Заклинатель - Николас Эванс

Он целовал ее так же, как и тогда в горах, только еще более страстно, и оба поняли, что на этот раз пути назад нет. Том бережно обхватил щеки Энни ладонями, осыпая ее лицо поцелуями, а ее руки нежно гладили его спину. Какой он был мускулистый, какой худой – она могла бы сосчитать все его ребра… Когда же он провел руками по ее спине, Энни вся затрепетала.

Они слегка отстранились друг от друга, чтобы перевести дыхание, теперь встретились их глаза.

– Я не могу поверить, что ты здесь.

– А я не могу поверить, что уезжал.

Взяв Энни за руку, Том повел ее мимо «Шевроле», который так и остался стоять с распахнутой дверцей; свет его фар мягко сливался с нежными сумерками. Небо над темными горами окрасилось в оранжевый цвет, местами переходящий в карминный и багряный. Энни стояла на крыльце, ожидая, когда Том отопрет дверь.

Ведя ее за руку через гостиную, он не включил свет. Деревянный пол поскрипывал под их ногами, эти звуки эхом разносились по опустевшему дому, а со стен на них строго смотрели портреты.

Поднимаясь по лестнице, она так изнемогала от желания, что у нее кружилась голова. Проходя по коридору мимо открытых дверей, Энни видела разбросанные вещи и игрушки – словно на покинутом корабле. Его комната была также открыта; остановившись на пороге, Том пропустил ее вперед и закрыл дверь.

Комната была очень просторной и полупустой – Энни представляла ее совсем не такой, когда смотрела вечерами на его окно. Теперь из того же окна она видела речной домик, четко вырисовывавшийся на предвечернем багряном небе.

Том снова притянул ее к себе и поцеловал. Затем, не говоря ни слова, стал расстегивать длинный ряд пуговичек на лифе платья. Энни смотрела на его руки и на его лицо: между бровями у него пролегла сосредоточенная морщинка. Том поднял глаза, увидел, что она смотрит на него, но не улыбнулся, а только продолжал все так же глядеть, не прекращая возиться с пуговицами. Наконец платье распахнулось, и руки Тома коснулись ее кожи – Энни чуть не задохнулась. Обняв ее за талию, Том наклонился и нежно поцеловал в грудь.

Откинувшись назад, Энни закрыла глаза, забыв обо всем на свете, кроме этих мгновений. Остановилось время, пространство сократилось до размеров этой комнаты, и никого в этом мире сейчас не существовало, кроме их двоих. И неважно, как долго они будут вместе, и не надо думать, плохо это или хорошо. Потому что их потребность друг в друге была так сильна, что все остальное не имело значения.

Том подвел ее к кровати, и они стояли там, пока Энни сбрасывала туфли и расстегивала его рубашку. Теперь Том следил за ее движениями – с восторженным благоговением.

Никогда прежде не занимался он любовью в этой комнате. И после Рейчел – никогда в том месте, которое считал своим домом. Он ложился в постели многих женщин, но ни одну не звал в свою. Свои плотские потребости он утолял от случая к случаю, всегда сохраняя дистанцию, чтобы чувствовать себя свободным, чтобы ни в ком не испытывать нужды, той, что так мучила Рейчел и которую теперь изведал он сам, узнав Энни. Само ее присутствие здесь, в этой монашеской комнате, являлось потрясением основ.

Гаснущий закат отбрасывал свой последний красноватый отблеск на грудь Энни. Она расстегнула ремень Тома и «молнию» на его джинсах и вытащила полы уже расстегнутой рубашки.

Стягивая через голову майку, Том на какие-то секунды перестал видеть Энни, но ни на миг не переставал ощущать на себе ее руки. Склонившись, он поцеловал ложбинку между грудями, жадно вдыхая запах ее кожи – словно хотел утонуть в нем. Платье легко соскользнуло с ее плеч.

– О, Энни…

Она открыла губы, словно хотела что-то сказать, но потом молча расстегнула белый, отделанный кружевом бюстгальтер, спустила бретельки. Ее тело было изумительно красивым. Солнце позолотило шею и руки россыпью мелких веснушек. Груди ее оказались полнее, чем он думал, – упругие, с большими сосками. Том нежно погладил их, а потом прижался лицом, чувствуя, как под его губами наливаются и твердеют соски. Руки Энни оказались на его расстегнутой «молнии».

– Пожалуйста, – выдохнула она.

Том сдернул с кровати выцветшее одеяло, открыв простыни, и Энни легла на них, глядя, как он снимает ботинки, носки, а затем джинсы и трусы. Раздеваясь, Том не чувствовал никакого смущения, и Энни – тоже. Ведь они подчинялись таинственной могучей силе, которая заставляла трепетать не только их тела, но и души. Силе, которой неведомы стыд и прочие условности.

Забравшись в постель, Том встал над ней на коленях, а Энни, подавшись вперед, бережно взяла в руки его алчущую плоть и, наклонившись, так нежно коснулась ее губами, что Том содрогнулся от блаженства… он закрыл глаза, стараясь сдержать охватившие его чувства.

Когда Том осмелился вновь взглянуть в глаза Энни, они были потемневшими от желания – отражение этого желания, он знал, читалось и на его лице. Энни откинулась на простыни и приподняла бедра, чтобы ему было легче снять с нее трусики телесного цвета. Том ласково погладил обтянутый трикотажем мягкий холмик и осторожно стянул их.

Его взору открылся темно-янтарный треугольник. На густых завитках мягко отсвечивали последние блики заходящего солнца. Прямо над треугольником белел шрам от кесарева сечения. Вид этого шрама так растрогал Тома – он покрыл его поцелуями. Но шелковистые завитки и теплый нежный запах ее лона притягивали Тома еще более властно. Однако он поднял голову и немного откинулся назад, желая увидеть ее всю.

Мужчина и женщина жадно созерцали наготу друг друга, не в силах насытиться. Слышалось только прерывистое – в унисон – дыхание.

– Я хочу ощутить тебя внутри, – шепнула Энни.

– Мне не надо?..

– Не думай об этом. Все безопасно. Просто войди в меня.

С искаженным от страсти лицом Энни вновь потянулась к нему, и Том ощутил, как ее пальцы сомкнулись у самого корня его мужского естества. Продолжая стоять на коленях, он медленно, ведомый ею, двинулся вперед.

Увидев раскрывшуюся ему навстречу Энни и ощутив ласку ее лона, Том вдруг представил тех птиц с черными спинками, названия которых так и не вспомнил, – раскинув крылья, они парили над ярко-зеленой речкой. Словно после очень долгого отсутствия он возвратился наконец туда, где – в единственном месте на земле – мог вновь обрести цельность и равновесие. Когда Том вошел в нее, Энни показалось, что он пробудил к жизни ее лоно, наполнив его упоительным жаром; он медленной волной поднимался вверх по всему телу, обволакивая мозг блаженством. Она ощущала, как его плоть все больше твердеет в ней и как ладно они подогнаны друг к другу. Руки его жадно ласкали ее груди, а потом он стал целовать их, и Энни открыла глаза, ощутив, как его зубы чуть стиснули ее сосок.