Красавица Амга - Софрон Данилов

Перебросившись с Угрюмовым несколькими словами, Сарбалахов зашёл за перегородку.

— Ааныс, выйди отсюда. Молодых в брачную ночь принято оставлять одних. Ведь такой у нас, якутов, обычай.

— Он мне не зять!

— Что ты, Ааныс?.. Отец уже выпил рюмку, соединяющую дочку с ротмистром.

— Пил он, а не я, — возразила мать, теснее прижимая к себе Кычу. — Пока жива, не отдам дитя…

— Не очень-то выставляйся своей жизнью! Есть у нас под рукой мастер этого дела, он не поморщится.

— Мама, милая, иди. Я сама…

Ааныс поднялась и тут же упала на свою кровать.

— Ты меня за человека не считала, брезговала даже смотреть в мою сторону, — прогудел над Кычей Сарбалахов. — Отплатил я сполна за твою гордыню. Разборчивая невеста, говорят, на плешивого нападает. Х-ха! Выйди, старая! Прихвати постель…

Сарбалахов сильно дёрнул её за плечо. Ааныс закричала, как под ножом.

— Ты что, спятила?! Чего орёшь?

Вполголоса ругаясь, Сарбалахов отошёл и натолкнулся на Угрюмова. Ротмистр, уже без кителя, весь взвинченный, топтался как беговая лошадь на старте.

— Ну?

— Мать не хочет выйти из чулана. Вы не обращайте на неё внимания.

— Добрый вечер, мадемуазель Кыча.

Кыча в шубе сидела молча, прижавшись к стене. На лице лишь затравленно горели глаза.

— Раздевайтесь, Кыча. В одежде — неудобно. Стесняетесь? Ничего, это на первых порах… Некоторые женщины предпочитают, когда их раздевают мужчины. И вы, может…

— Не подходите!

— Ка-ак не подходить?! Я вам муж… Куда и зачем я пойду от собственной жены? И чего вы боитесь? Родители ваши согласны. Ведь мы не тайком… Или страшно впервые? Не бойтесь, милая.

Рассудив, что объяснений достаточно, Угрюмов перешёл к действиям — протянув руки, он нагнулся над девушкой. Кыча, напружинив ноги, внезапно ударила ими ротмистра в грудь. Попятившись, ротмистр чуть не упал.

— Ах так? Есть женщины, которым нравится поломаться. Знаю я и таких!

Угрюмов схватил Кычу за левую руку и потянул её к орону, когда заметил в правой её руке уже занесённый и направленный в ударе нож. Ротмистр успел вывернуть её руку, и выпавший нож звякнул об пол. Угрюмов отшвырнул Кычу к стене.

Ааныс закричала дурным голосом и вцепилась в его спину. Ротмистр, не оборачиваясь, толкнул её прочь, поймал вскочившую Кычу, повалил на орон и сверху донизу разорвал на ней платье.

— Суонда! Суон-да-а! — отчаянно закричала Кыча.

Весь превратившийся в глаз и ухо, Суонда в два прыжка очутился за перегородкой, оторвал от Кычи Угрюмова и, схватив его в охапку, вышвырнул, как сноп, из чулана к камельку. И встал, загородив собою вход в чулан.

— Стреляйте! Стреляйте же в него! — в поиске револьвера хватаясь за бок, закричал упавший ротмистр.

Харлампий заклацал затвором, досылая патрон в патронник, но Суонда, изловчившись, выдернул за ствол винтовку из его рук. Харлампий, не устояв, растянулся на полу. Страшней медведицы, защищающей детёнышей, взревел, потрясая стены дома, Суонда и застыл, подняв над головой, как дубинку, винтовку, готовый обрушить страшный удар на голову того, кто посмеет шевельнуться. Ротмистр и Харлампий лежали на полу, вобрав головы в плечи. Сарбалахов сделал движение выхватить из кармана пистолет, но Суонда, заметив это, сейчас же подскочил к нему и, целя прикладом в голову, заорал:

— А-аа-ы-ыы!

Побледнев, Сарбалахов выдернул из кармана руку.

— Суонда! Что с тобой? Успокойся! — Аргылов стал осторожно подходить к Суонде.

А тот, как юла, вертелся на месте, стараясь одновременно уследить за всеми. Увидев, что Харлампий вытягивает из-за голенища торбасов нож, Суонда занёс винтовку над его головой. Улучив момент, Аргылов незаметно схватил свою берданку и спрятал у себя за спиной. Увещевая и успокаивая своего хамначчита, старик Митеряй всё подходил, подходил к Суонде сзади и, подойдя, изо всех сил ударил его окованным в железо прикладом чуть ниже затылка.

Суонда начал медленно поворачиваться лицом к хозяину и вдруг рухнул к его ногам. Ротмистр, Харлампий и Сарбалахов, все трое, набросились на Суонду и стали вязать его.

— А он жив ли? Может, мы вяжем труп? — спросил, останавливаясь, Сарбалахов.

— Живой, живой!

— Он нам нужен живым. Увезём в слободу, мы там с него семь шкур спустим!

Сарбалахов повернул голову Суонды к себе.

— Старик Митеряй, а рука у тебя до сих пор ещё тяжела!

