Том 10. Дживс и Вустер - Пэлем Вудхауз

Тетя обратилась ко мне с нижеследующей речью, в таком тоне и с таким нажимом, как армейский старшина, наставляющий новобранцев:

— Что на тебя нашло, жалкая ты рептилия? Я сказала Джимми и Эльзе, что мой племянник, может, и похож с виду на слабоумного палтуса, но подождите, пока он заговорит, сказала я, и вы животики надорвете. И что же? Где сарказмы? Остроумные реплики? Забавные анекдоты? Их нет и в помине, сэр. Ты сидишь и тупо жуешь — слышно только, как челюсти трещат. Я чувствовала себя в положении импресарио дрессированных блох, который разрекламировал свою главную звезду, а она на премьере забыла текст.

Я сокрушенно потупился, отлично сознавая справедливость ее упреков. В том, что называется пиром ума и излиянием духа, я принимал не больше участия, чем какой-нибудь Дюжий молчаливый англо-сакс с простуженным горлом.

— А как ты набросился на портвейн! Точно верблюд, достигший оазиса после долгого пути по пескам пустыни. Что, Джимми шепнул тебе на ушко, будто хочет поскорее опустошить свой винный погреб и устроить там игровую площадку? Если ты и в Лондоне ведешь себя подобным образом, то неудивительно, что весь пошел сыпью. Странно, как ты еще ноги таскаешь.

Ее правоту невозможно было не признать.

— Ты когда-нибудь видел пьесу под названием «Десять вечеров в баре»?

Это стало последней каплей. Я пролепетал в свое оправдание:

— Простите меня, престарелая родственница. Все так, как вы говорите. Но сегодня я не в своей тарелке.

— Выходит, нам повезло.

— Я, можно сказать, в смятении.

— Я бы назвала это разгильдяйством.

— Со мной сегодня утром приключилась удивительная история.

И без дальнейших колебаний— или правильнее сказать, сомнений? — я поведал ей про кошку и Кука.

Мой рассказ был обстоятельным, и когда я подошел к тому моменту, где Дживс проливает свет на тайну кошки во всей взаимосвязи событий, тетушка проявила явную заинтересованность.

— То есть, — возбужденно проговорила она, — если бы ты удрал с этой кошкой…

Тут мне пришлось сурово оборвать ее. Как ни старался я рассказать ясно и доходчиво, она, судя по всему, поняла все в неправильном свете

— Я вовсе не собирался, родоначальница, красть кошку. Просто, как вежливый человек, чесал ей брюшко.

— Но ведь на самом деле если бы кто-нибудь украл кошку, подготовка Потейто Чипа к скачкам пошла бы насмарку?

— Так утверждает Дживс, а он получил эти сведения из надежного источника в «Гусе и кузнечике».

— Г-м.

— Что значит «Г-м»?

— Ха.

— Что значит «Ха»?

— Ничего, не обращай внимания.

Но я все-таки обратил. Когда тетушка говорит «г-м» и «ха», это кое-что да значит, и, сам не зная почему, я похолодел от страха.

Но разбираться было некогда, поскольку к нам присоединился преподобный Брискоу с дочерью. И вскоре я откланялся.

Дневная жара заметно усиливалась, и после плотного обеда и нескольких бокалов портвейна я чувствовал себя как питон по окончании полуденной трапезы. Меня стало неудержимо клонить ко сну, так что престарелой родственнице на протяжении нашей беседы пришлось дважды предупреждать меня, что если я не перестану зевать ей в лицо, она стукнет по моей дурацкой голове зонтиком, которым она загораживается от солнечных лучей.

Дремота никак не оставляла меня, и к тому времени, когда я выехал на дорогу, мои глаза уже слипались, и стало ясно, что если я не остановлюсь и не вздремну немного, то очень скоро буду представлять опасность для пешеходов и водителей. Менее всего мне хотелось предстать перед гостеприимным полковником Брискоу, когда он будет исправлять обязанности судьи, в качестве обвиняемого в наезде на прохожего, да еще под действием его портвейна, то есть портвейна, принадлежавшего полковнику Брискоу, а не прохожему. Получилась бы неловкость для нас обоих, хотя, с другой стороны, мое состояние свидетельствовало о превосходном качестве его винных запасов.

Дорога эта, как большинство сельских дорог, пролегала среди лугов, где с коровами, а где без коров, но поскольку день был жарким, просто бросить якорь у обочины означало зажариться до хрустящей корочки, какой покрылся бы майор Планк, если бы до него добрались вдовы и выжившие родичи покойного вождя племени мгомби. Нужна была тень, и по счастливой случайности мне подвернулась дорожка, уходящая вбок под сень леса, как раз то, что и требовалось. Я заехал поддеревья, заглушил мотор, и почти сразу же сон, как говорится, накрыл меня своей целительной волной. Сначала я спал без сновидений, но вскоре меня начали мучить кошмары. Мне снилось, что вместе с Э. Джимпсоном Мергэтройдом мы ловим рыбу где-то в тропиках, и ему попалась на крючок акула, я разглядываю ее, а она вдруг цап — и ухватила меня за руку. Я дернулся — и пробудился. Смотрю, слева по борту кто-то и вправду тянет меня за рукав, но это была не акула, а Орло Портер.

