Место покоя Моего - Артем Абрамов

— И потом, почему вы считаете меня святым? — Иешуа вопросительно вскинул брови. — Я такой же человек, как и вы. Те же руки, те же ноги. И грешны мы с вами одинаково! И безгрешны поровну! Ибо грех — это то, о чем ты думаешь, что это грех. Почему говорят: человек грешен изначально? Почему говорят: человек рожден в грехе?

Опять риторические вопросы. Опять смущение на лицах учеников. Пардон, помощников.

— Только что рожденный ребенок — в чем грех его? В том, что он криком возвестил о своем существовании на этом свете? Но Господь сказал Ною: «Вы же плодитесь и размножайтесь, и распространяйтесь по земле, и умножайтесь на ней». Что же, выходит, он хотел, чтобы люди творили грех? Нет, он всего лишь хотел, чтобы они плодились и размножались…

Последние слова были произнесены с нажимом. Петру показалось, что Иешуа сейчас опять начнет ораторски закипать, взвинчивать голос, но Машиах, напротив, сложил руки на груди и брюзгливым тоном университетского профессора продолжил:

— Меня всегда удивляли фарисеи, которые вкладывают в слова Закона тот смысл, которого там нет и не было. Если Господь наказал человеку — в данном случае Ною, — чтобы он плодился и размножался, значит, он не считает рождение нового человека грехом, Наоборот, явление человека на свет Божий — это чудо великое. Это единственное чудо, которое не приедается, к которому нельзя привыкнуть, ибо все люди разные и каждый ребенок всегда — новое чудо. А грехи приходят потом, позже: «помышление сердца человеческого — зло от юности его», так в Законе. Вот слова Господа:

«Если не делаешь доброго, то у дверей грех лежит; он влечет тебя к себе, но ты господствуй над ним». Это — ключ. Делай добро и властвуй над своими порывами. Нет человека, который бы не согрешил хоть невольно. Что же, казнить его за каждый грех? Пусть покается и больше не поступает так. Если он господствует над лежащим у дверей грехом, он не повторит его… — Все-таки не выдержал профессорского тона, сорвался, говорил страстно и ярко: тема вела…

Низко, прямо над головами неожиданно пронеслась Стая ласточек, заставив вскрикнуть увлеченную речью Иешуа Марию. Машиах улыбнулся коротко, но тут же сосредоточился так, будто потерял мысль. Нет. Нашел.

— Другое дело, что человек может совершить новый грех. Вся жизнь человека — это цепочка содеянных грехов и всякий раз обретаемого умения господствовать над ними. Но бессмысленно каяться, не веря в то, что Господь может услышать и простить. Он ведь сказал: «Когда он возопиет ко Мне, Я услышу, ибо Я милосерд». Вот вам второй ключ: Господь милосерд. Тот, кто слушает меня сейчас, может подумать: легко совершить грех и покаяться, и снова совершить, и снова покаяться, ибо покаяние — дело несложное: исповедался перед Богом в поступке своем, а тот простил, поскольку сам назвал себя милосердным. — Иешуа отрицательно покачал головой. — Он ошибается: нет более сложного дела, чем истинное покаяние, ибо, чтобы Господь проявил милосердие, он должен не только услышать кающегося, но и поверить, что тот сможет теперь господствовать над грехом своим. Не считайте Бога милосердным по определению, это вздор. Он очень конкретно милосерден. Поэтому вы, ученики мои, знайте: к вам пойдут люди и станут просить вас быть посредниками между ними и Господом. Они будут думать: Бог далеко, он не услышит, а я расскажу о поступке своем святому человеку, и он походатайствует за меня перед Ним. И страшно будет, если кто-то из вас, ученики мои, или из учеников ваших, станет пользоваться слепым доверием людей и сам впадать в грех властолюбия или корыстолюбия. Как легко сказать: положи динарий в чашку у алтаря Бога нашего, а я замолвлю за тебя словечко. Но Бог не прощает за деньги. Бог жестоко карает продавца имени и милосердия Его…

