Дневник осады Порт-Артура - Михаил Лилье

Вдали у подошвы «Новой батареи» горела лесопилка китайского купца Тайхо.

Не обошлось и без кровавых столкновений.

Трое наших солдат, напившись, полезли грабить, а может быть, и поджигать цейхгаузы одного полка. К зданию этому были уже приставлены японские часовые. Японцы всячески старались отогнать наших солдат, но все их усилия были тщетны: наши буяны продолжали лезть, не обращая никакого внимания на часовых. Тогда те примкнули штыки и... перекололи не в меру расходившихся наших солдат.

Приемка нашего гарнизона сильно затягивается. Сегодня за весь день успели принять только 5-й и 16-й В.-С. стрелковые полки.

Вечером пришлось вернуться для ночлега назад в город. Японцы хозяйничали, распоряжаясь в нашем Артуре с замечательным умением, но держали себя вполне корректно...

Погода стоит отличная.

Вчера ночью наши солдаты бросились грабить магазин золотых вещей г-на Вирта. Разбили его помещение, а внутри все перебили и часть успели разграбить.

Вообще, насколько поведение «победителей» поражает каждого своей корректностью, настолько поведение «побежденных» отличается безобразием и буйством.

Сегодня утром японцы принимали 14-й В.-С. стрелковый полк.

Генерал Фок, находясь в обществе офицеров Генерального штаба Японской армии, пропускал мимо себя части нашего гарнизона.

14-й полк что-то замешкался, тогда генерал Фок неожиданно крикнул:

— Где 14-й полк?! Всегда и везде опаздывает! Передайте командиру полка, полковнику Савицкому, чтобы он не боялся, здесь не стреляют!

Такие оскорбительные слова были брошены тому самому славному 14-му полку, который потерял за время осады три четверти своего состава и командир которого, полковник Савицкий, был ранен!

Выходка генерала Фока поразила всех своей бестактностью. К тому же добрая половина офицеров японского Генерального штаба, окружавших генерала Фока, понимала по-русски и, вероятно, немало была удивлена, слыша, как русский генерал «приветствует» свой боевой полк.

Проезжая сегодня по Новому Городу, я видел большой вьючный караван японского Красного Креста, который направлялся к нашим госпиталям. Наше же начальство, в пылу общей сумятицы и растерянности, совершенно забыло о несчастных больных и раненых.

Переговоры по капитуляции крепости велись тремя офицерами нашего Генерального штаба, а именно: полковником Рейсом и подполковниками Дмитриевским и Хвостовым.

Единственная льгота, которую удалось выговорить у японцев, была возможность отъезда в Россию всем офицерам; давшим соответствующую подписку.

Государь Император своей телеграммой разрешил желающим гг. офицерам вернуться в Россию, а остальным предложил «разделить тяжелую участь своих солдат в японском плену».

Комендант, генерал-лейтенант Смирнов, первый заявил, что идет в плен, и сейчас же послал об этом донесение генерал-адъютанту Стесселю.

Среди остальных офицеров начались колебания. В конце концов после долгого обсуждения решили ехать в Россию:

Генерал-адъютант Стессель и весь его штаб во главе с полковником Рейсом.

Все офицеры Генерального штаба и военные инженеры.

Командиры бригад, генерал-майоры Надеин и Горбатовский.

Командиры полков:

5-го В.-С. стрелкового полковник Третьяков.

14-го — полковник Савицкий.

15-го — полковник Грязнов.

25-го — подполковники: Некрашевич, Поклад.

27-го — полковник Петруша.

28-го полковник Мурман.

Командир минной роты подполковник Бородатов.

Командир 2-й батареи 7-го В.-С. стрелкового дивизиона Швиндт.

Остальных не помню.

В плен пожелали идти:

Комендант крепости генерал-лейтенант Смирнов.

Командир крепостной артиллерии генерал-майор Белый и большинство его офицеров.

Командир 26-го полка полковник Семенов и большинство его офицеров.

Командир саперной роты подполковник Жеребцов.

Командир телеграфной роты подполковник Глоба и все его офицеры.

Командиры артиллерийских дивизионов полковники Ирман и князь Мехмандаров и большинство офицеров полевой артиллерии.

Генерал-лейтенанты Фок и Никитин.

Кроме того, много пошло в плен и офицеров флота.

Все войска наши проходили мимо японских офицеров, которые их выстраивали, точно пересчитывали и направляли по дороге в г. Дальний.

Офицеры, желающие ехать в Россию, входили в особую палатку, над которой стояла надпись «Место клятвы», и расписывались на разложенных там листах.

На заголовке листов было написано:

«Мы, нижеподписавшиеся, объявляем под клятвой не поднимать оружия и не действовать никаким способом против интересов Японии до самого конца настоящей войны».

Около проволочного заграждения, в ворота которого дефилировали наши войска, стояла кучка японских офицеров и солдат.

Никаких воинских почестей японские войска нам не отдавали. Такое пренебрежение действовало на всех нас самым угнетающим образом.

К стыду нашему, никто из нашего начальства не знал точно численности гарнизона крепости. Все мы потому с нетерпением ждали, когда японцы нас пересчитают и сообщат нам, наконец, точную его цифру.

Вообще приходится сознаться, что насколько точно и определенно было все расписано и распределено у японцев, настолько у нас во всем царила полная бестолковщина. Чем занято было наше начальство и штабы, никто не знал.

Могу сказать только одно, что если и происходили какие-нибудь задержки и недоразумения, то исключительно по вине нашего же начальства.

Нужно заметить, что количество пленных нижних чинов стало значительно больше того количества, которое значилось в частях по последним спискам. Происходило это оттого, что всех больных и раненых мало-мальски поправившихся велено было выписать из госпиталей и отправить в свои части. Эти несчастные, полубольные, едва державшиеся на ногах, рвались теперь попасть в свои роты, чтобы в плену находиться в близком кругу своих боевых товарищей.

Кроме того, выползли на свет Божий и те, которые всю осаду преспокойно отсидели в разных «пещерах» и «блиндажах». Теперь, когда всякая опасность миновала, они, конечно, всячески стремились протиснуться вперед и первыми уйти в г. Дальний.

Сегодня, после множества хлопот и суеты, японцы нас, наконец, пересчитали, переписали и приняли. Это было уже под вечер. На ночь японцы нас отправили в одну из ближайших деревень. В этой-то разрушенной деревушке нам, маленькой группе офицеров, и пришлось переночевать.

Единственная уцелевшая фанза (изба) была занята японским майором и его офицерами.

Мы начали роптать.

К нам вышел маленький подвижный японский офицер, который довольно прилично говорил по-французски и по-немецки.