— Прошу прощения, сэр, что прерываю ваш сон, — бормотал он, — но я здесь наблюдаю за птицами в естественных природных условиях. Я следил за певуном Кларксона вон в тех зарослях, но опасаюсь, как бы ваш храп не спугнул его так что прошу вас, не могли бы вы приглушить издаваемые вами звуки. Певуны Кларксона очень чутко реагируют на шум, а вас слышно на милю в округе.

В общем, что-то в этом духе.

Мне бы ответить: «А, это ты!» или «Привет, привет», но от неожиданности я просто онемел. Я и не подозревал, что Орло Портер способен на подобную вежливость, но, главное, я никак не думал, что он находится в этих местах. Я считал Мейден-Эгсфорд пустынным уголком, где укроюсь от толпы, среди глубокого покоя от всех домашних вдалеке, как поется в церковном гимне, а оказывается, в этой тихой деревеньке кого только не встретишь. Сначала Планк, потом Ванесса Кук, а теперь еще Орло Портер. При таком положении вещей я не удивлюсь, если сейчас из-за угла появится тетя Агата об руку с Э. Джимпсоном Мергэтройдом.

Тем временем Орло Портер, похоже, узнал меня, потому что он отшатнулся, точно туземец в Индии, едва не наступивший на скорпиона, и заговорил совсем по-другому:

— Вустер, проклятый мерзкий ползучий гнусный змей, мне следовало этого ожидать!

Ясно, что встреча со мной его нисколько не обрадовала, ни в его словах, ни в его тоне не слышалось и намека на дружескую сердечность, но, помимо этого, я просто не мог взять в толк, о чем он говорит. Я совершенно растерялся.

— Ожидать чего? — осведомился я в надежде получить разъяснения.

— А того, что ты последуешь за Ванессой сюда, чтобы увести ее у меня. Вот в чем состоит твоя цель.

Это высказывание настолько поразило меня своей нелепостью, что я негромко рассмеялся, и Орло попросил, чтобы я немедленно перестал кудахтать, как курица, чей супружеский союз благословило небо, — или, говоря его словами, как курица, которая снесла проклятое яйцо.

— Ни за кем я никуда не последовал, — сказал я, пытаясь пролить масло на разбушевавшиеся волны. Но после короткой борьбы с самим собой решил не добавлять «старина». Да эТо бы все равно не подействовало.

— Тогда почему ты здесь? — спросил он, возвысив голос до фортиссимо. Видно было, что на самом деле ему совершенно наплевать, если его услышит певун Кларксона и в панике даст стрекача.

Я миролюбиво продолжал:

— Все объясняется чрезвычайно просто. Помнишь мои пятнышки?

— Не пытайся увиливать.

— Я и не думал. Осмотрев их, доктор посоветовал мне удалиться в деревню.

— В провинции полно других мест, куда можно удалиться.

— Да, но моя тетя Далия гостит здесь у друзей, и мне хотелось находиться от нее поблизости и обмениваться с ней впечатлениями. Очень занятная женщина, моя тетя Далия, с ней ни на минуту не соскучишься.

Это, как я и предвидел, обескуражило Орло. Его воинственность пошла на убыль и по лицу было видно, что он спрашивает себя: «Неужели я был к Бертраму несправедлив?». Однако затем он вновь насупился.

— Хотя твои доводы и кажутся весьма правдоподобными, но все равно они не объясняют, почему сегодня утром ты околачивался около Эгсфорд-Корта.

Я опешил. Когда я был еще ребенком, няня говорила мне, что Некто неотступно присутствует подле меня и следит за каждым моим шагом, и если я не буду есть шпинат, мне это припомнится на Страшном суде. Но кто бы мог подумать, что она подразумевала Орло Портера?

— Откуда ты, черт побери, знаешь? — пробормотал я, или, точнее сказать, выдохнул, а может быть, даже прохрипел.

— Я наблюдал за домом в мой орнитологический бинокль, надеясь хотя бы мельком увидеть женщину, которую люблю.

Я ухватился за эту возможность перевести разговор на более спокойную тему.

— Я и забыл, что ты изучаешь птичьи повадки, хорошо, что ты мне сейчас напомнил. Действительно, ты увлекался этим в Оксфорде. Такое занятие не по мне. Нет, я вовсе не против наблюдения за птицами, — поспешил я добавить. — Должно быть, это страшно интересно, и к тому же отвлекает… — Я хотел сказать «от пивных», но решил, что «увлекает на свежий воздух» прозвучит лучше. — Каким образом это происходит? — продолжал я. — Ты прячешься в кустах и подкарауливаешь птицу, и когда она прилетит, выхватываешь из-за пояса бинокль и наблюдаешь?