Вот тебе, пожалуйста: то помощники, то ученики… Петр мысленно одернул сам себя — негоже цепляться к словам. Дельные вещи, между прочим, говорит Иешуа. Дельные и вневременные. Крамольные для первого века, они остаются, по мнению Петра, столь же крамольными, а значит, революционными и для века двадцать; второго. Двадцать два века догмы — косной, неподвижной, запрещенной к любому пересмотру. А выходит — ее и не было! Был живой, живо и легко мыслящий пророк, мысль которого своевременно заловили, запихнули в клетку, пообрывали перья: сиди и не летай…

А Иешуа продолжал:

— Бог не прощает за вещественное, но — только за духовное. Чиста душа твоя — тебе не нужны посредники для разговора с Богом. Я говорил: Бог везде. В дереве, в цветке, в капле росы и капле дождя. Кто рискнет стать посредником между человеком и каплей росы? Пусть беды падут на его голову, он не ученик мне! Где бы вы ни были, скажите грешнику: повернись лицом в ту сторону, откуда начался мир наш, и попроси Господа. Если ты понял грех свой и осознал, что господствуешь над ним, Он услышит и простит, ибо Он вправду милосерд. Но боюсь и тех, кто в каждом человеке видит грешника и требует от него: покайся, покайся. А тот спросит: в чем мне каяться? Подскажи, если знаешь… И начнут эти лжесвятые подсказывать человеку неведающему: ты наверняка делал то-то, и поступал так-то, и говорил это, и отрицал то. А человек ответит: не помню, учитель, не было того, о чем ты говоришь. Неужели ты после таких слов станешь настаивать на утверждении, о коем только предполагаешь, но не знаешь точно? Тогда ты сам согрешишь, ибо грех — обвинять человека в том, что он не понимает. Я бы сказал, что это — огульный грех или грех огула, то есть обвинение без оснований на то.

Иешуа перевел дыхание. Подустал маленько, уж больно эмоциональная проповедь получается.

— Все грешны, да, но не ждите к себе грешника, если он не почувствовал грех свой. Я жду тех людей, которые верят и хотят войти в Царство Божье, а тех, кто не хочет, — зачем их ждать? Они идут прямиком в глубокую пропасть, идут по собственной воле и по собственному неверию… Но коли ты однажды понял и закричал: верую, Господи! — с того момента поверяй каждый поступок свой самой высшей мерой, как будто Бог смотрит только на тебя, и видит только тебя, и слышит постоянно. Говори с Ним, но помни: Он прощает лишь господствующих над чувствами и поступками своими, а не впустую болтающих о них. Ведь слова — это просто колебания воздуха. Ветер. Говори с Богом сердцем…

Ветер. Зашумел, оживил траву и деревья, запутался у людей в волосах, разогнал тепло, щедро подаренное Фавору белым галилей-ским солнцем. Внезапно пропал, унеся с собой сказанные слова, подтверждая тем их тщетность. Машиах посмотрел — куда-то вдаль, словно провожая его взглядом.

— Еще раз повторю: «помышление сердце человеческого — зло от юности его». Я бы добавил: и от зрелости тоже. А вот старость мудра и безгрешна, потому что старый человек все больше и боль-ше смотрит на мир глазами малого дитяти, пока не придет к мигу, совпадающему, как близнец, с тем, что был много лет назад при его рождении на свет Божий. Рождение и смерть — два великих момента безгрешия на долгом пути земном. А вы — пастухи на этом пути. И не стегать вы должны стадо свое, но мудро и спокойно вести его. И не дай вам Бог впасть в роли своей пастушеской в гордыню всезнания и всепонимания. Вы — такие же, как и овцы ваши, только с большею верой. А большая вера — неизмеримо более тяжкая ноша. Пророчествую: многие из вас не вынесут ее, сломаются и — вот парадокс! — впадут в грехи многие. Тогда лучше уйти в сторону, и не пасти, и не учить. Ибо много званых, но мало избранных. И все беды нашей Веры начнутся тогда, когда просто званые заставят людей поверить, что именно они и есть избранные, и станут служить Богу, а вернее — делать вид, что служат. И многие тогда отшатнутся от Веры и уйдут в безверие или, того хуже, придумают для себя свою маленькую ложь и назовут ее Большой Верой. Товда не вините их — вините только себя. Идите в дорогу, которую я положил вам, и помните; все в руках Господа, но слово Его — в устах Ваших. Как аукнется, так и откликнется.