Это я тебя убила - Екатерина Звонцова

Оба тоже смотрят на Орфо, смотрят, как если бы она была оракулом, изрекающим волю богов. А она, сжав зубы, вступила в роль грешницы, вынужденной каяться. Да. Она явно понимает, что значит быть королевой, понимает лучше, чем я мог бы вообразить и… выдержать? Стал бы я так унижаться перед чужой принцессой и едва знакомыми мальчишками? Даже ради великого мира? Да нет, я бы скорее умер, все во мне бы протестовало: почему я, если я и не воевал, если всегда был против? Я больше не свожу с Орфо глаз, как ни пытаюсь заставить себя это сделать. Я едва сдерживаю дрожь, природы которой уже не понимаю. А она продолжает:

– Их истребляли, все больше. Наши люди всегда уважали армию, первое время ни в чьей голове просто не укладывалось, что она может обращать оружие против плебса. Они надеялись: все вот-вот просто кончится, как-то само, ведь это ошибка, недоразумение, никак иначе. Но нет. Может… – Орфо поднимает голову. Во втором мраморном ряду уже есть люди старше, – кончилось бы, если бы отец сделал то, на что имел право, то есть обратил бы свою часть армии против ее части. Но он тоже не успел: сначала оправдывал ее местью за убитых братьев, а потом увидел, как расколоты люди, какую чушь несут даже некоторые патриции, как легко вчерашние друзья предают друг друга из-за спора о правоте и неправоте короля и королевы. Он боялся, что Гирия сожрет сама себя и перестанет существовать. Поэтому он понадеялся, что мама просто проиграет, а его стража… – Орфо и Клио одновременно смотрят еще выше. С третьего ряда в мраморе начинают мелькать солдаты. – …стала защищать протестующих от ее стражи. Людям наконец разрешили высказываться без страха. И оказалось, что голосов очень, очень много, все больше по мере того, как ма… королева терпит крах. Почти вся стража очнулась. – Уверен, на этих словах оба мы вспоминаем Илфокиона, едва ли не первого из очнувшихся. – Некоторые военачальники, служащие у нас сейчас, – ее одумавшиеся гоплиты и целеры. Многие. Почти все. Потому что лучшие воины отца погибли, защищая людей.

Ардон и Рикус обходят меня, тоже приближаются к мемориалу. Они смотрят сразу наверх, на солдат. Переглядываются. Рикус привстает на носки и дотягивается до мраморной сандалии гоплита, затесавшегося во второй ряд. Видимо, трогает на счастье. В Физалии есть такая традиция, там на улицах и особенно по берегу много скульптур, у каждой есть «счастливый» фрагмент, потрогав который ты приманиваешь удачу.

– Это памятник всем, кто призывал королеву одуматься, а короля – вмешаться, – тихо заканчивает Орфо, не делая ему никаких замечаний. – С первого дня и до последнего, когда моя мать бежала к этой скале, убивая всех, кто пытался ее удержать и привести на переговоры, и таща с собой моего брата. А в этом, – она кивает на оливу, – залог будущего, которое мы хотим и обещаем. Мирного. В том числе поэтому там нет скульптур. – Она медлит, и ее голос становится чуть тише. – Я не буду врать. Мы любили ее и не разлюбили до конца, у нас не нашлось сил предать ее проклятию памяти[12]. Но не уверена, что и вы бы этого хотели, врагов помнить нужно.

– Как и тиранов. – Рикус неотступно смотрит ей в глаза, но на лице нет ничего похожего на злость. – Чтобы они никогда не вернулись.

Он знает, что Орфо кивнет, и она кивает. Тут же он улыбается словно бы примирительно и делает жест почтения: касается трезубца на тораксе, потом и кланяется на гирийский манер. Рассказ впечатлил его, несмотря на то что, похоже, он сам знал многие детали. Или скорее впечатлил рассказчик? Если не сказать очаровал: он сейчас так смотрит на Орфо, что…

Не мое дело. Нет. Я смотрю так же, наверняка.

– Как и тиранов, – эхом повторяет она, чуть склоняя голову. С лукавой полуулыбкой «Давай дружить и с тобой?» – будто он вовсе не сделал ей больно, произнеся это жестокое слово.

Я быстро отвожу глаза: нельзя вмешиваться. Я не могу взять ее за руку так, как она меня, и отвлечь внимание. Орфо даже говорит мне это – глазами, случайно поймав взгляд и, видимо, прочтя там лишнее. Я прихожу в себя и отворачиваюсь первым. Да что это? Она, как я уже успел убедиться, научилась хорошо играть самые разные роли и достойно принимать самые разные удары. Именно поэтому… поэтому, видимо, она рождена той, кем рождена, а я лишь раб.

– Внушительно. – Ардон тоже подает голос. Его тон куда отстраненнее, пожалуй, даже деловитый. Определенно, оба целера хорошо видят, что Клио растерялась, заблудилась взглядом среди фигур. И, похоже, они действительно близки с ней и могут участвовать в ее беседах, а то и вести их за нее. Ардон продолжает: – Самоотверженно и самоуничижительно. – Он вздыхает и зябко поводит плечами: место, где он стоял, покрыла послеполуденная тень. – Но скажите, кира принцесса, что мы делаем дальше?

«Кира принцесса». У него явные проблемы с гирийскими формулами, он смешал уважительное обращение и титул, что звучит примерно как «красивая красавица». Рикус, поморщившись, лягает его в икру. Ардон только опять закатывает густо подведенные глаза, и Орфо, спохватившись, быстро возвышает голос, а одновременно делает его снова будничным, даже праздным:

– Как бы это ни выглядело, Легион короля – место не скорби, а надежды. – Она кивает на корзину, которую я оставил в тени. – Здесь не воспрещено отдыхать, устраивать празднества, это даже поощряется, только один тост обязательно посвятить падшим. – Снова она указывает на скульптуры. – Ну и конечно, нужно за собой убирать, но об этом мы позаботимся…

– Я не хотела бы есть здесь! – подает наконец голос Клио. Она смотрит с робкой улыбкой, но взгляд все еще грустный, завороженный, будто и вместо нас она видит статуи. Снова она подскакивает к Орфо, трогает ее за плечо. – Ну правда… здесь так странно, что я ни кусочка не смогу проглотить. – Она спохватывается. – Странно в смысле здорово, но печально!..

– И в смысле, – вмешивается Рикус, так и не отнявший руки от торакса, – нам известна ваша… гирийская философия, принцесса Орфо, в смысле замкнутости круга «жизнь – смерть», но все-таки мы в последние годы смотрим на это чуть иначе, менее гедонистически.

– А мы совсем иначе, – непреклонно прибавляет Ардон. Он уже прошел в сторону и склонился над корзиной. – В Игапте гробницы и мемориалы – все же места тишины и чистоты.

– Понимаю. – Орфо кивает. Не