Собрание сочинений в четырех томах. 4 том. - Борис Горбатов

— Выполнили суточный план на сто три процента, — повторил Посвитный.

— Да как же это... как же ты, дорогой ты мой! — откидывая прочь одеяло и касаясь босыми ногами пола, закричал потрясенный Абросимов. — Да быть этого не может!

— Приглашаю приехать, убедиться...

— Приеду! Дорогой ты мой! Да немедленно же приеду! Да уж не обсчитались ли вы? — вдруг встревожился он.

— Нет, — успокоил Посвитный. — Точно. Как в аптеке. Не извольте сомневаться... — и больше уж не выдержал: захихикал.

Через полчаса Абросимов катил по дороге на «Софию». Ему не терпелось самому удостовериться в правде слов Посвитного, он готов был сам пересчитать все вагонетки с углем.

Сомнения не оставили его. Он до деталей знал все свои шахты, знал, чем каждая дышит; то было дыхание тяжелобольного. И вдруг ему говорят, что больной лихо вскочил с постели, взял одр свой под мышку и поскакал на майскую лужайку играть в футбол. Да быть этого не может!

«Но, с другой стороны, не станет же Посвитный меня разыгрывать? Такими вещами с управляющим не шутят! Не первое апреля. Значит, правда, правда!.. — ликовал он. — Началось, сдвинулось... Вот тебе и Погнитный! Ну, молодец, ну, одарил сюрпризом... Вот это подарок так подарок!»

— Что вы сказали, Виктор Федорович? — обернулся к нему шофер.

Оказывается, Виктор, сам того не замечая, уже вслух воскликнул: «Сюрпризец, да, сюрпризец!»

Он засмеялся:

— Погодка, говорю, отличная!

— Да уж чистая благодать! — охотно отозвался шофер, щурясь от нестерпимого солнца.

А утро и в самом деле было необыкновенное. Во всяком случае, таким оно казалось Виктору сейчас. Да кто это выдумал, будто в Донбассе небо низкое, дымное, серое? Оно — вот оно какое: и дна в нем нет! И не голубое оно, не синее, в какое-то нежно-светлое, чистое и озаренное: в природе и колера к нему не подберешь! И кажется, что оно все время подымается, подымается куда-то еще выше, словно улетает... И вслед за ним с земли тоже тянется ввысь все живое: и юные всходы, и первая зелень озимых, и тополиные ветки с трепетными листочками, и даже сама дорога, круто взвивающаяся ввысь...

«Да-а, весна лихо выполняет свой план! — усмехнулся Виктор. — Ну, да и мы, кажется, начинаем!»

Посвитный встретил его на крыльце конторы: вероятно, увидел машину из окна. Абросимов нетерпеливо рванулся к нему, схватил руку.

— Значит, правда? Точно?

— А вы все не верите? Не доверяете нам? — укоризнено сказал Посвитный и, ласково взяв начальника за локоток, ввел его в свой кабинет.

— Ну, рассказывайте, рассказывайте же, как достигли, как добились? — жадно потребовал Абросимов, плюхаясь без разбору на первый попавшийся стул.

— А поднатужились! Поднатужились. Виктор Федорович! — жидким тенорком ответил Посвитный и потер руки. — По совести сказать, отношу я наш первый успех в ваш адрес. Уж не сочтите за подхалимство, сроду этим не грешил, да и стар, а прошибли вы меня тогда на совещании, да как прошибли, прямо вам скажу! — проговорил он, придвигаясь вместе со своим стулом ближе к Абросимову.

— А-а! — довольно ухмыльнулся Виктор, — значит, дошло.

— И еще как дошло-то! — с каким-то рьяным восторгом подхватил Посвитный и, схватив обеими руками коленки управляющего, тихонько и нежно потиснул их. — Как дошло! До самого нутра. Тогда-то и пригляделся я к вам, — прибавил он, подвигаясь еще ближе. — Вижу: дерзкой отваги человек! Смелый, находчивый, нетерпеливый. Рискованный человек, а такие мне всегда по душе. Я ведь, голубчик Виктор Федорович, — уже захлебываясь от избытка чувств и дыша Абросимову в лицо, шептал он, — я на своем веку много начальников перевидал! Начальники-то надо мной часто меняются! Они, как тучки, приходят и уходят... А я все — сижу. Даже сам чувствую: засиделся на шахте! — прибавил он, конфузливо улыбаясь и пожимая плечами. При этом он бросил косой, осторожный взгляд на Виктора.

Почему-то вдруг стало Виктору неловко. «Действительно, старый, опытный человек, — подумал он, — а я мальчишка... И несправедлив я к нему был, нехорошо даже...»

Он спросил как можно ласковее и предупредительнее:

— Как же вы все-таки успеха добились, Иван Гаврилович? Мне это интересно.

— А единственно в подарочек вам, — радостно отозвался Посвитный. — В подарочек! Знал ведь, чем вас обрадовать можно! — захихикал он и опять нежно коснулся рукою коленки начальника.

— Да что же вы — маг, чародеи? Добрый гений?

— А как видите... — скромно улыбнулся Посвитный, но тотчас же и встрепенулся. — Конечно, наш успех — это только первая ласточка, не больше. И, разумеется, одна ласточка весны не делает, но... — многозначительно потряс он рапортичкой, в самом деле похожей на ласточку в полете, — но весну предвещает!

— А завтра, значит, опять девяносто три? — нахмурился Абросимов. — Или и того меньше?

— А это уж как вы прикажете... — тихо ответил Посвитный.

