Манящая корона - Борис Алексеевич Давыдов

чей зов я услышал сегодня, позовет меня снова и скажет, где и в какое время мы должны быть, – тогда мы и отправимся на битву. Не раньше и не позже… Точнее, со мной отправятся лишь те, кого я сочту достаточно подготовленными и… дисциплинированными.

В темноте нельзя было разглядеть жаркий румянец, заливший морду молодого самца, но вождь буквально физически ощутил, как ему неловко. Что же, это только к лучшему. Пусть учится сдержанности и терпению, ибо без этих качеств ему никогда не стать настоящим драконом…

* * *

Тронный зал Дворца Правителей поражал своими размерами и пышным убранством. Он был перестроен при Норманне, по его собственным чертежам, дабы внушать любому посетителю благоговение и невольный трепет перед богатством и мощью Империи. Прижимистый в личных тратах Правитель здесь проявил чрезмерное даже для него упорство, пропуская мимо ушей возражения главного казначея.

Тот время от времени, набравшись храбрости, начинал жаловаться Норманну: дескать, его грандиозные проекты и без того опустошают казну, податные сословия стоном стонут, а теперь еще и излишества в Тронном зале! Неужели нельзя обойтись колоннами из дауррского мрамора, зачем непременно понадобился коунтский, он же в несколько раз дороже да и добывается на самом юге Империи, одна перевозка во что встанет… Да, конечно, в нем изумительно красивые прожилки… но ведь можно приказать живописцам, они нарисуют такие, что не отличишь от настоящих. Или хотя бы мере уменьшить количество этих самых колонн, выйдет существенная экономия… А потолочные украшения из чистого золота! О боги и святые угодники, ведь вполне можно обойтись бронзой! И разве так уж необходимо выкладывать настенные орнаменты из самых дорогих и редких поделочных камней, а паркет – из розового маронского дерева и черного ливерийского? Ведь при одной мысли, в какую сумму это обойдется казне, перехватывает дыхание и шевелятся волосы…

– А в какую сумму вы оцениваете престиж Империи? – спокойным, но строгим тоном спрашивал его Норманн.

– Пресветлый Правитель, но всему же есть предел! – чуть не плакал казначей. – В бюджете и без того дыра на дыре.

– Ничего, на крайний случай повысим налоги.

– Да хранят нас все святые! Куда же еще повышать-то?!

– Значит, введем новые.

– Пресветлый Правитель, это слишком опасно! Может начаться бунт, а черни дай только попробовать крови, не остановишь!.. Вас-то народ любит, вам опасаться нечего, а я пощады не дождусь. И хорошо еще, если прикончат cразу, без лишних мучений…

– Не допустить бунта – это уж моя забота.

Когда же жалобы главного казначея начинали звучать особенно надоедливо, Правитель, не скупясь на добрые слова, хвалил его за смелую откровенность и подлинно государственное мышление, особо подчеркивая, что властителям нужны не льстецы и подхалимы, способные только поддакивать, а те, кто не боится говорить правду, даже горькую. После чего как бы невзначай упоминал, что он полностью доверяет сему рачительному и усердному мужу и не обращает внимания на глупые сплетни и слухи, распространяемые его недоброжелателями. Например, будто стоимость нового флигеля, недавно пристроенного им к столичному особняку, составляет минимум три его годовых жалованья, а купленной для летнего отдыха роскошной усадьбы – четвертой по счету, словно трех предыдущих было недостаточно! – и того больше. (Усадьба, правда, куплена на подставное лицо, но всем известно, кто настоящий хозяин.) Ведь это же и впрямь только слухи и сплетни? Казначей умный человек и не позволил бы себе спутать свой карман с государственным, он же помнит, какая судьба постигла его предшественника… Не правда ли?

– Истинная правда, пресветлый Правитель… – бормотал внезапно побледневший и покрывшийся испариной вельможа, перед мысленным взором которого представала виселица с трупом, облепленным стаей хрипло каркающего воронья.

– Я в этом и не сомневался, – после небольшой паузы, казавшейся казначею вечностью, согласно кивал Норманн. – Так как же, вы по-прежнему считаете, будто расходы на Тронный зал непомерно велики?

– Э-э-э… Пресветлый Правитель, я всего лишь человек, могу ошибаться… Сейчас, пожалуй, я в этом не уверен… Опять же, речь идет о престиже Империи, а его никакими деньгами не измерить!

– Вот именно – о престиже Империи. Отрадно, что вы это понимаете.

На некоторое время казначей успокаивался, благоразумно решив, что бунта может и не быть, а если даже он и случится, есть шанс спастись бегством или спрятаться в каком-то надежном укрытии. А вот навлечь на себя резкое недовольство и немилость Правителя – это верная смерть… Потом, получив очередной лист пергамента, исчерченный крупным угловатым почерком Норманна, с оттиском его личной печати и умопомрачительной суммой внизу, он снова мчался во дворец, умоляя проявить благоразумие и хоть немного уменьшить расходы.

– Пресветлый Правитель, ну к чему делать ножки трона из зуба нарвала?! И разве для украшения верха спинки непременно нужны бриллианты, да еще такие крупные и в таком количестве?!

– По-вашему, Правитель Империи должен принимать послов, сидя на дешевеньком стуле или табурете? – хмурился Норманн.

– Нет, конечно же!

– Тогда в чем проблема? Почему вы колеблетесь?

– За эти деньги можно купить два полных набора серебряной посуды для больших дворцовых приемов или четыре двухмачтовых корабля…

– Или десять карет вроде той, которую вы будто бы недавно преподнесли в дар своей любовнице… Естественно, вместе с десятью упряжками кровных лошадей! Но это же слухи, выдумки сплетников, не так ли? Всей Империи известно, что вы образцовый муж и семьянин, в противном случае я бы вам не позавидовал: нрав у вашей супруги не по-женски крутой, а ваш тесть – очень влиятельный человек, к тому же безумно любящий свою дочь… Почему вы побледнели, вам нехорошо? Может, позвать лейб-медика?

– Нет-нет, пресветлый Правитель! Немного закружилась голова, ничего страшного… Прошу прощения, сейчас все пройдет.

– Я понимаю: вас заботит состояние казны и все прочее… Конечно, если вы считаете, что инкрустированный бриллиантами трон с ножками из зуба морского зверя – недопустимая роскошь…

– О нет, пресветлый Правитель, я так не считаю! Ведь речь идет о престиже Империи.

– Вот именно! – благодушно кивал Норманн.

Когда работы в Тронном зале наконец-то были закончены, он повергал любого человека, впервые переступавшего его порог, в восторженное изумление. Даже эсанский посол, привыкший к роскоши и красоте дворцов своей родины, не смог скрыть чувств и вечером того же дня сказал секретарю:

– Это что-то грандиозное, неописуемое! Клянусь всемогущим Маррноком, я никогда и нигде не видел такого великолепия!

Король Эсаны, получив рапорт начальника секретной службы, которому, в свою очередь, направил шифрованное донесение секретарь посольства, был задет за живое таким заявлением. Не прошло и месяца, как верительные грамоты Норманну вручал другой посол, более хладнокровный и менее разговорчивый. Его предшественник, спешно