Падшие в небеса. 1997 - Ярослав Питерский

– Открывай Валериан! Открой! Вилор! Валериан! Откройте немедленно!

Скрябин понял, что если сейчас он не откроет дверь, то на шум могу выглянуть соседи по лестничной площадке. Хорошо если они на работе,… а если дома… то тогда, тогда они станут невольными свидетелями.

Валериан, тяжело дыша, нашел в себе силы и трясущейся левой рукой он все же потянулся к замку. В правой, он сжимал нож, спрятанный за спиной.

Щелчок и…

Она ворвалась в квартиру, как смерч врывается в город! Ничего не говоря, небрежно оттолкнула Валериана в сторону и забежала в комнату Вилора. Увидев в кресле, полулежавшего без сознания Щукина, Лидия опустилась перед ним на калении и, взяв его, за руку испуганным запричитала:

– Господи, Вилор, что с тобой!? Ты меня слышишь? – Лидия пыталась нащупать пульс на запястье Щукина. – Что он с тобой сделал? Он тебя не бил?

Скрябин стоял, зажмурив глаза возле открытой двери, опершись спиной на стену. Он тяжело дышал. Ему было плохо от напряжения:

«Она, она меня даже не видит! Меня нет, нет в ее жизни! Она меня не видит! Есть только он, а меня нет!»

Валериан, как в забытье, закрыл входную дверь и медленно двинулся в комнату. Как ему показалось, нож за спиной, покраснел от напряжения его руки.

– Что вы тут пили! Идиоты, что вы тут пили? – кричала Лидия.

Она сидела рядом со Щукиным прямо на полу и не обращала внимания на Скрябина, который тихо подошел к ней и стоя смотрел на жену.

Наконец, Лидия, проверив пульс у Вилора медленно поднялась и, повернувшись к Валериану зло спросила:

– Ты что с ума сошел?! Вообще рехнулся?! Чем ты его напоил?! Чем?! Что теперь говорить врачам?! Где-то поило, что вы пили?!

Лилия смотрела на мужа. Бледный и трясущийся, он тяжело вздыхал и молчал, он не мог выдавить из себя и слова.

– Как ты не поймешь! Он ту совершенно не причем! Он тут не причем, это я все решила! Валериан, отпусти нас не мешай нам жить!

Скрябин кивнул головой и заплакал. Лидия махнула рукой, и виновато добавила:

– Ну, прости, прости,… я знаю, как тебе тяжело! Знаю! Но… это надо пережить! Это надо! Такое со многими бывает! Прости! Но… ты сам виноват!

– А ты?… – выдавил сквозь слезы Валериан.

– А я?! И я…

– Значит, ты должна быть наказана?! – Скрябин гневно сверкнул глазами, хотя слезы еще катились по щекам.

– Ты… что ты хочешь сказать? – Лидия удивленно посмотрела на ноги мужа.

Нелепые бахилы скрывали его туфли, на руке резиновая перчатка. Женщина открыла рот и, подняв глаза, хотела что-то сказать Валериану, но в этот момент почувствовала, как кольнуло сердце. Что-то теплое и острое ударила в грудь. Лидия попыталась сделать шаг назад, но не смогла. Скрябин держал ее за локоть. Он внимательно смотрел ей в глаза. Лидия попыталась набрать в грудь воздух, но у нее это не получилось, резкая боль в легких и закружилась голова. Он хватала ртом воздух как рыба и не понимала, почему не может это сделать.

Валериан поднял правую руку и словно жрец погибшей цивилизации инков монотонно завыл:

– Твоя жизнь кончилась, она уже кончилась, мне так жаль…

Лидия с ужасом рассмотрела в его руке окровавленный нож. Она сначала даже не поняла, что это ее кровь, но затем, опустив взгляд на грудь, догадалась, он ее убил!

– Мама,… – выдавила она из себя и начала сползать на пол, как сдутая резиновая кукла.

Ноги подкосились, в глазах потемнело. Но Скрябин ее опять не отпустил, он резко и сильно вновь ударил ее ножом.

Женщина, собрав последние силы, все-таки оттолкнула Валериана и, повернувшись, сделала два шага, но тут же, рухнула на пол.

Скрябин стоял недвижим. Он еще не понимал, что сейчас сотворил. Он даже не хотел этого делать.

Сколько прошло времени, он не помнил, пришел в себя он, лишь, когда чувство страха вернуло ему способность мыслить. Валериан посмотрел на безжизненное тело Лидии и увидел, что темная лужица крови под ней становиться все больше и больше. Скрябин трясся как в лихорадке, но все-таки сумел вложить окровавленный нож в руку Вилора. Медленно пятясь, он вышел в коридор, там поднял пакет с пустой бутылкой и, открыв дверь, выскользнул в подъезд.

Глава семнадцатая

– Капитан ты пойми, мы вас посылаем не убивать своих, а пресекать попытки бегства с линии фронта! Удержать линию фронта сейчас жизненно необходимо! – седой полковник сидел на пустом ящике от снарядов и как-то виновато прятал взгляд.

Он расстегнул верхние пуговицы гимнастерки и потер вспотевшую от жары шею. Сентябрь сорок второго в донских степях был на редкость жарким. Природа, словно издеваясь над солдатами, включила вентиль своей гигантской печки на полную мощность. В тени было явно больше тридцати пяти градусов, а уж на солнце…

Степь словно сморщилась от жары. Даже кузнечики и те не играли в траве на своих расстроенных скрипках. Бездонное голубое небо заставляло забыться и не вспоминать о том, что где-то рядом шла страшная бойня, и лишь гулкие раскаты заставляли вернуться в реальность. Это было странно, ни одной тучи на небе, а гром разносился над бескрайним полем. Немного встряхнувшись и придя в себя, человек понимал, это не предвестие грозы, а артиллерийская канонада.

– Ты пойми капитан, если сейчас мы вновь побежим, то все! Если они к Волге прорвутся, то крышка! Всем крышка!

– Это почему?! Займем оборону на другом берегу, соберемся силами и врежем им! – молодой капитан в темно синих галифе, оливковой гимнастерке и красно-синей фуражке стоял перед полковником, словно студент на экзамене.

Старший офицер с жалостью посмотрел на него и, махнув рукой, покачал головой. Полковник тяжело вздохнул, покосившись в начищенные до блеска хромовые сапоги капитана, грустно сказал:

– Ты садись, садись капитан, да и пуговицы расстегни, фуражку сними, жара-то вон какая! Что как солдафон-то мне тут строевой смотр устроил! Садись, в ногах правды нет, тем боле на войне!

Капитан медленно опустился на ящик, что лежал рядом. Послушавшись полковника, он расстегнул верхнюю пуговицу на гимнастерке, но фуражку снимать не стал, а лишь сдвинул ее на затылок. Седой офицер протянул ему солдатскую фляжку с водой. Капитан сделал несколько глотков, полковник, прищурившись, тихо спросил:

– Ты давно на фронте-то?

– Утром приехал, вот только с поезда, сюда сразу на машине, как указано в листе направления. Сразу к вам.

– Эх, оно и видно, – вновь тяжело вздохнул и как-то мрачно сказал полковник.

– А, что наши, правда бегут с линии фронта? Мне в нашем управлении на секретном инструктаже, что-то уж очень страшные вещи рассказывали. Я, честно говоря, не поверил.

Полковник грустно улыбнулся:

– Как говоришь у тебя фамилия-то? Все как-то забываю, смешная она какая-то!