Виктор недоуменно вскинул на него глаза.

— То есть как это: как я прикажу? — вскричал он. — У нас с вами, Иван Гаврилович, один приказ, приказ Родины: добычу давать!

Что-то нехорошее начиналось между ними, и Виктор вдруг это почувствовал. Он в упор посмотрел на Посвитного, словно хотел дознаться, да что ж у этого человека на дне, что он меня мутит? Но Посвитный молчал.

Потом, после нестерпимо долгой паузы, наконец, проговорил глухо:

— А это на свою совесть... я один взять не могу... Не смею...

И Виктору все стало ясно.

— A-а, так вот оно что! — разочарованно протянул он. И сразу померкла для него вся его радость этого необыкновенного утра, небо упало на землю.

А ведь он это предчувствовал, предчувствовал! И когда мчался сюда, на шахту, — предчувствовал, не верил. Ласточка-то оказалась куцехвостой.

— А ну, давайте-ка мне рапортичку! — отрывисто приказал он и почти вырвал ее из рук Посвитного. — Та-ак... — пробурчал он, привычно разбираясь в колонке цифр. — И ни одного вагончика породы на-гора.

— А ведь вы сами, сами, Виктор Федорович, — заглядывая через плечо, заискивающе сказал Посвитный, — сами изволили высказаться, что нам зарплату не за породу дают!.. — и он захихикал, но уже опасливо.

— А вы со мной шутки шутить бросьте! Слышите? — разозлился Абросимов. — Вы что ж, совсем прекратили подготовительные работы на горизонте шестьсот двадцать?

— Только на сутки... На одни суточки... Ради ласточки. Единственно с тем, чтобы шахтерам перспективу показать. Чтоб, так сказать, весну материально обозначить...

— Ну, а дальше как?

— А дальше? А это уж, как вы прикажете. Видите ли, Виктор Федорович, я ведь своим местом не дорожу.

Но управляющий продолжал хмуро рассматривать рапортичку.

— Ни местом, ни службой, ни состоянием, поскольку такового и не имею. Чистый пролетарий. Даже коровкой и той не обзавелся.

— К чему вы мне это говорите? — тихо спросил Виктор.

— А единственно к тому, — оживился Посвитный, — что как ничем, кроме чести своей, не дорожа, — я и риска не боюсь. И всегда самый смелый маневр предпочитаю позиционной канители.

— Где ж тут маневр?

— А у умного человека маневр всегда под рукой. Вот, изволите ли видеть мой замысел, — наклонился Посвитный над столом, как военачальник над картой, и стал пальцем водить по пыльному настольному стеклу. — Где у меня сейчас слабое, так сказать, самое уязвимое, место? План добычи! Так? Вот я сюда все силы и бросаю. На направление главного удара. И выполняю план, и выигрываю время. А тем временем входит в строй и мой новый горизонт, так сказать, подтягиваются резервы...

— Как же «тем временем» войдет в строй ваш новый горизонт, когда вы его забросите. Чудом, что ли?

— Справедливо, справедливо... Увлекся, — засмеялся Посвитный и даже головой виновато покрутил. — Так ведь у меня и поле-то для маневра узенькое: одна шахта. И то, как видите, сманеврировал. Положено мне из трех смен одну иметь ремонтную. А я вчера все три смены сделал добычными, а ремонтик на сутки и отложил. И выиграл! Не скрою от вас, снял я вчера проходчиков с горизонта шестьсот двадцать и всех на добычу бросил. На сутки. Единственно на одни сутки. Ради маневра. И вот обрадовал вас подарочком, — выполнил план. И время выиграл. Сманеврировал в моих тесных обстоятельствах. А ведь у вас-то, Виктор Федорович, — вкрадчиво прошептал он, — у вас-то для маневра — плацдарм! Трест. Ватерлоо!

Виктор вздрогнул. А ведь эта мысль уже пришла ему и самому в голову! Уже сам подумал он о том, что в масштабах треста действительно можно маневрировать... Маневр, риск, выигрыш времени — какие заманчивые, какие соблазнительные и опасные слова! Нет, надо подумать, подумать, взвесить...

А Посвитный, словно разнюхав, словно угадав, что творится сейчас в душе Виктора, продолжал шептать да шептать. Он уже, как червяк, вполз в мозги управляющего, и точил, и точил, и точил...

— Удивляюсь, как Петр Фомич раньше не подсказал вам! Опытный горняк. Ходы-выходы знает. Да что греха таить — куцой, куцой. трусливой души человек!

Не такой бы вам главный инженер нужен. Он ведь все норовят, чтоб осторожненько, да аккуратненько, да по инструкции! Конечно, чего бы лучше! — снисходительно засмеялся он. — Починять бы все полегоньку, да подвинтить, да наладить, а уж тогда, с божьей помощью, и план выполнять. Не спорю — хорошо-о! Благодать! — и вдруг угрожающе надвинулся на Виктора. — Да только нам-то, грешным, никто такой воли не дает. Нет! Нет-с!.. — с каким-то злорадством, даже с присвистом произнес он. — Нет, не дает!.. На ремонт-то нас не остановили. Обязательства-то с нас не сняли! А время-то идет! А долг-то растет! А худая слава-то не лежит — по дорожке бежит, на весь свет. Глядь, — ан тебя уж и сняли за невыполнение плана добычи. И все твои плоды, и надежды, все, что ты от саженцев своих ждал, от росточков — все не тебе, а уж твоему преемнику достанется, а он, подлец, и спасибо не скажет!