Остывший ротмистр преувеличенно властно распорядился:

— Собирайтесь! — И подхватил с крюка шубу.

Суонду, всё ещё в беспамятстве, потащили к выходу. Ротмистр злобно плюнул в сторону перегородки и вышел.

Кыча изо всех сил забилась в руках матери, пытаясь освободиться.

— Суонда!

Сарбалахов подошёл к перегородке:

— Дочка твоя рвётся поехать с нами? Можем взять с собой.

— Нет! Тарас, почему ты нас мучаешь? Что мы тебе сделали плохого?

— Спроси дочку! Запомни, Кыча: брезговать Сарбалаховым — нажить себе врага! Мы ещё наведаемся…

— Собаки!

Ааныс зажала Кыче рот.

— Покажем ещё, какие мы собаки!

Захлопнулась дверь. Затих вдали удаляющийся скрип санных полозьев. Мать с дочерью, обнявшись, плакали. Аргылов некоторое время стоял, прислушиваясь к ним, что-то хотел сказать, да не нашёл что.

— Тьфу! — сплюнул он, оглядев ружьё. — Сломал об затылок того сатаны… Хорошее было ружьё…

— Суонда! — захлёбываясь слёзами, заплакала Кыча.

— Жив он, голубка моя! Его оглушили. Бог поможет…

Шатаясь, Кыча вышла в переднюю и упала на опустевший орон возле дверей.

С непривычной поспешностью объехав окраинные южные наслеги, Валерий и Томмот возвращались назад в предрассветных сумерках зимнего утра.

Чычахов ехал сзади неторопкой хлынью, ведя за собой двух коней, запряжённых в пустые сани: объехали несколько наслегов, а добыли всего две подводы. Томмот заметил, что Валерий на этот раз действовал без прежнего злого ража и коней этих он скорее выпросил у зажиточных людей, чем отобрал. С тех пор как они побывали в Сасыл Сысы, Валерий заметно изменился. Он стал мрачен, немногословен, что-то его угнетало. А от Томмота всё не отступала мысль: что с красным отрядом Курашова в Чурапче? Если правда, что белые разгромили отряд и захватили пушки, то почему Аргылов так хмур, словно и не рад этой вести. Будто заранее предполагая, что в этой поездке добыча у них будет небольшой, Валерий не стал дожидаться возвращения Лэкеса, уехавшего за сеном. Сказал, что управятся сами. В наслегах заезжали почему-то только к богачам да зажиточным, минуя бедняков, и каждый раз Валерий с хозяином усадьбы старался остаться с глазу на глаз, чтобы о чём-то тайно побеседовать. Томмота же под всяким предлогом высылал из дома. И ещё заметил Томмот: беседы эти были не из приятных: у хозяина дома всякий раз пуганые глаза…

Почти рассвело, когда Валерий остановил упряжку.

— Покорми коней! — бросил он Томмоту, а сам молча отошёл к обочине.

Когда Томмот управился, они уселись рядом на передние сани.

— Что происходит с тобой?

— А что со мной? — огрызнулся Валерий. — Ничего!

— Врёшь! Разве я слепой? На этот раз ты выехал не для сбора подвод, а для чего-то другого. Объясни, что случилось?

— Раз ты всё видишь и понимаешь, то чего ещё тебе надо? — отвернулся Валерий.

— Слушай, Аргылов! Я не тросточка, которую кому угодно можно прихватить с собой. Я не хочу подставлять голову, ничего не зная. Если и лишусь её, то мне надо знать — за что. Если не хочешь, можешь не рассказывать, я молить не стану. Но знай одно: мы больше вместе не будем. Если нет доверия, то лучше ходить врозь.

— Кто тебя привёл сюда? Через кого ты удостоился этого доверия? Отвечай!

— Ещё неизвестно, кто кого привёл, — спокойно возразил Томмот.

— А куда ты собираешься идти? Без меня…

— А хоть к Топоркову, не отвергнет, думаю, если приду к нему.

Не дожидаясь ответа, Томмот остановил коня и направился к своим саням.

Поехали дальше.

«Больше вместе не будем… — негодовал Валерий. — Ишь, наглец, как заговорил! Мало ли ты чего захочешь? Последнее слово останется за мной. А пока будешь ходить в упряжке! «Ещё неизвестно, кто кого привёл». Смотри-ка ты! Хамначчитское отродье… Грозит, что пойдёт к Топоркову! Конечно, тот его не отвергнет, такой лёгкий на подъём да бесстрашный парень — подарок хоть кому. А вдруг и в самом деле… Кроме него, нет у Валерия ни одного надёжного человека. Не успеешь оглянуться, как тут же тебя продадут с потрохами. А этот из тех, про которого говорят? «У доброго коня — плётка одна, у доброго молодца — слово едино». Расставаться с ним никак нельзя, а тогда что же — выложить ему всё?»

Валерий придержал коня.

— Чычахов, иди сюда! Поговорим…

— Мы уже поговорили. Холодно, давай погоняй!

Валерий кинул лошади клок сена и пошёл к Томмоту.

— Не сердись! — заулыбался он ещё издали и, подойдя, сел рядом. — Был неправ, таясь от тебя. Велено было молчать…