людмила огляделась. Поляна с некошеной травой, яркими таежными цветами и более темными колодами ульев выглядела как иллюстрация к сказке. В стороне на фоне черного леса стоял домик, над ним курился дымок и пахло свежим хлебом.

Она быстро пошла по тропе, но внезапно остановилась. На небольшом глинистом пятачке виднелся четкий след резинового сапога, точно такой же она видела неподалеку от берлоги.

Дед Банзай в компании с рыжим толстым котом встретил ее на крыльце и расплылся в радостной улыбке:

– Смотри-ка, кто к нам пожаловал! Людмила Алексеевна! – Прищурившись, он внимательно оглядел ее и одобрительно щелкнул языком. – А ничего смотришься! Я-то думал, что капиталисты непременно обманут, да еще и изуродуют, чтоб баб красивых у нас поменьше было!

– Они к нам деньги приехали зарабатывать, а не членовредительством заниматься, – улыбнулась Людмила.

– Ну тогда ладно. – Дед смахнул с широкой лавки рыжего кота, присел было сам, потом вскочил и, быстро оглянувшись по сторонам, пригласил:

– Скидавай обувку, проходи в дом. А это что у тебя? – обратил он внимание на шевелящийся тючок, который она оставила около крыльца.

– Медвежонок! Какие-то сволочи еще вчера убили медведицу. Не оставлять же его одного в лесу.

Погибнет.

– Погибнет, – согласился дед и спустился с крыльца. Освободил медвежонка от куртки, и тот сразу же облапил его ногу и тоненько заскулил.

– Есть просит. – Лицо деда жалобно скривилось. – Сейчас мы ему сгущеночки разведем, накормим…

Через полчаса сытый медвежонок спал в глубокой плетеной корзине в обнимку с большой пластиковой бутылкой, в которую дед вставил тряпочную затычку.