Венедикт Ерофеев и о Венедикте Ерофееве - Коллектив авторов

Него стояли Серафимы; у каждого из них по шести крыл: двумя закрывал каждый лице свое, и двумя закрывал ноги свои, и двумя летал. И взывали они друг ко другу и говорили: Свят, Свят, Свят Господь Саваоф! вся земля полна славы Его! (Ис. 6: 1–3).

«Животные» во фрагменте из Откровения сходны с серафимами своим расположением вокруг Трона, пением хвалы и, разумеется, шестикрылостью. Интересно, что у Исайи не указывается число серафимов, тогда как в Откровении перед нами определенно четверка.

Второе описание – из Книги пророка Иезекииля, и оно особенно близко к описанию «животных» из Апокалипсиса:

И я видел, и вот, бурный ветер шел от севера, великое облако и клубящийся огонь, и сияние вокруг него, а из средины его как бы свет пламени из средины огня; и из средины его видно было подобие четырех животных, – и таков был вид их: облик их был, как у человека; и у каждого – четыре лица, и у каждого из них – четыре крыла. А ноги их – ноги прямые, и ступни ног их – как ступня ноги у тельца, и сверкали, как блестящая медь (и крылья их легкие). И руки человеческие были под крыльями их, на четырех сторонах их; и лица у них и крылья у них – у всех четырех; крылья их соприкасались одно к другому; во время шествия своего они не оборачивались, а шли каждое по направлению лица своего. Подобие лиц их – лице человека и лице льва с правой стороны у всех их четырех; а с левой стороны лице тельца у всех четырех и лице орла у всех четырех. И лица их и крылья их сверху были разделены, но у каждого два крыла соприкасались одно к другому, а два покрывали тела их. И шли они, каждое в ту сторону, которая пред лицем его; куда дух хотел идти, туда и шли; во время шествия своего не оборачивались.

И вид этих животных был как вид горящих углей, как вид лампад; огонь ходил между животными, и сияние от огня и молния исходила из огня. И животные быстро двигались туда и сюда, как сверкает молния. И смотрел я на животных, и вот, на земле подле этих животных по одному колесу перед четырьмя лицами их. Вид колес и устроение их – как вид топаза, и подобие у всех четырех одно; и по виду их и по устроению их казалось, будто колесо находилось в колесе. Когда они шли, шли на четыре свои стороны; во время шествия не оборачивались. А ободья их – высоки и страшны были они; ободья их у всех четырех вокруг полны были глаз. И когда шли животные, шли и колеса подле них; а когда животные поднимались от земли, тогда поднимались и колеса. ‹…› Такое было видение подобия славы Господней. Увидев это, я пал на лице свое, и слышал глас Глаголющего, и Он сказал мне: сын человеческий! Стань на ноги твои, и Я буду говорить с тобою (Иез. 1: 4–19, 2:1; курсив мой. – М. Л.).

В этом фрагменте уже представлено «подобие четырех животных», а не собственно «животные», при том что «облик их был, как у человека». Но и в Откровении, и в Книге пророка Иезекииля повторяется тот же набор «лиц»: орел, телец, лев и человек. Повторяется и крылатость (правда, в последнем случае – четыре крыла, тогда как в первых двух по шести). Наконец, именно из этого описания приходит в Новый Завет загадочное: «…внутри они исполнены очей». Как следует из приведенного фрагмента, исполнены очей не собственно они, а их символическая тень или часть – ofannim (колеса): «…ободья их у всех четырех вокруг полны были глаз».

Важно подчеркнуть, что «животные» – это не вполне точный перевод, как неточен и перевод на английский (cherub – юноша – в Книге Иезекииля; beasts или living creatures/being в Откровении). Учитывая параллели между тремя этими текстами, правильнее, вероятно, воспользоваться древнееврейским термином hayyot (hayott, hayoth – живые существа), который, собственно, и употребляется Иезекиилем.

Как следует из разных источников, в первую очередь из Книги Еноха, hayyot и серафимы играют в библейской теологии практически одну и ту же роль и воспринимаются как тесно связанные друг с другом ангелы наивысшего чина: крылатые полулюди-полузвери, стоящие подле трона Господа; статуи hayyot украшают Храм Моисея и Давида, причем их простертые крыла образуют трон Яхве (Исх. 25: 18–22). Неразделимость hayyot и Божественного трона отражена и в Книге Иезекииля:

Над головами животных было подобие свода, как вид изумительного кристалла, простертого сверху над головами их. ‹…› И когда они шли, я слышал шум крыльев их, как бы шум многих вод, как бы глас Всемогущего, сильный шум, как бы шум в воинском стане; а когда они останавливались, опускали крылья свои. И голос был со свода, который над головами их; когда они останавливались, тогда опускали крылья свои. А над сводом, который над головами их, было подобие престола по виду как бы из камня сапфира; а над подобием престола было как бы подобие человека вверху на нем. И видел я как бы пылающий металл, как бы вид огня внутри него вокруг… (Иез. 1: 22, 24–27).

Возможно, близость этих существ к трону Господнему пародийно воспроизводится Ерофеевым в топографии поэмы: убийцы не зря первый раз настигают Веничку у Кремлевской стены. В то же время в Откровении «животные» предваряют и появление Агнца, Христа, – что допускает их незримое присутствие и в других сценах Нового Завета, в том числе и в сцене отречения Петра.

Качества hayyot у Иезикииля в сочетании со свойствами серафимов из Книги Исайи, проступающие в описании апокалиптических «животных», думается, объясняют и другие странности ерофеевских убийц. В моем понимании, именно в этих странностях наиболее отчетливо выразился смысл трагического финала поэмы – не вписывающийся в традиционную уже интерпретацию «Москвы – Петушков» как апофатического (юродивого) утверждения «трансцендентального означаемого» посреди пьяного ада и хаоса.

3

Итак, поговорим о странностях убийц.

Во-первых, глаза. Никто из интерпретаторов поэмы Ерофеева почему-то не обратил внимания на такое экспрессивное описание убийц:

…но в глазах у всех четверых – вы знаете? вы сидели когда-нибудь в туалете в Петушинском вокзале? Помните, как там на громадной глубине, под круглыми отверстиями плещется и сверкает эта жижа карего цвета – вот такие были глаза у всех четверых (124).

Сомнительно, чтобы эта характеристика была приложима к глазам умершего младенца, но и в других версиях она также играет явно декоративную роль. Хотя из этого описания явственно следует, что Ерофееву почему-то было