Возрождение - Уильям Джеймс Дюрант

он писал левой рукой, но для тщательной работы ему требовались обе руки. Теперь он был морщинистым обломком того юноши, чья слава о красоте тела и лица дошла до Вазари через полвека. Его некогда гордая уверенность в себе угасла, спокойствие духа уступило болям распада, жизнелюбие уступило место религиозной надежде. Он составил простое завещание, но попросил, чтобы на его похоронах служили все церковные службы. Однажды он написал: «Как от хорошо проведенного дня сладко спать, так от хорошо прожитой жизни сладко умирать».119

Вазари рассказывает трогательную историю о том, как Леонардо умер 2 мая 1519 года на руках у короля; но, очевидно, Франциск в это время находился в другом месте.120 Тело было погребено в клуатре коллегиальной церкви Святого Флорентина в Амбуазе. Мельци написал братьям Леонардо, сообщив им об этом событии, и добавил: «Мне невозможно выразить страдания, которые я испытал от этой смерти; и пока мое тело держится, я буду жить в вечном несчастье. И не зря. Потеря такого человека оплакивается всеми, ибо не в силах природы создать другого. Да упокоит Всемогущий Бог его душу навеки!»121

Как же нам расставить его по ранжиру? Хотя кто из нас обладает таким разнообразием знаний и умений, которое необходимо для оценки столь многогранного человека? Очарование его многогранного ума соблазняет нас преувеличить его реальные достижения; ведь он был более плодовит в замыслах, чем в исполнении. Он не был величайшим ученым, инженером, художником, скульптором или мыслителем своего времени; он был просто человеком, который был всем этим вместе и в каждой области соперничал с лучшими. В медицинских школах наверняка были люди, знавшие больше анатомии, чем он; самые выдающиеся инженерные работы на территории Милана были выполнены еще до прихода Леонардо; и Рафаэль, и Тициан оставили более впечатляющее количество прекрасных картин, чем сохранилось от кисти Леонардо; Микеланджело был более великим скульптором; Макиавелли и Гвиччардини были более глубокими умами. И все же исследования лошади, выполненные Леонардо, были, вероятно, лучшей работой по анатомии того времени; Лодовико и Цезарь Борджиа выбрали его из всей Италии в качестве своего инженера; ничто в картинах Рафаэля, Тициана или Микеланджело не сравнится с «Тайной вечерей»; Ни один живописец не сравнился с Леонардо в тонкости нюансов, в деликатном изображении чувств, мыслей и задумчивой нежности; ни одна статуя того времени не была так высоко оценена, как гипсовый Сфорца Леонардо; ни один рисунок не превзошел «Деву, Младенца и св. Анны; и ничто в философии эпохи Возрождения не превзошло концепцию Леонардо о естественном праве.

Он не был «человеком эпохи Возрождения», поскольку был слишком мягким, интровертным и утонченным, чтобы типизировать эпоху, столь бурную и мощную в действиях и речах. Он не был и «универсальным человеком», поскольку качества государственного деятеля или администратора не находили места в его многообразии. Но, при всех своих ограничениях и незавершенности, он был самым полным человеком эпохи Возрождения, а возможно, и всех времен. Размышляя о его достижениях, мы удивляемся тому, как далеко ушел человек от своих истоков, и вновь обретаем веру в возможности человечества.

IX. ШКОЛА ЛЕОНАРДО

Он оставил после себя в Милане группу молодых художников, которые восхищались им слишком сильно, чтобы быть оригинальными. Четверо из них — Джованни Антонио Больтраффио, Андреа Салаино, Чезаре да Сесто и Марко д'Оджоно — изображены в камне у основания патриархальной статуи Леонардо на площади Скала в Милане. Были и другие — Андреа Солари, Гауденцио Феррари, Бернардино де Конти, Франческо Мельци… Все они работали в мастерской Леонардо и научились подражать изяществу его линий, не достигнув при этом его тонкости и глубины. Еще два художника признавали его своим учителем, хотя мы не уверены, что они знали его во плоти. Джованни Антонио Бацци, который позволил себе войти в историю под именем Содома, возможно, встречался с ним в Милане или Риме. Бернардино Луини возвышал чувства, но с привлекательной прямотой, которая отводит упреки. Он избрал своей постоянной темой Мадонну с младенцем; возможно, он справедливо видел в этой самой избитой из всех живописных тем высшее воплощение жизни как потока рождений, любви как преодоления смерти и женской красоты, которая никогда не бывает зрелой, кроме как в материнстве. Как никто другой из последователей Леонардо, он уловил женственную деликатность мастера и нежность, но не тайну леонардовской улыбки; Святое семейство в Амброзиане в Милане — восхитительная вариация на тему Девы, Младенца и Святой Анны мастера; а Спозалицио в Саронно обладает всем изяществом Корреджо. Он, кажется, никогда не сомневался, как Леонардо, в трогательной истории крестьянской служанки, родившей бога; он смягчил линии и цвета своих картин простым благочестием, которое Леонардо вряд ли мог почувствовать или изобразить; и невольный скептик, который все еще может уважать прекрасный и вдохновляющий миф, в Лувре дольше задержится перед «Сном младенца Иисуса» и «Поклонением волхвов» Луини, чем перед «Святым Иоанном» Леонардо, и найдет в них больше удовлетворения и правды.

С этими элегантными эпигонами угас великий век Милана. Архитекторы, живописцы, скульпторы и поэты, сделавшие двор Лодовико необычайно блестящим, редко были уроженцами города, и многие из них ушли на другие пастбища, когда мягкий деспот пал. В наступившем хаосе и рабстве не нашлось ни одного выдающегося таланта, который мог бы занять их место; и поколение спустя замок и собор оставались единственным напоминанием о том, что в течение великолепного десятилетия — последнего в XV веке — Милан возглавлял конкурс Италии.

ГЛАВА VIII. Тоскана и Умбрия

I. ПЬЕРО ДЕЛЛА ФРАНЧЕСКА

Если теперь мы вернемся в Тоскану, то обнаружим, что Флоренция, подобно другому Парижу, впитала в себя таланты зависимых от нее городов, оставив среди них лишь то тут, то там фигуры, которые заставляют нас приостановиться в нашем паломничестве. Лукка купила хартию об автономии у императора Карла IV (1369) и сумела остаться свободным городом до Наполеона. Лукки по праву гордились своим собором одиннадцатого века; они поддерживали его в форме, неоднократно реставрируя, и превратили в